После Сигмондова набега, когда добыл витязь киллеровсий арсенал, лично генералом Зиберовичем подобранный, оружейниками секретного департамента выверенный, сохранил Фартовый кольт, да и то, многовато патронов зря извел. Всего три маслины барабане только осталось. Сберегал ствол, что бы встретив Стилла уж наверняка замочить, приказ дяди Бени исполнить, по понятиям поступить. Ох, и не хотелось же ему последний козырь разыгрывать, да ничего другого уже не оставалось, иной надежды не сохранил ему пехотный полковник российский. Потому, отвергнув бессильный против Приходько меч, выхватил из наплечной кобуры револьвер, мгновенно пальнул, в широкую грудь богатырскую целясь.
Громом прогремел выстрел, молнией вырвалось злое пламя из дула тридцать восьмого калибра.
Удар тяжелой пули прервал стремительность решающего броска полковника, но насмерть поразить не смог. Опять тот воздъял свое оружие. Фартовый снова выстрелил. Второй раз прогремело на поле Рагнарарском. Зашатался Ангел, поникли его могучие плечи, уронил булаву. Но и безоружный, помотав головой, с невидящим взором закровавленых глаз, шагнул на супостата. Сжал кулаки. Еще раз пришлось Фартовому кольт наводить. Прицелился демон, прямо в сердце полковничье. Спокойно, медленно, как отработал в тире, как уже многих кончил в далекой своей Вселенной, плавно спустил курок.
Грянул третий гром, ударила третья молния и пал Ангел Небесный. Горестный стон извергся из многих грудей. Но торжествовали нечестивцы, шакалами завывали дикари лесных кланов, неистово стучали секирами о сталь щитов варяги, "Бафомет! Бафомет!" кричали войска изменщиков лордов и нехороший гимн затянули монахи-тамплиеры.
Локи поглядел на дымящийся ствол. Крутанул вокруг указательного пальца, дунул в черный, зловонный провал дула, цыкнул слюной сквозь зубы и выбросил разряженное, еще миг назад бывшее грозным оружие, да ставшее уже совершенно бесполезной, безнадобной тяжестью.
Сохранилась еще заначка. Пукалка макаровская. Но верблюда соломинка ломит. Еще схлестнемся со Стиллом. Авось и подсобит.
Подобрал меч, медленно шагнул к распростертому богатырскому телу – хотел снять с поверженного шелом, другой трофей. Но преградили ему путь копья ратных монахов Кролико-Предтечинской обители. Стояли насмерть, не чаяли себе жизни, не искали славы, только не могли отдать на поругание тело Ангела Небесного, не могли дозволить чтоб торжествующие силы зла глумились над святыней земли Нодд. С презрительной раздраженностью, что мешают ему насладиться плодами нечестной победы, напал на святых отроков Локи и порубил многих. А за ним и викинги вместе с, брыжжащими наркотической пеной, берсеркерами ринулись на беззаветных монахов. Закипела схватка над телом Ангела Небесного. Под губительным напором слабели силы защитников, однако мощи неправедной не покорялись. Гибли схимники, телами ложились, только рубежа не оставляли.
Павшего Ангела против падшего Демона боронили. Телами своими, костями своими, душами беззаветными.
Видя гибель праведных, закипел гневом Сенешаль Короны. Грозно прокричал боевой клич земли Нодд, боевой клич покойного короля Сагана. Опустил сталь забрала, поднял щит, изготовил к бою длинное копье. Натянул поводья, со всей силы вонзил в бока коня острые шпоры. Взвился скакун, заржал, ударил копытами о кровавую землю и молнией поскакал, развевая знамя длинной буланой гривы. Прямо в гущу схватки, прямо на нечестивого Локи. Не было этому порыву силы, могущей остановить седовласого героя. Сметал он с пути вражьих латников, копье о них не тупя, только грудью резвого скакуна сшибая, только подкованными копытами топча их. С трудом отразил Локи первый удар, Сенешаль развернул коня, изготовился к новой атаке.
