— Ну вот, Зинаида Мефодьевна, — улыбнулся Павел, — это как раз то, о чем я хотел с вами потолковать.

…Через несколько дней к секретарю партийной ячейки железнодорожной станции Иваново пришел молодой человек в старом, по щегольски подогнанном обмундировании. Сапоги начищены так, что почти не заметны латки. Рейтузы гусарские, на фуражке темнеет след от кокарды. Секретарь сразу оценил выправку и подтянутость посетителя.

— Телеграфист Белов, — представился тот. — У вас всеобщее военное обучение организуют. Я унтер старой армии, без пяти минут офицер.

— Хорошо, — сказал секретарь. — Очень хорошо. Нам такие люди очень нужны. Только у нас, товарищ Белов, на добровольных началах, бесплатно.

— Знаю. Когда приступать?

— Сегодня, товарищ Белов. — Секретарь пожал его руку. — Сегодня и приступай. Дел невпроворот. — И, улыбнувшись, добавил: — Я ждал, что придешь. Зинаида Мефодьевна^[1] говорила о тебе.

8

Павел оглядел строй: ничего себе воинство! Несколько старичков слесарей из депо, пожилые, степенные машинисты. А рядом совсем молодые ребята, для которых винтовка-то тяжела. Вот верзила кочегар, за ним станционный служащий и девушка-стрелочница в красном платочке. Двадцать пять душ, в армии никто не служил, начинать надо с азов. Первый час: разбить по ранжиру, выделить младших командиров…

Теперь каждый день после работы Павел спешил на плац. Обучил одну группу, дали вторую. В ней были не только железнодорожники, но и ткачи с ближней фабрики.

У Павла свой закон: если взялся, сделай быстро и лучшим образом. Он не считался ни со временем, ни с погодой. В проливной дождь первым падал на разбухшую землю, показывая, как правильно переползать. Выматывался до предела, демонстрируя каждому бойцу приемы штыкового боя. Но и с людей требовал без всякого спуска.

Сначала Павел опасался: не выдержат ученики нагрузку, пойдут жаловаться или разбегутся. Как ни говори — люди после смены, дома их ждут заботы. Он сказал им: «Терпите, товарищи. Сначала помучаетесь, потом втянетесь. За два месяца вы должны стать солдатами. Неумелые гибнут в первую очередь».

И они терпели. Павел видел, как им трудно. Но не было ни одного упрека, никакой воркотни. Может, в этом и проявлялась сознательность, о которой говорила Зинаида Мефодьевна? Понимали люди, что Республика в опасности, что все туже стягивается кольцо фронтов. А надеяться не на кого. Кто защитит? Только сами себя.

Занимаясь с ними, Павел впервые в жизни почувствовал, что он нужен. Нужен этим усталым людям, которые видят в нем своего командира, нужен секретарю партийной ячейки, нужен своей бывшей учительнице. Ему было приятно услышать похвалу, когда подготовку его групп признали лучшей.

— Все, Павел, — сказал ему секретарь партийной ячейки. — Телеграфистов у нас хватает. А вот райвоендор Всевобуча слабое место. Пойдешь?

— Раз надо — пойду.

— Решено. И захвати-ка вот это, — протянул секретарь сверток. В нем оказались тоненькая брошюрка — Программа Российской Коммунистической партии (большевиков) — и солидный том «Капитала».

Недели через две Павел снова пришел в ячейку. Секретарь, приглаживая усы, ждал, что он скажет.

— Программа мне очень понравилась. Такую программу я полностью принимаю, — заявил Белов. — А вот с «Капиталом» не получается. Трудно. Никак не вникну.

— Я, между прочим, тоже, — вздохнул секретарь. — Да и некогда. Видно уж, потом учиться будем. А сейчас, Паша, революцию крепить надо… Ну, ты как?

— Просить буду, чтобы взяли в ячейку.

— Ладно. Обсудим.

9

В августе 1918 года коммунистическая ячейка станции Иваново Северной железной дороги приняла Павла Белова в группу сочувствующих. Ячейка была большая, человек девяносто, но на собрания приходила едва половина. Многие машинисты, кочегары, кондуктора — в разъездах. На плечи тех, кто оставался на месте, ложилась двойная нагрузка.

