Я закрыл глаза, сосредоточившись на запахе цветов, полностью занятый своими мыслями: рассуждениями о наследии и несчастной судьбе Карла Шварцшильда – гениальной и озорной, по-детски радостной натуры, слегка безумной, но опередившей своё время на многие световые годы, вынужденной сгинуть несчастной смертью в Германии от Пемфигуса или иначе пузырчатки, тогда не излечимой болезни, превращающей тело больного в поле битвы первой мировой войны или в несчастные бельгийские города, расстрелянные четырехсот двадцати миллиметровой пушкой «Большая Берта» – сплошные язвы, гниющие дыры, пылающие рвы и руины былого величия. В его биография я находил саму суть Инструкции, решительно старающейся стереть в порошок рецидивиста-прогрессиста, раскрывающего с невиданной скоростью загадки мироздания – именно на нём, как мне кажется, Машина испытала одни из самых своих изощренных пыток. Занятно также, что именно он сопротивлялся режущему, подобно стеклу, ветру судьбы с нескрываемым энтузиазмом, подугасшим слегка лишь во время войны. Многие современники Шварцшильда находили его фигурой определенной нелепости, соотносимой лишь с его врожденной гениальностью и поглощенностью загадками мира – казалось, не было такой темы, которую не хотел бы изучить Шварцшильд. Астрономия, химия, математика, физика – все о одном элегантном танце один за одним выстраивались в ряд, чтобы сделать своё па. Больше ста научных статей и наиболее важное точное решение уравнение Эйнштейна, произведенное им за пару месяцев до смерти в состоянии живого трупа. Его величайшее стремление заключалось не в изучении науки ради науки, а в желании перенести свои открытия на глубоких психологический уровень человеческого сознания: в вопросах вселенского масштаба он видел ответы на тайны людских сердец. Германская империя не нашла лучшего применения этому светилу, кроме как вычислять траекторию тысячи снарядов, должных убивать людей. У учёных на войне лишь две участи: изобретать бомбы или их запускать. Всеми возможными способами Шварцшильд стремился не упускать науку из своего сознания, погружаясь её вычислительные письмена во время перерывов между обстрелами. Гениальнейшее его открытие, никем не замеченное, оставленное без должного внимания и донесенное до нас со слов Рихарда Куранта, юного математика и последнего человека, говорившего с Шварцшильдом о возлюбленной науке, состоит в том, что открытая Карлом сингулярность – само по себе явление ужасающее – может быть воспринята и реализована не только на физическом уровне, но и на психологическом. То тёмное, страшное нечто – чёрная дыра, поглощающая свет, время и всякую материю, хранящая в себе будущее и прошлое, невообразимое богатство Вселенной, рвущее её нутро, как разрывает пузырчатка органы и клетки организма (в чём, к слову, и заключается ироничная подлость Машины), рядом с которой невидимый радиус Шварцшильда приманивает к себе целые планеты и звёзды, обреченные кануть в предел, как в бездонный колодец, было видимо им как неизбежное будущее человечества. Он представлял, как тёмные разумы многих тысяч людей, сконцентрированные в одном месте, способы создать такой эффект массы, что поглотит нас всех в чёрную бездну безумия, переступив за которую мы не сможем выбраться обратно – Шварцшильд предвещал начало конца. За раскрытие замысла Машины она ниспослала ему мучительную смерть и последующие гонения его рода со стороны Третьего Рейха.
– Добрый день, – доносится до меня чей-то неуверенный голос.
Я не сразу распознаю источник этого шума. Мои глаза не сразу вычленяют из размазанного пятна света крупную фигуру Сергея.
– Добрый день, Сергей, – с натянутой улыбкой приветствую я.
– Прошу прощения, я вас отвлёк? Вы озадачено выглядели, извините, пожалуйста.
– Нет, что вы. Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Помочь? Нет, не думаю. Просто хотелось поздороваться, а то ведь невежливо как-то. Хотя и не сказать, что очень-то и уместно вышло. Извините.
– И то правда, но такова реальность – всё слегка нелепо, – сказал я и замолк, уставившись на клумбу, ощущая периферией своего зрения, как скачут во все стороны глаза Сергея. Как у испуганный козы – ещё чуть-чуть и он свалится в паралитическом шоке. – Что-то давно не видно вашу сестру, – решил я немного разбавить нелепость. – Как она поживает?
