Раз уж я заговорил о Цяо Гуаньхуа, надо рассказать, какие у нас с ним были отношения, а также поведать о других китайских студентах и о том, как мы жили. Цяо учился в Цинхуа на философском факультете и был старше меня на два года. В университете он часто расхаживал по парку Цинхай – в одиночестве, с гордо поднятой головой, держа под мышкой какой-нибудь увесистый том из собрания сочинений Гегеля. Мы были знакомы, но по-настоящему сдружились только когда нас включили в список аспирантуры по обмену. В Берлине мы встречались каждый день и были практически неразлучны, как тело и его тень. Вместе посещали занятия, обедали, ходили к друзьям, гуляли на озере Ванзее и в зоопарке. Оба мы были заучками-книжниками, постоянно застревали в букинистических лавках, где иногда удавалось купить весьма ценные издания. Цяо был очень способным, хорошо знал классическую литературу. Мы легко находили общий язык. Иногда болтали допоздна, несколько раз я даже оставался у него на ночь. Дунь Футан отдалился – мы практически перестали общаться. Мало встречались и с другими китайскими студентами, общих интересов и взаимопонимания у нас не оказалось.
Китайских студентов в Берлине было довольно много. Причина очень проста. Учеба в Германии – это как покрытие золотом в 24 карата, в китайском обществе такие люди ценились очень высоко. Поэтому при определенных условиях наша молодежь летела сюда стаями. Высокие чины и богатые хозяева не могли упустить такой случай и присылали своих сыновей и дочерей – у гоминьдановской элиты денег на содержание своих деток в шелковых штанах было вполне достаточно, вот те и швыряли их направо-налево. В Германии тогда собрались дети или родственники таких высокопоставленных деятелей Гоминьдана, как Чан Кайши, Сун Цзывэнь, Кун Сянси, Фэн Юйсян, Дай Чуаньсянь, Цзюй Чжэн и многие другие. Почти все они жили в Берлине – здесь бары, рестораны и прочие развлечения; ходить на лекции и говорить по-немецки необязательно – можно и без этого обойтись. Утром встаешь, видишь хозяйку квартиры – говоришь: «Доброе утро!», машешь рукой и уходишь; идешь в китайский ресторан, съедаешь легкий завтрак; потом несколько партий в мацзян – и уже пора обедать. После обеда сговариваешься с кем-нибудь выйти погулять. К ужину – снова в ресторан. Глубокой ночью возвращаешься домой, видишь хозяйку квартиры и говоришь ей: «Доброй ночи!» – вот день и прошел. Потом можно выучить слово «спасибо», а затем еще «до свидания» – и процесс овладения языком завершен! Не могу сказать, что таких было много, но они были, это факт, который нельзя отрицать.
Несколько раз мы с Цяо Гуаньхуа обедали в китайском ресторане. Как только входишь – сразу же в лицо, как ураганный ветер с дождем, несется какофония звуков. Громкие разговоры, причмокивания при поедании супа, чавканье жующих ртов, стук палочек о пиалочки и пиалочек о большие блюда – ты словно попал обратно в Китай… Европейцы едят необычайно тихо, сидят чинно, почти не шевелясь; когда едят суп – не должно быть никаких звуков, тем более чавканья – этого ни в коем случае нельзя делать. Не стану утверждать, что эти правила соблюдают все европейцы до единого, но, если хочется произвести впечатление цивилизованного человека, ими никак нельзя пренебрегать.
Китайские студенты разнесли китайский «национальный дух» по всему свету, и, могу сказать, это не очень приятно. Достаточно посмотреть на этих гоминьдановских «своих» – как спесиво и надменно, с каким самодовольством они держатся… Послушать, о чем они говорят: еда, питье, развлечения – в том числе с женщинами, с проститутками…
Такому, как я, деревенщине – право, как-то неловко. Они не опускаются до того, чтобы взглянуть на нищих студентов вроде нас с Цяо Гуаньхуа. Ну а нам-то что на них смотреть, на этих низких грязных «детишек в шелковых штанах»?
Поэтому мы больше не заходили в такие китайские рестораны.