Павел был почти бессменным секретарем всех собраний. Его посылали по делам ячейки в Москву, поручали распределять валенки среди работников воендора, снабжать горячей пищей красноармейцев, охранявших станцию. Но главным испытанием явилась для него поездка с продотрядом в Пензенскую губернию.

На город ткачей надвинулся голод. В Иваново-Вознесенске почти не осталось хлеба. Было решено послать на юг несколько пульмановских вагонов. Главное — обернуться как можно быстрее, пока голод не свалил с ног рабочих.

Отряд вез с собой на обмен хлопчатобумажные ткани, вез деньги — все, что удалось наскрести в городе. Обязанности среди коммунистов распределили заранее. Павел Белов отвечал за охрану.

«Помни, Паша, — на прощание сказал ему секретарь, — каждое зернышко — это чья-то жизнь!»

На станции Воейково, когда собрались в обратный путь, среди дня кинулись к вагону бандиты. Павел рассчитал точно. Лег между шпалами за массивным колесом. Подпустил бандитов впритык и, едва начали они ломать дверь, метнул им под ноги две гранаты-бутылки.

Сам поднялся потом оглушенный, контуженный взрывами.

Когда пришли в родной город вагоны с хлебом, когда вновь заработал остановившийся было мельзавод, Павел подал заявление о переводе его из числа сочувствующих в члены РКП (б). В январе 1919 года ивановские коммунисты-железнодорожники единогласно приняли Белова в свою ячейку.

Давний дружок-приятель, вместе с которым Павел жил на квартире, не скрывал своего удивления:

— Ты соображаешь, Павлуха, что делаешь?! Ты на карту взгляни! Белогвардейцы со всех сторон обложили. Вот такой пятачок остался. А в пятачке восстания, голод, разруха. Еще месяц-другой — и лопнет Советская власть. На виселицах коммунисты будут болтаться. Служил бы ты потихоньку. Зачем голову в петлю суешь?

— Это еще бабушка надвое гадала, — отмахивался Павел. — Еще не известно, они нас или мы их. А уж если и погибну, то хоть знать буду, за что.

— Ну-ну, объясни!

— Хотя бы за своих земляков, ясно? Чтобы к ним прежняя жизнь не вернулась. Ты сам знаешь, какая каторга на фабриках была. Отец мой служащий, и то в тридцать четыре года от чахотки свалился. Раз уж поломали эту собачью жизнь, надо ломать до конца и строить новую. Все. С этой дороги меня не свернешь!

10

«На вокзале давка. Народу — темная темь. Красноармейская цепочка по перрону чуть держит оживленную, гудящую толпу. Сегодня в полночь уходит на Колчака собранный Фрунзе рабочий отряд. Со всех иваново-вознесенских фабрик, с заводов собрались рабочие проводить товарищей, братьев, отцов, сыновей… Эти новые „солдаты“ как-то смешны и неловкостью и наивностью: многие только впервые одели солдатскую шинель; сидит она нескладно, кругом топорщится, поднимается, как тесто в квашне. Но что же до того — это хлопцам не мешает оставаться бравыми ребятами!..»

Лет через десять откроет Павел Белов книгу со знакомой фамилией «Дм. Фурманов» на обложке, пробежит глазами по первым строчкам и словно бы вновь окунется в напряженную, тревожную атмосферу тех дней. Вспомнится могутная черная толпа на перроне, бледный от волнения Клычков-Фурманов, поднявшийся на ящик, чтобы сказать прощальное слово.

Павла не взяли тогда на фронт: он должен готовить новые кадры. Но среди тысячи бойцов первого рабочего отряда были пятьдесят человек из числа тех, кого Белов научил стрелять, колоть штыком и переползать под вражьими пулями. Он жал им руки, напутствуя в дальнюю дорогу.

Эти ткачи и железнодорожники станут потом отличными солдатами; словно цементом, скрепят они своей организованностью и дисциплиной крестьянские полки легендарной Чапаевской дивизии. Они первыми наденут суконные шлемы с красной звездой, введенные Фрунзе для рабочих отрядов. Чем-то похожи эти шлемы с шишаками на шеломы древних российских витязей-богатырей. Поэтому и название им дадут красивое и точное — богатырки. Одежда красных богатырей! Лишь спустя время переименуют их в буденовки и так увековечат в картинах, стихах и песнях.