Молодожены сняли номер в гостинице. Они уже ушли, попрощавшись со всеми, кроме Ли. Потому что думали, что она настолько пьяна, что уже ничего не понимает. Сидит, как истукан.

Когда автобус со злым уставшим водителем, наконец, прибыл, все рванули занимать места. Большинство старалось так устроиться в неудобных сидениях «пазика», чтобы можно было уснуть.

Только Ли не торопилась. Напротив, она стояла возле двери автобуса, тревожно озираясь кругом.

Лешенька исчез. Просто взял и исчез. Ли даже и не помнила, когда и куда он пошел. Непроглядный мрак кустов и деревьев, черная бездна журчащей где-то внизу реки, треск кузнечиков, одинокий крик какой-то птицы и больше – ничего. Где его искать?

Ли всех умоляла подождать.

В ответ слышались смех и брань.

– Что, потеряла своего мужичка с ноготок?

Так Лешеньку здесь окрестили за один день.

– Найдется. Проспится. Дорогу найдет. Полезай.

Ли ни в какую не хотела ехать без Лешеньки. С ней случилась истерика. Она плакала и грозилась лечь под автобус, если его не будет…

Задохнувшийся в перегаре и поту автобус ждал. Ли втащили. Дверцы захлопнулись.

Ли рыдала всю дорогу. Кто-то с пониманием отнесся: ясно ведь, сын женился.

Но Ли плакала о Лешеньке. Где он? Что с ним? Ли вдруг поняла, что все эти долгие годы, что жила, пила, спала рядом с ним – она его просто не замечала. Как она могла так относится к нему?! Он же прекрасный человек. И вот теперь его нет. Ли казалось, что его совсем нет, навсегда.

Пьяные рыдания оглашали автобус до самого города.

Ли и не подозревала, что Лешенька ей так дорог.

Прошло еще пару лет.

Ли теперь часто посещали «странные» мысли. Так она их про себя называла. Подобные тем, что впервые родились в ее голове на свадьбе старшего сына. Она всех прощала, все прощала, ни о чем не мечтала и ничего не ждала. Кроме одного. Ли стала бабушкой. Но внука видела всего лишь раз, одну минуту. Саша приехал к Лешеньке за сварочным аппаратом. Ли выскочила во двор, бегом добежала до их машины, взяла маленькие ручки в свои, заглянула в лицо малышу. Так и есть! Нос – точно ее. Потом внука увезли, и она его больше не видела. Ли часто вспоминала то минутное свидание. Как будто оно было любовным, честное слово! Какое это безобразие, что ей не привозят внука! Хотя Ли и сама не знала, что будет делать, если он окажется рядом. Все равно мечтала об этом. Она совсем уже не помнила, как обращаться с детьми. Да и знала ли когда-нибудь?

Еще одна свадьба. Женился ее младший сын. Ли много, очень много выпила на этой свадьбе. Ей хотелось вновь ощутить ту легкость одиночества, невесомость пустоты, что охватила ее на свадьбе старшего сына. Вместо этого она просто отупела от выпитого. Ни одна мысль не вдохновляла ее. Ли не помнила, как безобразно вырвало ее прямо за столом. Гости пошли танцевать. Кто-то вышел на улицу. Кто-то вовсе ушел. Гадость какая.

На этой свадьбе, разумеется, была и Людмила с семьей. Ее дочь Галя еще подросла. И похорошела. До того, как отключиться, Ли любовалась ею. Правда, она отмечала в фигуре Гали некоторую грубоватость, отсутствие изящества. «Со мной ей все равно не сравниться, – думала Ли. – У девочки широкая кость».

Герман танцевал как всегда азартно, с куражом. Ли смотрела на него, пока ее не стошнило. Достичь блаженной пустоты ей не удалось. Неизвестно, в чем тут было дело: то ли водка была дурна, то ли природы вокруг не было – праздновали в городе, в кафе, – то ли дворцовые своды не стремились ввысь, то ли Герман танцевал меньше…

Напротив дома, где жила Ли с Лешенькой, было ПТУ. Во дворе его стояла пятнадцатиметровая стела, увенчанная девушкой, раскинувшей лебединые крылья, готовой улететь.

Однажды, в летний субботний день Ли услышала громкие звуки танцевальной музыки, доносившиеся из ПТУ.

«Свадьба, – решила она. – Надо сходить. Дадут бутылку. А не дадут, так нальют».

Это гулянье действительно оказалось свадьбой. Гали. Дочери Людмилы и племянницы Ли.