Рассказы про этих «студентов» доходили до наших ушей не раз и не два, и каких только невероятных историй среди них не было… У многих из них случались недоразумения с немцами, некоторые приходилось решать в суде. А если идти в суд, то обязательно нужен юрист. Немецкого адвоката легко отыскать, но трудно оплатить. В такие моменты появляются сведущие люди. Один «вечный студент», который довольно долго просидел в Берлине, знал все местные улицы и закоулки, всех и вся как свои пять пальцев – поэтому и кличка у него была «Берлинский старожил», а настоящее его имя я лучше приводить здесь не буду. Стоило произойти какой-то неприятности, как он тут же появлялся и был готов применить свои, так сказать, профессиональные знания: отправиться в суд вместо китайского студента, причем совершенно бесплатно, и даже деньги на проезд выкладывал из собственного кармана. Этот господин болел душой за справедливость, и, говорят, обучался юриспруденции – по крайней мере он сам так заявлял. Я, пожалуй, не видел другого такого героя. Отношение к нему у меня было, впрочем, неоднозначное: с одной стороны, восхищала его готовность совершить благородное дело, с другой, смотрелось это очень странно. А все ли у этого человека было в порядке с головой?
17 октября я сделал в дневнике такую запись: «До поездки за границу я, конечно, слышал, что студенты за рубежом “сдуваются”. Однако у меня сохранялось определенное уважение и почтение к ним, я считал, что в них, особенно учащихся в Германии, есть что-то священное. Теперь я сам учусь за границей. В Берлине китайских студентов очень много, и почти у каждого в руках фотоаппарат, а на лице выражение безразличия. Разговоры если не о том, как пойти на танцы, то о том, что в Китае такой-то стал завотделом, а такой-то сделался начальником управления. Отставив в сторону вежливые выражения, могу сказать, что пока не видел ни одного нормального человека. Только сейчас я по-настоящему понял, какие на самом деле студенты, обучающиеся за рубежом!»
Из этой записи можно понять, какие чувства я в то время испытывал. У меня даже был замысел написать книгу «Новое Путешествие на Запад: неофициальная история». Если эта книга и правда была бы написана, уверен, она продавалась бы нарасхват, и в Лояне бумага подорожала бы [10], даже к гадалке не ходи! Жаль, я не так долго пробыл в Берлине, всего-то чуть больше месяца, так что этот шедевр так остался замыслом, о чем, несомненно, должен глубоко сожалеть весь литературный мир Китая.
Берлин был лишь временной остановкой на моем пути, учиться мне предстояло в другом городе. Винер из германского отдела научных обменов сначала собирался отправить меня в Восточную Пруссию, в университет Кенигсберга, тот самый, где в свое время профессором был Кант – величайший из классических немецких философов. Это место, конечно, имело особую притягательную силу, но находилось довольно далеко от Берлина, можно сказать, в захолустье. Знакомых там у меня не было, а поэтому и ехать не хотелось. Вскоре мне предложили университет Гёттингена, и после нескольких консультаций я согласился. Человеческая жизнь – очень сложная и запутанная штука, где причины и следствия влияют друг на друга. Мой учитель господин У Ми сказал как-то: «В сумбурном нашем мире результат причину порождает, при легком сходстве он ошибку истиной считает!»
В этих словах выражено глубокое понимание сути человеческого бытия. Если бы я тогда поехал в Кенигсберг, жизнь моя сложилась бы совершенно иначе. Я не познакомился бы с профессорами Зигом и Вальдшмидтом, не стал бы учить санскрит и пали. Каким был бы тогда сегодняшний Цзи Сяньлинь? Одному только небу известно.
Когда решение ехать в Гёттинген было принято и ситуация определилась, у меня словно камень с души свалился. Я стал у всех расспрашивать об этом городе, и, по счастью, мне встретился опытный и знающий господин Чжан Лэсэнь. Он приехал в Берлин по делам, а учился как раз в Гёттингене. Господин Чжан Лэсэнь подробно рассказал о своем университете. Клубок сомнений в моей душе распутался, все стало ясно и понятно. Пришлось еще какое-то время просидеть в Берлине, но в конце концов прямо перед началом занятий я покинул столицу Германии. Конечно, я и предположить не мог, что безвыездно пробуду в Гёттингене целых десять лет, но и Берлин мне не нравился, а особенно были не по душе здешние толпы китайских студентов.
