Он решил ответить уклончиво, прекрасно понимая, что бьет мимо цели:

— Когда?

Секретарша втянула голову в плечи и вся передернулась. Словно ей вдруг дунули в ухо. И теперь, не уступая мужчине, задала столь же каверзный вопрос:

— Я слышала, вашу супругу похитила «скорая помощь», это правда?

— Не будь это правдой, зачем бы я, забросив службу, околачивался здесь?

— Кто знает.

— Не верите?

Какими бы обыденными ни были реплики, когда их шепчут на ухо, они обретают какой-то особый смысл.

— Частный детектив на вашем месте избрал бы, думаю, другой метод расследования.

— Я ли не делал все, что проделал бы частный детектив. И слежкой занимался, и подслушиванием…

— Сколько лет вы женаты?

— Пятый год.

— Прежде всего надо было расследовать, как вела себя ваша супруга до похищения. Ее знакомства до замужества, круг теперешних друзей. Адреса в записной книжке, записи на календаре, сильнее других захватанные страницы телефонной книги — в общем, всегда найдется неожиданная зацепка, которая облегчит поиски. Очень полезен и опрос соседей. По каким дням она обычно оставалась дома; если уходила, то на какое время; что в таких случаях надевала, пользовалась ли косметикой…

— Вы, разумеется, ничего этого знать не можете. Странно, если я сам буду об этом говорить, но в общем я…

— Да вы прекрасный человек.

— Ошибаетесь, я имел в виду другое…

Принесли пиво. Она прижалась к мужчине упругими, как резиновые мячики, коленями, то и дело приглашая выпить, и ему не оставалось ничего иного, как пить стакан за стаканом. Он стал осматриваться вокруг. И тогда устремленные на него бесчисленные взгляды неохотно разлетелись в разные стороны, как вспугнутые мухи. Выпитое пиво, казалось, испарилось, не достигнув желудка.

— Что за человек ваша супруга?

В прикосновении ее колен чувствовался явный вызов. Не обратить на него внимания значило обидеть женщину, а портить ей сейчас настроение было бы неразумно. Но если пойти ей навстречу, положение его как человека, разыскивающего жену, станет двусмысленным. Мужчина был в затруднении.

— Дома есть ее фотографии… Еще в студенческие годы она дошла до районного конкурса «мисс Токио», есть большое цветное фото ее в купальном костюме, снятое профессионалом.

— Понимаю, она гордится своим телом и, значит, из тех людей, что любят производить впечатление, верно?

— Ничего подобного.

— Почему?

— Как «почему»?..

— Выходит, если это ваша жена, ее и словом не задень?

Мужчина украдкой следил за лицом собеседницы. Оно почти не выражало неприязни, диктующей обычно такие вопросы. Но именно это заставило его насторожиться.

Он колебался с ответом, и секретарша как ни в чем не бывало продолжала:

— Уж такие-то вещи вам надо бы знать. — Она посмотрела ему прямо в глаза и, будто во рту у нее была невидимая соломинка, краешками напряженных губ втянула остаток пива. — Всерьез беспокоиться о ваших делах никто не будет.

Она права, подумал мужчина. Но выслушивать приговор у него не было никакого желания. Ему казалось, будто из всех его пор, точно из губки, придавленной ногою, сочится липкое отвращение. Надежда распалась, как корочка льда на замороженном мандарине.

— Но ведь мне разрешили пользоваться записями подслушанных разговоров, а посторонних к ним вроде не допускают.

— То, чего трудно достигнуть, не всегда идет нам на пользу.

Кокетливое предостережение. Что ею движет? Неприязнь, хитрость, а может быть, благожелательность? Но, как и то, чего трудно достигнуть, благожелательность не всегда идет нам на пользу. Хотя мужчина и привык к благожелательности посторонних людей.

Им подали на алюминиевом подносе обед. Ничего не ответив, мужчина поспешно принялся за еду и вдруг понял: он до того изголодался, что даже не ощущает вкуса пищи. Какое-то время оба сосредоточенно жевали. Когда они доели тушеную свинину с овощами, женщина взглянула на часы и, смеясь одними глазами, показала мужчине запястье. Параллельно ремешку сантиметра на три тянулся красный шрам.

Мужчина ломал голову, откуда этот шрам взялся. Наверно, след насилия, о котором секретарша заявила уже дважды. Или она намекает на неудавшееся самоубийство, пытаясь пробудить в нем сочувствие? На первый взгляд с главным охранником у нее полное единодушие, но, возможно, это лишь видимость. Что, если это — головокружительное хождение по канату, протянувшемуся от злодея к жертве? И если женщина вдруг приоткрыла щелку, этим, пожалуй, надо воспользоваться.

