- Кажется, нам предстоит так называемая промежуточная посадка,заметил я.
Так и вышло. Внезапно мы увидели впереди небольшую ферму. Возле хижины, окруженной чахлой кукурузой, стояло пять человек. Вот уже наш гайдроп чертит концом полосу на земле почти рядом с ними...
- Фантастический кадр - козы, вид сверху,- объявил Ален, запечатлевая на пленке редкостный эпизод.
- Посмотрите на этих людей! - воскликнул Дуглас.- Они не двигаются с места. Эй, джамбо! Джамбо!
В ту же секунду мы ударились о землю. Толчок был весьма ощутимый. На мгновение гондола остановилась, затем шар рванулся вверх и понес нас дальше.
- Они даже шага не сделали,- сказал Дуглас, разбираясь в своих конечностях. - Ква хери! До свидания. Когда еще к вам следующий шар прилетит! Ква хери!
Моя догадка насчет воздушного течения подтвердилась. И хотя мне не удалось предотвратить промежуточную посадку, зато потом мы подскочили до высоты около тысячи метров и с большим запасом прошли над макушками Нгонта. Словно быстрая река, встречающая огромный валун, воздушное течение круто перевалило через холмы, и мы с ним.
Сразу за гребнем, как и надо было ожидать, мы начали снижаться. Это нас вполне устраивало, и я не вмешивался в ход событий. Оставив позади Нгонг, мы шли с комфортабельной скоростью - около ста метров в минуту. А отойдя от холмов километра на два, на три, идя на уровне их макушек, аэростат вдруг словно взбесился. Гондола качалась, будто маятник, взад-вперед, в то же время ее бросало из стороны в сторону, и мы отчаянно цеплялись за край корзины. Тот же бешеный вихрь, который помыкал нами, трепал оболочку вокруг патрубка. Мы чувствовали себя отвратительно.
Неожиданно болтанка прекратилась, полет опять стал ровным и спокойным. Ничего подобного мне не приходилось встречать во время голландских уроков. Это явление характерно для гор; недаром даже пилоты тяжелых летательных аппаратов относятся к ним с великим почтением. Мы попали в ветровую волну, и действие ее оказалось весьма ощутимым. Вернемся к примеру с валуном. Если река плавно перекатывает через него, поверхность ниже по течению будет гладкой. Но если течение очень быстрое или валун очень велик, плавная струя будет смята. Это не беспорядочная турбулентность, у нее рисунок правильной волны. Вот с такой неладной штукой мы и столкнулись.
- Боюсь, это еще не все,- сказал я.- Мы снова попадем в волну, когда пройдем двойное расстояние после первой.
Совершенно верно: точно в указанное время опять началась эта отвратительная болтанка. До сих пор Дуглас все невзгоды переносил на зависть хладнокровно, но тут я впервые увидел настоящий испуг на его лице. Ален, судорожно держась за край качающейся во все стороны гондолы, заметил, что ему это "не нравится, очень не нравится". У меня тоже тряслись поджилки, однако на сей раз я, как ни странно, куда спокойнее воспринял эти пируэты. Уже то, что удалось их предсказать, сделало все не столь страшным. Больше всего я тревожился, как бы меня не укачало, если затянется болтанка.
Третья волна оказалась куда слабее второй, а четвертой мы почти не ощутили. А затем, как это было перед холмами, нас снова увлекло вниз. И сколько я ни сбрасывал песок, шар продолжал терять высоту. Мы опять были во власти нисходящего воздушного течения. Как и в прошлый раз, можно было выбросить, скажем, сразу три мешка балласта, и мы пошли бы вверх вопреки течению, но, вырвавшись из него, шар устремился бы в поднебесье со скоростью ракеты. Лучше уж сбрасывать песок горстями, тормозить падение. Ударимся о землю, зато на малой скорости, никто не пострадает. Так состоялась вторая промежуточная посадка. Правда, мы стукнулись довольно крепко, но остались невредимы. Одно худо: аэростат не спешил набирать высоту, как после первого удара.
Вместо этого он, все еще со скоростью около 50 километров в час, поволок гондолу сквозь колючие заросли. Мы непроизвольно съежились в корзине. Стоило высунуть руку, и с нее тотчас была бы содрана вся кожа, поэтому все держали руки при себе. Сжавшись в комок, мы слушали зловещий треск и с ужасом думали о том, что грозит стропам. Внезапно шар легко взмыл над царством колючек. Мы отделались благополучно - ни единой царапины. Наши занзибарские веревки из манильской пеньки тоже не пострадали.
