– Мы много раз разговаривали с Иваном Николаевичем о Ковалевке, – сказала Таисия. – Он очень заинтересовался дневником моего деда и даже брал его, как он выразился, на изучение. Что-то выписывал оттуда себе. Он рассказывал, что по молодости в мистику не очень-то верил, а теперь, на закате жизни, – это его выражение – понял, что то, что мы видим, далеко не весь мир. У него, знаете, целая философская система…

– Давайте ближе к делу, – перебил ее Климов.

– Да я и не собиралась вам ее пересказывать, – успокоила его Таисия. – Я о другом совсем. Иван Николаевич много лет собирал разные народные верования, в том числе записывал колдовские обряды, заговоры, и так далее. Как-то раз он рассказал мне про обряд снятия порчи, которую могла наслать на людей русалка или другая болотная нечисть: надо было привести на берег водоема животное, например, овцу, сказать заклинание, убить жертву и утопить ее в том месте, где жила русалка. А спустя несколько дней мы с Грачевым побывали в Ковалевке. Ведьма, появившись в доме моего деда, дала мне понять, что я должна привести на болото человека, которого она выберет. И тут все сошлось: я поняла, что должна провести этот обряд с человеком, которого укажет мне Ведьма, проклятие будет снято и Ира поправится…

– То есть вы решили, что, убив меня, вы вылечите свою дочь? – спросил Климов.

– Да, мне так казалось, – тихо произнесла Таисия. – А когда выяснилось, что Ведьма выбрала мужчину, я подумала, что он утонет и заменит ей ушедшего жениха… Простите меня…

На кухне воцарилось молчание. Толстый ошеломленно смотрел на Таисию, а Климов, еле сдерживая злобу, играл желваками.

– А кто вам дал право решать, кому жить, а кому – нет? – раздельно спросил Климов. – Почему ваша дочь должна жить, а я – гнить в болоте? Чем здоровье и благополучие вашей Иры лучше моей жизни, а?

Таисия ничего не ответила. Климов встал со стула, подошел к ней, чуть нагнулся и приблизил перекошенное ненавистью лицо к ее лицу, и Таисия вжала голову в плечи.

– Что ж ты отводишь глаза, сука? – шепотом спросил ее Климов. – Неприятно смотреть? Смотри мне в глаза, тварь! – Он с силой схватил за плечи и встряхнул сжавшуюся в комочек Таисию, а она вдруг как-то обмякла в его руках и будто ждала, когда он ее ударит.

– Эй-эй! Андрюх, держи себя в руках, – Толстый подбежал к Климову, с усилием отодрал его пальцы от Таиных плеч и оттащил в другой угол кухни. – Не стоит.

Таисия тяжело выдохнула. Когда Толстый усадил Климова на табуретку, она посмотрела куда-то сквозь них сухими невидящими глазами и спросила:

– А у вас есть дети? – и когда ответа не последовало, продолжила. – Скорее всего, нет. А даже если и есть, то они здоровы и благополучны. Откуда вам знать, что такое больной ребенок? Которому день ото дня становится все хуже, и никто не может даже поставить диагноз? Который плачет от боли в мышцах каждую ночь и бьется в судорожных припадках? Который никогда не будет ходить и жить полноценной жизнью? Откуда вам знать, что это такое, когда от тебя с таким ребенком отказываются и отворачиваются почти все? Когда ты один на один со своим горем? Знакомо? Сильно сомневаюсь. А я живу так уже много лет. Судите меня, если сможете. Но сначала побудьте в моей шкуре…

В глубине квартиры послышалось шуршание, потом звук падения чего-то тяжелого и не то крик, не стон, начинавшийся низко, где-то в глубине грудной клетки, и за несколько секунд переходящий почти в визг. Таисия побелела и выскочила из кухни, Толстый и Климов, не сговариваясь, побежали за ней.

На полу комнаты рядом с инвалидной коляской, разметавшись, билась в судорогах и кричала Ира. Климов оцепенело смотрел, как маленькое тело вздрагивало и корчилось, ручки сжимались в мучительно-крепкие кулачки, голова неестественно запрокинулась назад. Пространство комнаты для Климова, никогда прежде не видевшего так близко судорожных припадков, сократилось до размеров той части ковра, на котором лежала девочка, все остальное расплылось в тумане. Зрачки ребенка закатились за полуприкрытое верхнее веко, изо рта пошла пена, и он в каком-то тупом удивлении подумал, что у Ведьмы такие же, только светящиеся глаза. Таисия сидела рядом с ней и придерживала голову.