Она опередила его:

— Я выгляжу несчастной? Или счастливой?

— Да нет, несчастной вас вроде не назовешь.

— Почему вам так кажется?

Наверно, нужно было сказать: да, вы выглядите несчастной. Тогда бы каждый из них смог признать в душе, что они нужны друг другу.

— То, что мне кажется, как вы понимаете, не имеет никакого значения…

Оттопырив верхнюю губу, секретарша чуть улыбнулась и, резко отодвинув стул, встала.

— Не зайдете ко мне в кабинет?

Приподнимаясь, мужчина ответил:

— А какая мне будет от этого польза?

Щиколотку точно обожгло. Она пнула его носком туфли. Кожа содралась, и выступила кровь.

— Только о себе и думаете. Противно.

— Ничего не поделаешь.

Женщина, не оборачиваясь, пошла вперед. Мужчина промокнул ранку бумажной салфеткой, которой до этого вытирал рот, и двинулся вслед за ней, пробираясь по узким проходам между столиками; поднявшееся в нем раздражение смешивалось с болью от ссадины. Точь-в-точь избалованная обезьянка. Какое она имеет право вести себя так?

У выхода из столовой столпилось человек двадцать. Двое стриженых в спортивных трусах поочередно избивали мужчину средних лет в белом халате. Возможно, это были те самые парни, с которыми он уже встречался, а может и другие. Их жертва — мужчина в распахнутом белом халате с оторванными пуговицами — сидела на корточках, привалясь к стене. По майке, туго обтягивавшей его жирное тело, веревочкой вилась струйка крови, лившейся из носа. Один из стриженых с пухлой, как сдоба, мордой сорвал со своей жертвы очки и стал топтать их ногами. Сообщник его, выпучив глаза, один из которых был искусственным, пинал мужчину коленом в лицо, нос у того был разбит и сморщился, как переспелая виноградина. Но никто из толпы не вмешивался, не пытался остановить их. Впрочем, здесь это явно ничего не дало бы.

Пухломордый заметил секретаршу. Он приложил к вискам большие пальцы и помахал ладонями, будто это слоновьи уши. Одноглазый улыбнулся, оскалив ровные белые зубы. Ни к кому не обращаясь, секретарша сказала:

— Ну-ка повтори наизусть таблицу умножения.

Пухломордый горделиво поджал губы и поскреб пальцем щеку. Потом издал звук, будто щелкнул по горлышку бутылки. И стал нараспев декламировать:

— Дважды два — четыре, дважды три — шесть, дважды четыре — восемь, дважды пять — десять, дважды шесть — двенадцать…

Люди, наблюдавшие эту сцену, опустили глаза и замерли. У всех были недовольные, надутые лица. Правда, мужчина не понял, осуждают они секретаршу, пухломордого с одноглазым или их жертву. А в это время одноглазый уставился — не разберешь, настоящим или искусственным оком — на мужчину. Мужчине стало не по себе, будто его заставили справить нужду на людях.

Не дожидаясь конца таблицы умножения, женщина ушла. С некоторым сожалением мужчина двинулся следом. Кажется, они возвращались не тем путем, каким пришли сюда. Освещенных витрин становилось меньше, вместо магазинов и кафе стали все чаще попадаться запертые двери не то контор, не то складов. После каждого поворота в этом подземном уличном лабиринте людей попадалось все меньше, и наконец они с секретаршей оказались у узкой лестницы, ведущей вверх.

— Что вам нужно?

Он почувствовал, что угодил в ловушку.

— Я просто думал, вы ведете меня…

— Куда?

— Сам бы я здесь заблудился.

Секретарша, пожав плечами, рассмеялась, и мужчина снова последовал за ней. Они вышли наружу. Обернувшись, мужчина увидел на фоне темных фиолетовых туч здание главного корпуса клиники. Освещенные грязными фонарями, стояли в ряд, сцепившись рулями и колесами, сотни велосипедов. Женщина извлекла наугад один и помчалась вперед. Мужчина припустил вслед за ней. Тут-то и показали себя его туфли для прыжков. Соперница не профессиональная гонщица — и километра не проедет, сдастся. Женщина обернулась и, увидев, что мужчина почти догоняет ее, — казалось, все это происходит во сне, — прибавила скорость. Полы ее белого халата развевались, и ноги, обнажившиеся до бедер, рассекали тьму.