Итак, мы опять вознеслись вверх, опять обозреваем ландшафт из своего скрипучего гнезда в тысяче метров над землей. А впереди - новая гряда, высотой не меньше Нгонга, но если там склоны ложились мягкими складками, то здесь торчат острые скалы...
- Ол Эгасети,- объяснил Ален.- На таких склонах не сядешь. И за грядой совсем нет дорог. Лучше уж сесть где-нибудь здесь, поближе к дороге на Олоргасаил.
Я был с ним согласен. Этот перелет в любую минуту может навлечь на нас беду. Лучше поскорее кончать. Пройдя немного на тысячеметровой высоте, мы плавно пошли вниз, к колючим кустарникам на откосе, с которого начиналась следующая гряда. Чтобы спуск не превратился в неуправляемый процесс, я понемногу сбрасывал балласт. Теперь, говорил я себе, можно не скупиться на песок, ведь он нам больше в этом полете не понадобится. Мне удалось поддерживать скорость снижения на уровне шестидесяти метров в минуту, и мы пересекли дорогу на высоте около полутораста метров. После этого аэростат пошел вниз чуть быстрее;
тогда я бросил еще две горсти песку.
И тут же понял, что просчитался, слишком сильно притормозил спуск. Некоторое время сплошь поросшая несносными колючими кустами земля еще приближалась, но метрах в семи-восьми над зарослями снижение прекратилось, а затем мы пошли круто вверх. Из-за моей ошибки посадка не получилась, встреча гондолы с землей не состоялась. Я лихорадочно соображал, что делать. Потравить газ? Но теперь уже попросту негде садиться, на нас надвигается скала. Врежемся в нее - только и всего. Остается только продолжать подъем.
- Виноват, простите,- сказал я.- Сбросил лишнюю горсть. Будем садиться где-нибудь еще.
Мои товарищи с сожалением проводили взглядом дорогу, потом повернулись вперед: что нас там ожидает? Как это у нас повелось за последнее время, мы вскоре опять созерцали мир с большой высоты. Над скалами, грядами, обрывами и прочими прелестями, отличающими Рифт-Валли, нас швыряло, будто пробку. Могучий воздушный поток, рожденный над равнинами под Найроби, словно взбесился, и нам ничего не оставалось, кроме как участвовать в буйной свистопляске.
Страх, который вы испытываете в гондоле,- совсем особенный страх. На вас обычная одежда, и стоите вы, небрежно опираясь на край корзины, и на вид все в полном порядке. Необозримый простор. Безоблачное небо. Яркое солнце. Все живы-здоровы, ни у кого нет даже малейшей царапины. На дне гондолы, подле ног, лежат продукты, канистры с водой... И однако нам было не до еды. Глотка пересохла и сжалась. Мы довольно много говорили, но разговор был какой-то однообразный.
- В этих горах нельзя садиться,- сказал Ален.- Туда не взберется никакой грузовик.
- И все-таки нам, похоже, придется сесть там,- ответил я.- Вряд ли можно рассчитывать еще на один прыжок. А будем снижаться, поневоле надо садиться.
Дуглас отмалчивался, если не считать неодобрительных замечаний о ветровых волнах: болтанка произвела на него неизгладимое впечатление. Так уж действовали на нас столкновения с землей; после них нам требовалось какое-то время, чтобы, так сказать, прийти в норму. Сам я в ответственную минуту держал в руке альтиметр, сунув в карман второй прибор, отмечающий подъем и спуск. Остальные двое пеклись о съемочной аппаратуре и биноклях, что-то судорожно сжимали в руках, что-то висело на шее, что-то лежало в карманах. Удар о землю - да просто приготовления к нему, когда руки лихорадочно искали очередной мешок с песком, влекли за собой последствия, которые можно назвать полным беспорядком. Кто-нибудь видел футляр от объектива? Или пленку, которую я только что вынул из аппарата? А это чье? И так далее в том же духе. Если не считать самого толчка, больше всего нас раздражали мешки с балластом. Как бы осторожно их ни поднимали со дна корзины, они лишь усугубляли хаос. Принято представлять себе эти мешки висящими снаружи на гондоле, но колючие кусты вынудили нас внести изменения в эту картину. Мы быстро остались бы без песка, если бы придерживались так называемой обычной практики.