– Помогите, помогите же, что же вы стоите! – донесся до слуха Климова голос Таисии, и он почувствовал, как его кто-то подталкивает в спину. Обернувшись, он увидел Толстого, который тоже что-то ему говорил, но слов Климов разобрать не смог. В конце концов Толстый силой усадил его на колени на пол рядом с корчившейся в припадке девочкой и вложил в ладони повернутую на бок Ирину голову, а сам довольно ловко просунул между прыгающих челюстей ребенка ложку. Климов не знал, сколько времени длился припадок, он все смотрел и смотрел на искаженное страданием маленькое лицо, подпрыгивающее от судорог у него на коленях… Потом тельце ребенка обмякло, ложка, звякнув, выпала изо рта. Девочка уснула. Он поднял невидящие глаза и осмотрелся: у ног Иры сидела ее мать, держа в руках использованный шприц, чуть поодаль Толстый поднимал опрокинутую в суматохе инвалидную коляску.

– Сможете отнести ее в комнату? – устало спросил Таисия Климова.

– Да-да, конечно, – проскрипел Климов, с трудом шевеля пересохшими губами. Он долго и неловко пытался пристроить безвольно повисшее тело девочки на дрожащих руках, потом аккуратно, словно дорогую стеклянную вазу, поднял ее и понес. В комнате стоял запах больничной чистоты и лекарств. Небольшая полочка, прибитая рядом с кроватью, была уставлена коробками с таблетками, шприцами в упаковке, ампулами. На кровати, рядом с подушкой, сидел заяц в костюме летчика – единственная игрушка, которая попалась Климову на глаза. Он осторожно положил девочку на кровать, разложил на подушке толстую золотую косу. Маленькая, с худенькими не по возрасту, неживыми ножками, Ира больше всего походила на выпавшего из гнезда воробьиного птенчика. Климов опустился на колени перед ее кроваткой. Ему вспомнилось болото, женщина, которая потом оказалась Ведьмой, и Ира, выглядывающая у нее из-за спины. На болоте она была совсем другой, серьезной, правда, не по возрасту, но живой, здоровой, вполне нормальной девочкой. Выходит, это было только наваждение. И он вдруг понял, почему Таисия так страшно выла на болоте, увидев дочку. На глаза Климова навернулись слезы и он заплакал, впервые за много лет не сдерживая слез, стараясь только громко не всхлипывать… Потом, вспоминая об этом, он уже не мог точно назвать причину своих слез: то ли жалость к себе и нервное перенапряжение, то ли боль от неясной, но такой большой несправедливости, когда явно ни в чем не повинная девочка так сильно страдает, расплачиваясь за ошибки прадеда, о котором она наверняка ничего никогда и не слышала… Вдруг Климов почувствовал на своей руке тепло другой руки, маленькой и теплой. Он торопливо вытер лицо и поднял глаза. Ира проснулась и лежала лицом к нему, глядя своими невероятными синими глазами.

– Не плачь, дядя Андрей, – сказала она. – Не плачь.

– Да я так, – смутился Климов и невпопад прибавил, как обычно лгут взрослые детям: – Это мне соринка в глаз попала. А откуда ты знаешь, что меня дядя Андрей зовут?

– Я тебя знаю, а откуда – не знаю, – просто сказала девочка и уверенно прибавила. – Ты – хороший.

Климов смущенно улыбнулся и, покраснев от внезапной нежности к незнакомому, в общем-то, ребенку, неловко погладил ее по голове.

– Дядя Андрей, отвези меня к дедушке, – попросила Ира.

– У тебя есть дедушка? – удивленно спросил Климов.

– Да, только он мне неродной, – ответила Ира. – Он много сказок знает. Когда он мне их рассказывает, у меня не болит голова.

– А в остальное время болит? – спросил Климов.

– Почти все время, даже иногда во сне, – призналась Ира.

– И сейчас?

– Нет, с тобой тоже не болит. Потому что ты хороший, – повторила девочка. – Зря мама тебя утопить хотела. Но ты на нее не сердись, она тоже хорошая. Только иногда поступает, не подумавши. Так ты меня отвезешь к дедушке?