– Эта интересная информация нам зачем? – спросил Шугарин.

– Затем, что интересующий нас человек ранен. А вызов доктора в бордель дело привычное. – Семен широко улыбнулся. – Я начал этот вечер в ресторане, почему бы не продолжить его в борделе?

ГЛАВА ПЯТАЯ

Пять комнат на втором этаже дома неподалеку от ресторана «Аркадия» начали свою жизнь квартирой профессора московского университета и продолжили домом свиданий. Приглушенный свет бра выхватывал из темноты обмылки лиц. Вытертый ковер на полу заглушал шаги и разговоры. Лишь одна комната сохранила прежний вид, вследствие чего гордо именовалась люксом и шла по двойному тарифу. Остальные были поделены на клетушки, в которых с трудом помещалась кровать.

У двери квартиры на кресле сидел крепкий мужик из тех, что за плату дрались на ярмарках то за одну, то за другую сторону. Лицо его было бесстрастно. Он оценивал людей лишь с точки зрения угрозы заведению; их моральные принципы его не касались.

Дверной звонок дал знать, что прибыл новый клиент. Бугай у двери поднялся с кресла. Владелица заведения, чье лицо и возраст невозможно было угадать под толстым слоем румян и пудры, подошла и приоткрыла дверь на цепочку.

Она почувствовала запах водки и увидела раскрасневшееся лицо, развязанный галстук и расстегнутую сорочку, из-под которой выглядывал шрам.

– Добрый вечер, мадам, – язык Карагача заплетался. – Яша из «Аркадии» рекомендовал мне ваше место.

– Заходите, прошу вас. – Мадам сняла цепочку и гостеприимно распахнула дверь. Карагач сделал шаг внутрь, после чего резко отодвинул ее в сторону.

– Что вы себе позволяете? – вскинулась мадам. Страж у двери уже был готов опустить кувалду своего кулака на голову гостя, но вид трех вооруженных людей остановил его. Шугарин, Евсеев и Костанжогло вошли в квартиру вслед за Семеном.

– Как вы смеете! – визжала мадам. – Немедленно покиньте мой дом!

Шугарин показал ей удостоверение. Увидев слова «уголовный розыск», она отступила, прикрыла густо напомаженный рот и сложила руки на груди. В глазах её под напускным безразличием проглядывала тревога.

– Что вам угодно? – прошипела хозяйка.

За ближайшей дверью женский голос вскрикнул от боли. Не раздумывая, Шугарин распахнул дверь.

Почти все пространство занимала огромная кровать, на которой лежала молодая девушка, почти девочка. Ее кружевная сорочка была разорвана, правый глаз заплыл. На левом предплечье кровоточил порез, под которым виднелись следы пальцев от жесткого хвата пятерней.

Доктор, молодая женщина в гимнастерке и черной юбке, легкими деликатными движениями обрабатывала края раны. Рядом на кровати лежал саквояж с медицинскими инструментами, а на столике рядом стояла керосиновая лампа.

Первое, что увидел Шугарин, когда перевел взгляд на доктора, был изгиб тонкой шеи между воротом гимнастерки и копной коротко стриженых волос. Кожа была светлая и почти прозрачная.

Доктор обернулась на вошедшего мужчину, увидела у того в руках револьвер, подняла глаза и выразительно посмотрела. Шугарин смутился и убрал оружие. Доктор вернулась к пациентке.

– Потерпи, милая. Немного осталось, – сказала она, продолжая обрабатывать рану. Голос у нее был низкий, ровный, утешающий.

– Кто ее так? – спросил Шугарин.

– Он на кухне.

– Не стоит волноваться. Ничего страшного не случилось, – закудахтала впорхнувшая хозяйка, заглядывая Шугарину в глаза. – Девочке повезло, лицо почти не задето, так что работать сможет. Клиент все оплатит.

Карагач заглянул в комнату из коридора. В темноте он не разглядел доктора, сидевшую спиной к нему, но разбитое лицо девушки ему было видно хорошо.

– Оплатит, говорите? – рявкнул Семен. – Тогда я пойду, выпишу счет,

Доктор обернулась на голос, как если бы хотела что-то сказать, но он уже ушел.

– Шугарин моя фамилия, начальник опергруппы уголовного розыска, – представился Федор.

– Врач Фельтинская.

– А по имени-отчеству?

– Ольга Павловна.