Не устоять бы тут демону Ночи, отправился бы в темные пределы, откуда изыдел, но выступил на выручку Приору сам Великий Магистр тамплиерский. На боевом коне, укрытом кожаным доспехом, в стальной броне, в шлеме, со щитом и копьем, сопровождаемый оруженосцами, слугами, маршалами и братьями-сержантами. Выезжал на ратное поле, вызывая на битву коронного Сенешаля. Тот, не дрогнув сердцем, гордо принял бахвальный вызов и, накренив копье, послал скакуна в атаку. Вихрем неслись друг на друга два великих воина. Развевались гривы, гудела земля, злым сверкали острые наконечники. Но вот сошлись, ударились грудью, и от этого удара сломалось древо копий, но устояла плоть, закаленных войнами тел. Разъехались бойцы, велели своим людям подать новое оружие и снова устремились на смертную встречу. Ударило копье о щит и щит о копье, и опять не устояло бездушное дерево, но целы остались герои. Побросав сломанные древки, извлекли из ножен тяжелые обоюдоострые мечи, варяжской плетенкой выкованные, в студеном море каленные, в больших и малых сражениях служившие, многих врагов поразившие. Мечи верные, мечи острые. И конно, то разъезжаясь, то съезжаясь опять, секлись не на жизнь а насмерть мастера боя. И такова была ярость схватки, что вмиг раскололись щиты на самые мелкие щепки, но продолжали биться противники, мечами нападая и защищаясь, нанося удары и отражая. Ведомы им были все приемы боя, в этих землях бытующие, и ничем не уступали один другому ни в мастерстве ратном, ни в силе, ни в доблести. Но вот размахнулись, привстали на стременах и ударили всей силой могучих тел, всей яростью, всей ненавистью. Последний раз встретились булаты, прощальной злостью лязгнули клинки, и, не вынеся жестокосердия хозяев, раскололись пополам.
Видя, что обезоружены их властелины, поспешили подсобить верные оруженосцы, но раньше их намерений успел, галопом выехал на поле новый лорд Скорена, пращурам своим в подлости и низости не уступающий, предводитель кланов, предавших вражьим силам отчую землю Нодд. Хотел было напасть на сенешаля, пока тот, без щита, со сломанным мечем, не имел чем защитить свою жизнь. С презрением глядел на него бесстрашный витязь. Не страшила наперсника короля подлая сталь скоренина, ибо хоть и нечем было защитить свою жизнь, но честь защищать нужды не имелось. Только годы дозволили сесть в седло, только набрались в отроке силы обнажить клинок – не было у повелителей королевства Нодд более верного вассала. Ни разу не изменял ни действием, ни сердцем своем сюзерену, которому присягу добровольно в душе принес. И не его в том провина, что нету больше на этом свете юного короля Сагана, а злые враги топчут родную землю. Потому спокойно ожидал Скорену, коня не оборачивая, спины не показывая.
Да напрасны ожидания изменщика. Уже лорд Хейгар спешит на защиту безоружного, уже подъял обоюдоострый меч, коим немалое число супостатов сегодня порубил насмерть. Тяжел и велик его главосечец. Свежи зазубрены на затупившемся, от частых ударов, лезвии. Вражья сукровица окрасила булатный клинок От басурманских сталей доспех многими вмятинами покрыт,.
И так страшен и зловещ явился рыцарь в битву, что устрашился нечестивый лорд Скорена. Слабость объяла изнеженные члены, смертный холод сдавил конфузливое сердечко. Хотел было покинуть поле чести, чести не знающий, но близко лорд Хейгар, уже свистит над грешной головой разящий меч. Только и успел веропродавец, что хилою рукою щит поднять. Только умный конь в сторону подался, спас хозяина от неминуемой погибели. Но силен удар лорда Короны. Хоть и на излете, хоть вскользь, но задел Скорену, вышеб из седла. И тот, страшась дальнейшего, на четвереньках улизнул, рачки поспешил спряться под ногами кланщиков. Бесстрашно врубился в ряды вероотступников победоносный воин. И многих поверг в пыль, разыскивая своего противника, грозя ему смертной расправой. Не уйти бы живым презренному, да встала на пути героя сила варяжская.
Еще жарче выдалась рубка.
Тогда громко прокричал Грауденхольдец, созывая своих людей, ведя их на выручку союзника. Не молод лорд, телом тучен, да в пирах и охотах, не утерялось мастерство мечника. Удар за ударом уносил варяжьи души в потусветье. Едино ярл гиперборейский посмел восстать на дороге мечебойца. От ударов искры летели, кони грызлись и били копытами.
