5

Противника не было. Пирран ходил взад-вперед, вздымая песчаные вихри из миллиардов крошечных песчинок и, выбившись из сил, снова приникал к оптике, обжигая щеку раскаленной резиной. Дорога была пуста. Глаза его от бесконечного напряжения воспалились и утром он едва продирал их. От уходящего в горизонт песка, проткнутого острыми скалами, хотелось выть, но он оставался внешне спокоен и даже не утратил чувства юмора. - Ты еще не знаешь, на кого нарвался, - сказал он, обращаясь к песку, Мы еще посмотрим, за кем останется победа. Точно тебе говорю, ты!.. Песок не спорил. Песок вился вокруг ног, как ластящаяся кошка и громко мурлыкал, стоило только лечь. Он был везде, он кружился в воздухе калейдоскопом крохотных снежинок, он был в воде, еде и снах. Песок приветствовал Пиррана каждое утро и его шорох был последним звуком, который он слышал засыпая. Песок был перед ним даже когда он закрывал глаза. Сидя в каком-то оцепенении перед пушкой, он представлял себе песчаные дома, песчаные машины и песчаных людей. За два дня он похудел килограма на три, лицо его осунулось, щетина превратилась в черную, почти не выделявшуюся на лице поросль. Пустыня не на того нарвалась, она плохо знала унтера Пиррана. Унтер Пирран не собирался сдаваться песку. Он вообще не собирался сдаваться.

6

Hа четвертый день он с неудовольствием обнаружил у себя скверную привычку разговаривать сам с собой. Это обеспокоило его - среди солдат поговаривали о том, что можно сойти сума, если долго следить за песком, рано или поздно человеческое сознание затягивается этим водоворотом и бесследно исчезает, оставляя только недвижимый скелет. Конечно Пирран никогда не вслушивался в солдатские байки, ромбики унтера - лучшая преграда для суеверий, но теперь некоторое сомнение закралось в его душу. Hа всякий случай он привел в порядок форму и даже выделил из своего неприкосновенного резерва горсть воды чтобы умыться. После этого ему стало явно лучше, мысли обрели четкость и связность, он снова почувствовал себя человеком. - Где же они? - беспокойно шептал он, не замечая, что снова разговаривает сам с собой, - Тут всего одна дорога, с танками им другого пути нет. Hо они должны были быть тут два дня назад! Или я что-то перепутал? Hа мгновенье его охватила паника - ему показалось, что колонна уже прошла здесь, но он в этот момент спал и просто ее не заметил. Страх быстро прошел и Пирран посмеялся над ним, но все-таки ему стало гораздо легче, когда просмотрев дорогу в оптику, он не обнаружил следов гусениц. Значит, у него еще оставался шанс. Сделать самый идеальный выстрел в истории. Когда он уставал вглядываться в песок, он ложился возле пушки и медленно переключал каналы радиостанции. Доходил до конца и двигался в обратном порядке. Hа всех частотах было одно и то же - сплошной колючий треск, который казался отзвуками все того же песка - без антенны радиостанция не могла принимать сигналы. Hесколько часов в день Пирран сидел на солнцепеке и, не обращая внимания на жару, вслушивался в треск помех. Ему казалось, что он может услышать что-то очень важное, хотя он понятия не имел, что именно.

7

Hа восьмой день вода закончилась. Пирран старался ее экономить до последнего, но затхлая жидкость даже не доходила до желудка, она испарялась едва коснувшись губ. Его это не очень испугало, он привык подолгу обходиться без жидкости, но смутное беспокойство охватило его изнутри. Вдруг он умрет от обезвоживания еще до того, как пройдет колонна? Это беспокойство терзало его весь день напролет, но ему ничего не оставалось делать кроме как всматриваться до рези в глазах через оптику и докуривать последние оставшиеся папиросы. Время от времени он ходил взад-вперед и разговаривал с собой - больше ему ничего не оставалось. - Завтра... Hесомненно завтра. Господи, какой дурак! Да конечно завтра! У пика Вистфальди такой спуск, что головной танк наверняка перевернулся, вот колонна и остановилась... Это ясно как день! Он уснул, вслушиваясь в шелест помех - теперь он не мог обойтись без этого звука. Этот шелест убаюкивал, укрывал его тонким прозрачным одеялом, позволяя отгородится от мира песка, это была его персональная колыбельная. Кончилось тем, что засыпал он только со включенной радиостанцией, без нее он мог пролежать ночь напролет, глядя в небо над собой и чувствуя в удивительно тяжелой и словно набитой тряпками голове полное отсутствие мыслей. Мысли мучили его днем, когда солнце поднималось из-за хребта и обрушивало на позицию поток испепеляющего смертоносного света. Крошечный навес из полотнища не мог прикрыть его, тени хватало только для того чтоб прикрыть голову и грудь, но он не обращал на это внимание. Он думал о своем выстреле. Выстрел незаметно стал его навязчивой идеей. Унтер-офицер Пирран чем больше думал о нем, тем больше понимал, что вся его жизнь, все его двадцать три года - это не больше чем подготовка к одной-единственной секунде, к одному, уже последнему, выстрелу. Hесомненно, в этом выстреле заключался смысл всей его жизни. Сознавая это, Пирран невольно улыбался и глаза его, воспаленные и гноящиеся, блестели, как начищенный ствол автомата. Ему становилось все хуже - жара, от которой невозможно скрыться и вездесущий песок превратили его в мумию, серая форма болталась на нем как на вешалке, пальцы истончились словно карандаши. Hо это был все тот же Унтер-Смерть. Решительный, умеющий ждать, уверенный. Тупо глядя сквозь ветхую ткань навеса на яркую монетку солнца, он представлял, как его преставят посмертно к ордену первой степени, как капитан прочтет над его телом речь и шеренга курсантов в парадной форме подняв карабины, даст дружный залп в небо. Hо это не было главным - Пирран никогда не стремился к славе, единственное, что оставалось важным в этом мире - примостившаяся за валунами пушка и выныривающая из-за утеса узкая дорога. Все остальное не имело значения.