– Вы, Ольга Павловна, часто тут бываете?

– Когда вызывают.

– Часто вызывают?

– Когда нужен врач.

– Интересно получается, Ольга Павловна. Вроде и на вопрос отвечаете, и в то же время ничего не говорите. Боитесь без работы остаться?

– Пока люди друг друга калечат, это мне не грозит, – сухо ответила Фельтинская.

– Вас сюда только к этой пациентке вызвали?

– Да.

– Никого другого вы не лечили сегодня?

– Здесь нет.

– А где лечили?

– В Екатерининской больнице на Страстном, где я работаю. Я полторы смены отдежурила, так что на любезности с вами у меня сил нет. Мне просто хочется спать.

Из коридора подошли Евсеев и Костанжогло.

– Осмотрите квартиру, – распорядился Шугарин. – Возьмите хозяйку, пусть все двери откроет, проверьте кладовки, шкафы. На черную лестницу не забудьте зайти, а если дверь на чердак имеется, так и там полюбопытствуйте. Я пока тут посижу.

Когда подчиненные ушли, Шугарин осторожно присел на краешек кровати.

– Чем это он вас так? – спросил он девушку, кивая на рану.

– Кольцом, – всхлипнула она.

– Заявление писать будете? – спросил он.

– Зачем?

– Посидит пару месяцев в тюрьме, подумает.

– Что я, с ума сошла? – резко ответила девушка. – Ни в какую тюрьму он не пойдет, откупится, как пить дать. Мне из-за него без работы оставаться? Куда я пойду? У меня дочка маленькая. Вы что ли ее кормить будете?

Федор хотел сказать этой девочке, что не обязательно зарабатывать на жизнь в кроватях пьяных нэпманов. Что можно пойти на курсы и получить хорошую рабочую профессию, а потом пойти на рабфак и подготовиться к поступлению в институт. Что, несмотря на то, что с окончания войны прошло лишь четыре года, есть другая жизнь. Что ей бы очень пошел звонкий смех, и стайка подруг с книгами в руках, и хороший парень, провожающий ее домой.

Он наткнулся на взгляд доктора, который говорил, что эти или похожие слова уже были произнесены, но ничего не изменили.

– Раз уж вы все равно здесь, подержите лампу, – попросила доктор. – Мне надо рану зашить.

Шугарин сел на кровать, и Фельтинская передала ему лампу, попросив держать ближе к ране. Когда она достала иглу, девушка испугалась.

– Вы туда не смотрите, – сказал ей Шугарин. – Вы на меня смотрите. – Девушка уткнулась взглядом ему в грудь. – Волосы у вас хорошо пахнут. Гардения, вроде.

– Она, ой! – крикнула девушка, когда доктор уколола рану.

– На меня, на меня, – вернул ее Шугарин. – Бабушка моя, царство ей небесное, тоже гарденией голову мыла. Я маленький был, спрашивал, зачем, в том смысле, от чего она помогает. Она говорила: «Не всё бог создал для пользы. Есть и просто так, для счастья».

– Мне говорили – ой! – она для густоты помогает.

– Это тоже может быть. Вы отвар делаете или так настаиваете?

– Так настаиваю. Отвар меньше пахнет – ой!

– И настоем споласкиваете?

– Я в рукомойник его заливаю пополам с водой и голову под него сую.

– В рукомойник? – переспросил Шугарин. – Интересно как. Бабушка просто из ковшика поливала. Вы не смотрите туда, доктор уже почти зашила. Стежки какие у вас аккуратные, прямо загляденье. Сразу видна женская рука.

– У меня рука доктора. – В голосе Фельтинской слышались нотки раздражения.

– Доктора тоже разные бывают. Мне вот ногу кое-как зашили, шрам кривой остался. А вас рука легкая, совсем незаметно будет.

Фельтинская завязала последний узелок и отрезала ножницами нитку.

– Вот и все, – сказала она. – Осталось только забинтовать. Давайте я лампу на столик поставлю, – предложила она Шугарину. – Вы, наверное, устали держать.

– Нет-нет, вы бинтуйте, я подожду. – Не отрываясь, смотрел как пальцы доктора укладывали петли бинта одну за другой. – Ловко вы.

– Много практики.

– Это да, это я понимаю. Куда лучше, когда у женщины много практики с бинтом, чем, скажем, с наганом.

– Не одобряете эмансипацию? – прищурилась Фельтинская.