Пригода бессильно сел на солому.
- Не раскусил я вас раньше, - с крепнущей ненавистью прошептал он с каменного пола. - Знать бы раньше! Ах кабы знать!
Прокуратор надменно улыбнулся.
- Ты о чем, Митрофан Николаевич? - дернул щекой он. - Что бы ты сделал? Ну, разобрали бы нас на парткомиссии, может быть, по строгому выговору в личную карточку внесли. Ведь и без партии люди живут, и совсем даже неплохо. Да и партия последнее время свои позиции сдавать начала, кто знает, как там все за время нашего отсутствия обернулось! Нет, Митрофан Николаевич, недостойно ты себя ведешь, не по убеждениям!
- Ты себя больно по убеждениям ведешь! - запальчиво выкрикнул бывший первый секретарь. Лицо его от негодования покрылось красными пятнами. - Шкуру свою бережешь, а товарищей на крест посылаешь!
- Тише, Митя, тише! - замахал руками прокуратор, с явным испугом оглядываясь на дверь. - Ты про товарищество-то слишком громко не ори! Ну, снимут меня, тебе-то от этого легче не станет! Кто тебя тогда отмазывать будет? И потом, ты, Митрофан Николаевич, не прав. Я тоже этот рабовладельческий строй ненавижу. Но я же не ору об этом на каждом углу. Я этот строй, Митя, потихонечку изнутри разлагаю. Ты Ленина с Марксом читал? Империи, они, брат, не сразу рушатся, тут великое терпение необходимо. А ты все решил разом, с налету, как комсомолец какой! Энтузиазм, Дружище, он в дело нужен - Магнитки строить, БАМы прокладывать... И на Волкодрало ты зря грешишь. Иван Акимович, если хочешь знать, в Егланский район не очень и рвался. Район-то отстающий был!
Товарищи по партии и несчастью тоскливо замолчали.
- Ты ведь сам им о светлом будущем рассказывал, - сказал через некоторое время Пилат. - Интернационализм, братство, равенство проповедовал... Ловко ты подметил, что легче верблюду в игольное ушко пролезть, чем богатому в коммунизм проползти! Молодец! У меня бы мозгов не хватило! Но ты сам понимаешь, прогресс, Митрофан Николаевич, без жертв не бывает. Вся история, понимаешь, на крови замешена. А ты, можно сказать, краеугольный камень. Ежели по совести, ты ведь, Митя, фигурой мирового значения становишься, если через страдания пройдешь. Сам посуди, кто ты сейчас? Рядовой проповедник, таких в Малой Азии как фиников. А на крест взойдешь? На тебя же вся европейская культура равняться будет!
Митрофан Николаевич, он же Иксус, страдальчески сморщился и забегал мелкими шажками по узилищу.
- Да не надо мне первых ролей! - замотал он головой. - Ты же, Федя, знаешь, я наверх никогда не рвался. Меня же в обком приглашали, третьего секретаря давали, а я отказался.
- Ну ты сравнил! - обиделся прокуратор. - Третий, понимаешь, секретарь и фигура мирового значения! Я о чем тебе толкую, может, и обойдется все, попробую тебя спасти, есть у меня кое-что для размена подходящее. А не получится, так что ж... Ладно, Митрофан, - оборвал себя Понтий Пилат и машинально посмотрел на запястье левой руки, понял, что оплошал, и нервно закончил: - Ты отдыхай, Митя, отдыхай, у тебя впереди еще трудные дни.
Иксус остался один. Беспокойно и тоскливо было у него на душе. Прокуратору легко было пускаться в философские рассуждения, ему шкурой собственной рисковать не приходилось, рисковал в этой ситуации лишь сам Иксус. И не чем-нибудь, жизнью собственной рисковал. Кто же знал, что так обернется? И странное дело, лютой ненавистью сейчас Митрофан Николаевич Пригода почему-то ненавидел своего преподавателя научного атеизма в Высшей партшколе: учил бы хорошо, не вляпался бы бывший первый секретарь Бузулуцкого райкома партии в такую неприглядную историю. Кое-что Митрофану Николаевичу сейчас припоминалось, но воспоминания вызывали лишь гнев и тоску.
Как там было сказано - "и к злодеям причтен"?
Глава четырнадцатая,
в которой Иксус Крест размышляет о превратностях судьбы, а судьба привычно играет человеком
Вот уж истинно - судьба играет человеком! Думал ли когда-нибудь Митрофан Николаевич Пригода, всю активную жизнь проработавший на руководящих постах различного ранга, что конец своей жизни он будет встречать на вонючей соломе в странной и непривычной для партийного руководителя одежде, слушая, как в соседнем узилище половой разбойник Варрава охотно уделяет внимание экзальтированным купеческим женам? И мысль ему эта в голову не приходила! Руководители ранга Митрофана Николаевича жизнь свою заканчивали обычно в кругу семьи и близких, да и помирали они не на кресте, а в уютной постели, и не от жажды, соединенной с голодом и утратой сил, а от инфаркта или инсульта, явившегося следствием какого-нибудь большого совещания, на котором этот руководитель попался на зуб еще более высокому по рангу начальнику - каждому известно, как у нас могут критиковать более низких по рангу чиновников, требуя от них еще большей самокритики. Чаще всего начальники критику вышестоящих чинов переживают довольно удачно, но вот неуемная самокритика с трибун обычно приводит к летальному исходу. Главное в жизни руководителя - везение, помноженное на случайность и подхалимаж. Невезучим, а также не склонным к приукрашиванию действительности и деловых качеств начальников в руководителях делать нечего. Разве что в далеком прошлом им могла светить незнакомая звезда удачи.
Но и в далеком прошлом Митрофану Николаевичу Пригоде не повезло.
Простой разбойник пил местную самогонку, булькал кувшинами с вином, валял в своей камере дамочек и вообще прожигал последние часы своей жизни, а вот Митрофан Николаевич, который всю жизнь радел за наступление общечеловеческих ценностей, даже этого себе не мог позволить. А ведь не зря говорят, что излишества не только укорачивают жизнь, они ведь и делают ее полнее и приятнее!
С надеждами Иван Митрофанович, который последние годы жизни именовал себя Иксусом, расстался под утро. Размышления были тягостны, но к утру стало ясно, что надеяться проповедник возможности построения Царства Божьего в отдельно взятом государстве мог только на себя. Бывшие друзья стали в окружавшем Пригоду прошлом заклятыми его врагами. Было немного обидно, но Пригода их не осуждал. Ясное дело, своя рубаха всегда ближе к телу.