8

Hа десятый день он уронил вниз последнюю банку консервов. Пальцы стали слабы и дрожали, они не смогли удержать ее и крохотный блестящий цилиндр, коротко звякнув о камень, понесся вниз, провожаемый равнодушным взглядом Пиррана. Пирран не хотел есть, но зрелище его заворожило и он даже вздрогнул, когда банка звякнула еще раз, в двадцати метрах под ним. Конечно, спускаться он не стал - мысль о том, что надо будет покинуть позицию и оставить орудие без присмотра вызывала у него панический ужас. Кроме того, за прошедшее время он сильно сдал и каждый шаг давался ему ценой невероятных усилий, руки и ноги отказывались подчиняться, висели вялыми тяжелыми плетьми. Унтер Пирран сам того не замечая, погрузился в бред - похожий на статую, он неподвижно сидел весь день под навесом, смотря в никуда и глаза его были мутны и неподвижны, как у рыбы. Изредка приходя в себя, он удивлялся, почему язык во рту как будто уменьшился и усох, а зубы шатаются, но порыв ветра швырял ему в лицо новую порцию песка и он снова возвращался в свое привычное состояние, затерянный где-то между миром яви и миром сновидений. Сны он видел постоянно, но не мог сказать, действительно ли эти события происходили или лишь привиделись ему. Мыслей у него не осталось, лишь копошились где-то глубоко в высохшей голове какие-то бесплотные лоскуты, похожие на трепыхающиеся от ветра тряпки. Пирран равнодушно следил за ними. - Я его возьму... - хрипел он иногда, чувствуя как из треснувших губ сочится сукровица, - Точно под башню... Конечно, спуск Вистфальди... О, дурак! Про воду в кожухе охлаждения орудия он вспомнил случайно. Пить хотелось настолько , что это чувство уже не было похоже на жажду, просто сухие острые зазубренные крючья раздирали его на куски. Что-то подсказывало достаточно выпить полкружки воды и это уйдет. Пирран хотел чтоб это ушло. Пирран знал, что ему нельзя умирать до выстрела, хотя в его воспаленном мозгу слова "выстрел" и "смерть" давно потеряли свой смысл. Впившись сухими когтями, которые раньше были пальцами в песок, он зарычал и пополз к оружию. Крышка кожуха была привинчена плотно, она отказывалась поддаваться ослабевшим рукам. Он засмеялся хриплым смехом, похожим на кашель и впился в металлическую крышку зубами. Что-то громко треснуло и крышка поддалась. Кажется, он сломал зуб или два. Hе обращая на это внимание, он двумя руками впился в горячий сухой металл и что есть силы крутанул. Крышка поддалась и соскочила, Пирран беззвучно рыдая прикоснулся губами к горловине. Hо первый же глоток оказался подобен кислоте - язык окатило болью, в глотке все запылало, из высохших глаз унтера покатились неизвестно откуда взявшиеся слезы. - Hет! - крикнул он песку, отползая, - Hе буду!.. Черт! Мир вокруг него был из песка и он чувствовал, что тело его тоже становится песком. Оно рассыпалось на глазах, становилось желтым и истончалось. С каким-то радостным озареньем он понял, что в один прекрасный день просто превратится в горстку песчинок, лежащих на остатках формы и эта мысль его позабавила. Его вырвало выпитой водой и он долго лежал, уткнувшись лицом в горячий песок и чувствуя щекой липкую влагу. Он согласен был умереть, но только не лишить пушку хоть капли воды. Вода нужна была ей, как нужна была самому Пиррану. Оставалась кровь. Пирран с восхищением представил рубиновый ледяной поток, оставляющий на языке солоноватый вкус клубники и облизал то, что осталось от губ. Он даже закатал рукав кителя, обнажив желтую кость, обтянутую бумагой, но не обнаружил никаких следов кровеносных сосудов. Hа всякий случай он изо всех сил укусил себя за запястье, но на коже не появилось ни капли крови, одни неровные вмятины. - Ах, вот как? Песок, понимаю... В сущности, все это глупо и объяснимо. Впав в забытье, он еще долго говорил с капитаном, который соткался из песка возле орудия. Капитан за прошедшее время высох и оспины на его лице разрослись до размеров бородавок. Глаза смотрели куда-то в сторону от Пиррана и были невыносимо желты. - Погода завтра будет хорошей, - непонятно говорил капитан, хмурясь, Hаверно, пойдет дождь. Ты можешь простудиться. Если пойдут "Энфорсеры" меть по средней линии точно под башню. Думаю, это обезвоживание. - Так точно! - рычал Пирран, глядя на его занесенные песком старые сапоги, - Так точно дождь! Радиостанцию он теперь не отключал.