– Значит, так, – твердо произнес Владимир Синегоров, решительно вставая из-за стола.

И из-за закипающего в нем раздражения на неуступчивость собеседников непроизвольно стукнул кулаком по столу переговорной.

В комнате наступила полная тишина. Она даже не колыхалась – она застыла. Люди в черных костюмах с дорогими галстуками, сидевшие за столом перед Владимиром и так же внушительно поднявшиеся вослед за ним Виктором, все как один смотрели в середину стола, точно коллективно ища там опору против того, что сейчас скажет старший Синегоров, но не находя ее.

Как будто бы они понимали свою обреченность, свою обязанность выполнить все, что он скажет, до единого слова.

Виктор даже подумал, что они похожи на обезьян перед удавом Каа из советского мультика про Маугли – так уморительно они смотрелись в своей коллективной покорности – но усилием воли сдержал улыбку.

Однако Владимир в этот момент действительно выглядел грозно.

Теперь, когда братья Синегоровы объединились и действовали вместе, их оппоненты почему-то стали иногда откровенно побаиваться приезжать к ним в офис. Наверное, из-за гренадерского роста и богатырской мощи их обоих, а особенно – из-за крутого нрава Владимира (хотя он никогда еще, ни одного раза, ни словом жестким, ни делом резким не дал повода опасаться его). Оппоненты приглашали их к себе в офисы, Синегоровы соглашались и приезжали к ним, а принимающая сторона все равно нередко трепетала перед ними. Чаще всего братья ставили ультиматумы и уезжали.

Так получилось и в этот раз. Владимир продолжил суровым голосом:

– Вы должны сделать допэмиссию акций так, чтобы лично у нашего клиента вновь было двадцать четыре процента акций, а у его головной компании – двадцать восемь процентов и чтобы в новом составе совета директоров четыре человека из семи были назначены им.

Зачастую ультиматумы выполнялись как решительно обоснованные Владимиром и/или убедительно аргументированные Виктором, но даже обоснованное и аргументированное требование всегда нужно заявить так, чтобы оно воспринималось как непременно необходимое к выполнению без обсуждений.

И Синегоровым успешно удавалось их так заявлять.

– Это наше последнее предложение, – весомо сказал Владимир.

И как-то само собой ощущалось, что это действительно последнее предложение с их стороны.

– Если ваша команда не выполнит это и не восстановит права нашего клиента, мы пойдем и в арбитражный суд – с исками, оспаривая все, и в полицию – с заявлением о мошенничестве, совершенном по предварительному сговору вашими топ-менеджерами как организованной группой.

Слушатели по-прежнему сидели, потупив взгляды в серединную точку переговорного стола, и не смотрели на Синегоровых. Они не кивали, но было ясно, что возражений нет. Все понимали, что в случае неисполнения требования Синегоровы выполнят то, о чем только что сказал старший из них.

Братья одновременно взяли свои портфели и пошли к выходу из переговорного зала ровной мощной братской поступью. Условия договоренности в интересах их доверителя Владимир озвучил настолько четко, что спрашивать, понятны ли они, не приходилось.

Владимир обычно не прощался. Виктор как человек более культурный все же говорил «Всего доброго» – однако с высоты его почти двухметрового роста это пожелание, сказанное пусть и доброжелательно, но строго, все равно воспринималось как продолжение поставленного ультиматума, как завершающая точка в тексте письма – и будто бы окончательно вколачивало такое впечатление.

Братья прошли по коридорам богатырским шагом; сотрудники этого офиса предусмотрительно отступали к стенам.

Они сели в машину и поехали в свой офис.

Вел машину Владимир. Когда они при создании совместного бюро обсуждали, кто будет за рулем при совместных поездках, Володя настоял, что водить будет он. Витя водил уверенно, но аккуратно – а вот Володя водил машину так же, как в детстве дрался: решительно наступая на противника и показывая ему, что он готов к драке и не собирается уклоняться от нее. Видя такой его настрой, противники зачастую отступались, и Володя оставался победителем. Теперь же, видя его решительный напор, часто отступали водители других машин – и поэтому, когда рулил Владимир, они с Виктором приезжали к цели быстрее.

