У входа их встретил Старейший столь древний, что в его лице не осталось, казалось, мышц — лишь коричневая иссохшая кожа, натянутая на кости черепа. Отец с глубоким уважением приветствовал старика. Риф последовал его примеру.
— Сегодня утром пришла весть о гибели моего брата, Старейшина Дингане, — коротко, рублено, как командами, сказал отец. Было видно, что он делает над собой усилие, рассказывая о смерти брата. — Риф — следующий после меня. Ему надо видеть Королеву Рабов.
Старейшина согласно кивнул головой и приветственным жестом указал на вход в шатер: «Хорошо, внук, сейчас ее приведут. Напейся с дороги, воин».
Вошедший в шатер Риф по-детски непосредственно обернулся к отцу: «Он что, действительно твой дед?»
— Двоюродный, — коротко бросил отец. — Присядь. Смотри и слушай.
Прошло совсем немного времени и в шатер ввели необычайную рабыню. Она была абсолютно черная!
— За эту черную девственницу из диких людей дальнего Юга, мой отец отдал в свое время десять имперских девок. Не знаю, зачем. Возможно, из тщеславия. Он любил, чтоб у него было то, чего нет у других. Может потому, что она действительно хороша. А может для того, чтобы не возиться с татуировкой. И эта причина самая вероятная. Отец не любил татуировку, и она не давалась ему. Или она не удавалась ему и поэтому он ее не любил. А еще он очень не любил проигрывать… Но рабская Королева из нее получилась отменная. Возможно, отцу подсказал Седой, но все устроилось как нельзя лучше.
Невысокая, Рифу по плечо, черная рабыня была весьма привлекательна. Стройная, гладкая, абсолютно безволосая (лишь брови и ресницы), как уже знакомые Рифейну «общие рабыни».
Все у нее было почти идеально — соразмерные торчащие груди, конусы которых венчали соски вообще кромешной черноты. Круглая попка, длинные ноги с развитыми икрами бегуньи. Все на месте: где надо — выпукло, где не надо — гладко. Но — черная, абсолютно черная. Лишь белые зубы, пунцовые губы, розовые ладошки и подошвы.
И глаза. Большущие иссиня черные глаза с белоснежными белками. И полнейшая воловья безмятежность в этих глазах, как у самки буйвола. Ни единой мысли.
При этом от рабыни исходил такой мощный призыв, что Риф почувствовал, как начали натягиваться его штаны…
Почувствовав исходящее от юноши желание, рабыня повернулась к нему и стала внимательно разглядывать.
— Что, хочется? Она это моментально чувствует, — усмехнулся отец. — Погоди, то ли дальше будет. Обрати внимание, у этой рабыни идеальное тело. Грудь, ноги, зад, живот — выше всяких похвал. Посмотри на ее лобок — спереди он совершенно гладкий. Ее женские признаки скрыты между ног, как в плотно закрытой раковине.
Он сделал разрешающий жест и приведший рабыню воин стал укладывать ту животом на некое подобие стола, в отверстия которого точно поместились налившиеся черные груди. Мягкими ремешками зафиксировал лодыжки широко расставленных ног. Все сокровенное рабыни предстало перед глазами юноши. Две сочных складки ровного черного цвета были плотно сомкнуты, как створки речной устрицы. Сморщенный глазок ануса был идеально кругл.
— Да, и здесь ее тело идеально. А сейчас, сын, смотри внимательно, — Сензангакона оставался непоколебимо спокоен. — Мне думается, мой отец купил эту рабыню именно из-за того, что ты сейчас увидишь впервые. Он называл это зрелище «раскрытием цветка» и считал, что это красивее, чем восход в пустыне.
Стоявший у головы рабыни воин расстегнул штаны. При виде восставшей мужской плоти рабыня встрепенулась и жадно всосала член, как припадает к первой чаше воды путник, истомленный жаждой.
В такт глоткам задвигалась попка, женские складки возбуждающейся рабыни начали набухать, и тонкой линией показалось нежно-розовое нутро, будто раковина приоткрыла створки. Щель расширялась и вот малые губки расправились, как лепестки розовой орхидеи. Из-под капюшона показал свою головку секель, как мизинчик младенца. Еще чуть-чуть — и раскрылось лоно, пока еще только намекающее на свою глубину. И, — вдруг, — неуловимым моментом, все это открывшееся розовое пространство и нежные лепестки покрылись мельчайшими капельками, как росой.