Ли долго стояла, смотря издали.

Не пригласили. И кто?!!! Родная сестра, как две капли похожая на нее. Людка – хрюшка-повторюшка.

Младший сын вынес Ли бутылку. Она ушла.

Из окон на нее смотрели гости.

Ли часто спрашивала у Лешеньки, как у сказочного зеркала:

– Я красивая?

– Да. Ты – самая красивая. Красавица.

За прошедшие после злосчастной Галиной свадьбы три дня Ли успела побывать везде, где когда-либо жила, не считая военных городков детства.

Она приехала в Москву к тетке, которая все умилялась когда-то, до чего же они с Людкой похожи. Тетка умерла. Ли насилу нашла ее могилу. Плакать не хотелось. Ли просто смотрела на непохожий на тетку высеченный портрет и думала, до чего же все глупо. Вернулась смертельно усталая. Лешенька налил ей. Из той бутылки, что вынес ей сын. Ли, совсем голодная, быстро опьянела и уснула, не чуя ног. Спала она сладко. Впервые за долгое время. Словно сделала то, что должна была сделать давно, но не могла или не хотела. Словно раскаялась в неком грехе. Освободилась. И теперь ей хорошо. Проснулась поздно и сразу стала думать, куда бы съездить сегодня.

– Ты куда? – недоуменно вскинулся Лешенька.

– К Вале, на Февральскую. Она должна мне.

– Сколько?

– Тридцатку. Еще при Брежневе занимала.

– Ну, ты вспомнила! Эт теперь копейки.

– Поеду.

Ли поднялась по знакомой до боли лестнице. Вот на этой скамейке она коротала когда-то ночь. Вот из этой двери ее в ту ночь вышвырнул Герман. Вот это когда-то была ее квартира. Напротив – Валькина. Хотела позвонить ей, но перепутала кнопку.

Герман открыл. Ли смотрела на него и не понимала, почему он. Откуда он?

Секунду они смотрели друг другу в глаза.

Герман повернулся и ушел, оставив дверь распахнутой. Вышел младший сын Ли.

– Привет, мать.

Ли кивнула. И пошла прочь.

– Что приходила-то? – крикнул он ей вслед. Но Ли уже свернула на другой лестничный марш.

О том, что шла к Вальке, вспомнила, лишь когда вышла из подъезда. Обратно подниматься не стала. Сильно хотелось выпить.

– Отдала? – встретил ее вопросом Лешенька.

– Что?

– Тридцатку.

– Кто?

– Валька же, ну!

– …не было ее. Выпить есть?

Оказалось, что свадебную бутылку, как окрестила ее Ли, они уже распили. Ли смутно помнила, как вчера Лешенька по пьяни все пытался разыграть их собственную свадьбу. Уверял ее, что сегодня женится на ней. Дело в том, что жила она с Лешенькой нерасписанная. А зачем? Что они, дети? И фамилия у нее была до сих пор германова, потому что она так и не развелась с ним. Это жутко расстраивало Лешеньку.

Итак, хотелось выпить. Денег, как нарочно, не было.

Ли встала, чтобы уйти. Взяла авоську.

– Ты куда? – второй раз за день всполошился Лешенька.

– За бутылкой. Куда ж еще?

…В этом доме Ли никогда не жила. Но знала его до мелочей. Это был дом ее сестры – Людки Козловской.

За дверью слышались голоса и смех.

«Гуляют», – догадалась Ли.

Людка открыла дверь. Ли вошла. Вся семья была в сборе: муж Людки, Галя с молодым мужем, какие-то женщины, мужчины, которых Ли не знала. Все сидели за столом, но не прервали болтовни с приходом Ли. Они веселились вовсю. Ли, вроде, даже и не заметили. Людка повела сестру в кухню.

– Чего тебе? – Людка ставила чайник, спросила спиной.

– Водки.

Людка исчезла в гостиной. Видимо, пошла снимать бутылку со стола.

Ли разглядывала обои в цветочек, заляпанный шумящий чайник и пейзаж за окном. Она бы с удовольствием разглядела гостей. Люди ей всегда были интереснее, чем пейзажи, но из кухни увидеть их было нельзя.

Явилась Людка с бутылкой. Ли засунула ее в бесстыдно прозрачную авоську. Людка выудила из кошелька тридцать рублей, сунула сестре. Ли, ни слова ни говоря, взяла. «Еще одна бутылка, – подумала она про себя, – Дешевая».