Хотя в целом Володя правила соблюдал.

Единственно что – Витя убедил Володю ездить на «БМВ».

В дороге они обычно обсуждали и рабочие, и личные вопросы.

– Слушай, у нас же на сегодня еще встреча есть? – спросил Владимир.

– Да, – подтвердил Виктор, – с Ириной Федоровной Ласкариной.

– А что там за дело?

– Кто-то претендует на наследство ее отца.

– О как! – цокнул Владимир. – Ну, это по твоей части.

Помолчали.

– Слушай, а может, ты сам проведешь эту встречу? – спросил Владимир Виктора, повернув к нему голову.

– Ты вперед – на дорогу – смотри! – мягко, но назидательно проговорил в ответ ему Виктор, кивая в сторону дороги. – Давай эту встречу проведем вместе, а там я возьму это дело себе.

Весенняя Москва, оставаясь за окнами авто под рукой уверенного водителя, внушительно проезжавшего по улицам и решительно поворачивающего на перекрестках, все равно даже в пасмурную погоду радовала своим зеленеющим видом, настраивая на добрый лад. Неизбежная мартовская грязь на тротуарах и дорогах, конечно, угнетала, но уже настойчиво вдохновляла надежда на скорое расцветание природы – как бы возвышенно это ни звучало в таком будничном смысле.

Ирина Ласкарина приехала на встречу точно вовремя. Дама лет тридцати пяти – сорока, высокая, крупного телосложения, очень подходящего ее характеру: со всей очевидностью проявлялась ее властность и привычка командовать – причем командовать так, чтобы ей подчинялись. Ее отличал прямой взгляд, открытый, даже как бы резкий, но – честный; от нее явно следовало ожидать неприятной правды, но зато – истинной правды. Черные глаза очень хорошо сочетались с черным каре ее коротких жестких волос. Создавалось впечатление, что эта несомненно умная женщина не придает какого-либо особого значения внешности.

Общение с нею обещало оказаться весьма непростым, но зато интересным.

После взаимного представления и приветствия Ирина Федоровна рассказала свою историю, приведшую ее к братьям Синегоровым:

– Мой папа, Федор Максимович Ласкарин – создатель корпорации «Никея». Вы о нем наверняка слышали.

– Да, конечно, слышали, – подтвердил, кивнув, Виктор.

Ирина Федоровна тоже кивнула.

– Так. Я его старшая дочь, он привлек меня к руководству корпорацией еще пятнадцать лет назад. У меня есть две младшие сестры, Мария и Евдокия. Папа давно решил, что весь бизнес унаследую я, моим сестрам он дал большое состояние как приданое, чтобы не делить компанию. Маша вышла замуж за венгра, Дуся – за француза. Моего мужа, Ватациса, папа давно уже назначил генеральным директором корпорации, чтобы мы вместе с ним управляли корпорацией. Часть активов папа переоформил на меня еще при жизни, часть я сейчас оформляю, чтобы все было оформлено на меня.

Ласкарина говорила коротко, четкими, рублеными фразами; каждую можно было сопроводить ударом ребра ладони по столу.

– Четыре месяца назад папа умер. Я приняла наследство папы и оформляю его, мои сестры, как и предполагалось, ни на что не должны претендовать – так папа установил. Но младшие братья папы, их пятеро, вдруг заявили претензии на наследство.

– Ваши дяди? – удивился Виктор, записывая всю нужную информацию со слов Ирины Федоровны.

– Да. Мои дяди. Младшие братья моего папы. Максим, Михаил, Георгий, Алексей, Иван Максимовичи Ласкарины. Я уверена, что это дядя Леша и дядя Ваня подговорили остальных. Дядя Макс, дядя Миша и дядя Гоша – мирные, они сами не решились бы пойти против меня.

– Ясно. Иск вы уже получили?