Возбуждение рабыни росло, капельки «росы» сливались между собой, и вот первая увесистая тягучая капля уверенно выкатилась из распахнувшегося пульсирующего лона, скатилась по секелю, мгновение повисела на его кончике и звонко шлепнулась в предусмотрительно подставленный серебряный сосуд. Будто первая капля дождя падает на натянутый кожаный полог и тем дает сигнал остальным: «Пора!» И, сливаясь и убыстряясь, капли зачастили вниз, все больше и больше наращивая темп…
Зачарованный этим зрелищем, Риф пропустил момент, когда отец быстрым движением окунул палец в серебряный сосуд и мазнул юношу над верхней губой. Жаркий женский запах молниеносно проник в ноздри, штаны встали шатром над задеревеневшим членом, кровь прилила к щекам.
— Запомни этот запах, Риф, — будто издалека звучал голос отца. — Это запах Королевы Рабов. Королева получается не из любой рабыни. Потенциальная королева пахнет так же, может быть — чуть слабее. Если в кругу на Празднике Завета нет ни одной рабыни с запахом королевы — никто не скажет, каким будет выбор Седого. Но бывали случаи, что в круге оказывалось три потенциальных королевы — и Великий Волк крыл всех троих. Это твой первый сегодняшний урок, Риф.
— Приди в себя, Рифейну! — отец похлопал его по щеке. Даже намек на пощечину заставил юношу возмутиться и… дурман схлынул. Штаны продолжали по-прежнему топорщиться, но та голова, что на плечах, вернула себе контроль над реальностью. — Это второй урок. Чего бы ни хотело тело, оно должно спрашивать разрешения у головы. Если кто-то или что-то обращается к твоему телу «напрямую», отодвигая в голову рассудок, — то это враг, это атака, впору браться за меч и кинжал. Запомни это чувство, Риф, когда телесное желание снова стало всего лишь телесным желанием, и разум вернулся в твою голову. На что это было похоже, Рифейну?
— На холодный ветер с ледника, отец, — медленно ответил юноша, будто на вкус пробуя свое ощущение. — На ледяной ветер, который пробирает до костей, но одним порывом сдувает утренний туман — и открываются далекие вершины.
— Похоже, ты любишь горы больше, чем Степь, сын, — усмехнулся Сензангакона. — Но это неплохо. Горы тоже наши защитники, как и пески. Одни воины любят лук, другие меч. Это совершенно естественно.
Запомни сегодняшний урок, сын, хорошенько запомни. Запомни, как запах самки отодвинул твой разум в сторону. Запомни, что мне пришлось коснуться твоей щеки, чтоб разбудить твой разум. Запомни, каким ветром принесло твой разум обратно. Запомни накрепко. И теперь в любой момент твой разум сможет призвать на помощь этот ветер.
— Спасибо, отец! — Риф подскочил и отдал отцу «благодарственный поклон».
Он понимал, какой подарок только что ему сделал отец. У него еще болели синяки, которые понаставил посох наставника, показавшего, чем чревата потеря самоконтроля в бою. Пусть даже и в учебном…
К тому времени рабыня уже выпила все, что мог дать ей воин, и призывно оглядывалась через плечо, облизывая губы.
Риф дивился себя. Его телесное желание по-прежнему оттопыривало ширинку. Оно никуда не делось. Но восприятие мира и себя будто отделились от этого желания, поднялись на вершину со дна долины, стали свободны от потребности самца.
Это открытие удивило и обрадовало его.
— Но давай вернемся к запаху, Риф, — ворвался в размышления голос отца. — Каждая капля в этом сосуде — дороже золота. Это тайна Степи. Обычно пять капель «меда желания» от Королевы Рабов добавляют в бочку «рабской горечи» на тысячу рабынь, чтоб разбудить в них рабскую потребность. В этом оазисе нет ни одной Волчицы. Свободная женщина в тягости может сбросить плод от одного этого запаха. Здесь лишь воины, чье семя пьет Королева Рабов и чьему желанию служит ее рабская потребность. В этом она ничем не отличается от других «общих рабынь». Но это еще не всё…
В шатер зашел уже знакомый Старейший. Не обращая никакого внимания на отца с сыном, Старейшина Дисвейну присел на скамеечку рядом со столом рабыни и начала ее… доить. Как корову или козу. Тоненькие струйки молока брызгали в серебряный подойник, специально подвешенный к нижней поверхности стола так, чтоб не упустить ни единой капли. Старейший успел надоить совсем немного, когда рабыня забилась в сильнейшем оргазме. Старик невозмутимо сделал паузу и продолжил свое занятие. Через некоторое время ему пришлось снова прерваться. И снова. И снова…