Алла была для меня совершенно неясной особой – порождением нашего скотского времени, впрочем, как и её брат. Безусловно красивая девушка в самом расцвете сил с подтянутой сексуальной фигурой, естественным загаром от солнца, прогревающего песок теплых стран, подтянутые инъекцией филлеров губы и пёстрый макияж – она всегда бросается в глаза как самое физически красивое создание в радиусе двадцати километров. Она напоминала мне мои школьные годы в старших классах. В это время парни всегда ещё, как бы так сказать поделикатнее… Додики: ни мышц, ни мозгов, на лице пубертатное акне, в голове ветер. Девушки же в это время уже заглядывают далеко вперёд. Многих уже не волнует закон – они встречаются с двадцатилетними парнями, в сути всё ещё шкетами, но уже значительно вышестоящими в пищевой цепи шкетами. Безупречные роковые красотки, которых во всей школе наберётся от силы дюжина – с каждого класса по одной-две, уже вовсю цветут. Даже скорее пребывают в сказочном нереалистичном состоянии: кожа идеально гладкая, чистая, прям блестит на солнце, фигура подтянутая, аппетитная, обалденная, одним словом. Всё ещё сохраняется этот миловидный детский оттенок на лице, располагающий к себе и ввергающий жертву в сети полного доверия, но между тем в глазах уже проскакивает хитрый огонёк – они уже скорее всего переспали пару сотен раз со своими бойфрендами – какими-нибудь косячниками-троечниками, на которых равняется вся округа. Такие ещё обычно бывают спортсменами – недостаточно опытными, чтобы осознавать ответственность своих сил, но и достаточно овладевшими профессиональными навыками превращения людей в бифштекс – в общем и целом, опасными. За такими девчонками, что всегда прибиваются к сильным добытчикам, пыталось приударить множество мальчишек, да только всё без толку. Смотришь, смотришь, да вздыхаешь, а потом как охнешь! Видишь, какой-то замухорыш метр с шапочкой идёт с такой конфеткой рука под руку, да очки только свои поправляет, а она улыбается, смеётся. Сколько такого счастливчика не вылавливай, сколько не допрашивай, тот всё равно как рыба молчит. Как так? Ну ка колись, сукин сын! Отвечай, гад! А он молчит и очки поправляет изредка, плечами пожимает, мол, а я откуда знаю? Ну, это скорее исключение из правил, чем стабильность. Обычно ботаники остаются ботаниками до самой смерти: никаких рядом с ними конфеток не видать. Максимум – родная мать.
В общем, об Алле я знал ровным счётом ничего. Мне казалось, что в её глазах я представлялся ничтожным червём, самым низшим созданием в пищевой цепи современного социума. Для неё я всё ещё оставался шкетом, сидящим за школьной партой.
– У неё всё хорошо, хотя она не часто со мной делится своей жизнью. Слишком она занята. Вся в разъездах, семинары свои ведёт, лекции, практикумы. Я в это дело особо не лезу – мы не очень ладим. Она меня не замечает практически лет с четырнадцати, как у неё первый парень появился. Эх, а я ведь её покрывал всегда, не сдавал… – с какой-то тоской протянул Коза. – Да я и сейчас всё тем же занимаюсь, если уж честно говорить. Чуть что, всегда помогу, выручу, а она всё также остаётся противной мелкой сестрицей. Кажется, что с годами ничего не изменится, представляете? Будет нам по семьдесят, а мне всё также придётся покрывать её шалости.
– Прекрасно понимаю. Порой мне тоже чудится, что жизнь моя так до самого древнего старчества останется в таком же виде. Пугающая мысль хоть честно говори, хоть не честно. А ваша сестра… Она чем занимается? Лекции, практикумы… Она преподаёт или учится? В каком-то университете?
Коза невольно прыснул под нос и кривовато улыбнулся.
– Нет-нет… Учёба – это не для неё. Она скорее обучает, но не в ВУЗах, конечно. Хотя почему «конечно» я не знаю, но так уж повелось, что она, конечно, не в университетах время проводит. Даже как-то и разговора не было о её поступлении. После восемнадцати она уже всё себе расписала, а в девятнадцать купила себе первую неказистую, но свою, машину – тысяч за шестьсот вроде. Так что претензии родителей к её пути иссякли сразу, хотя она и лапши им навесила знатно. А школа её… Насколько знаю, она расположена в Дубае.
