Чем дальше говорил Тошка, тем тверже звучал его голос, и скоро я почти верил, что Архимед действительно сжег зеркалами и что наш опыт будет удачным, и только немного жалел, что не мне первому пришла в голову мысль проверить Архимеда.

Так это началось, и в тот день я совершенно не подозревал, что значит проверка исторического факта.

Тошка жил совсем недалеко от меня, на Степной улице, больше похожей на длинную лужайку, чем на улицу. Она сплошь заросла лопухами и высокой травой, в которой изо всех сил стрекотали кузнечики. Через забор Тошкиного двора свешивались ветви яблонь, усыпанные хлопьями бело-розовых цветов. Над ними тонко звенели пчелы, будто тянули с цветка на цветок невидимые струны. Хорошо было здесь. Тихо. И даже как-то дремотно.

Я просунул руку между рейками забора, нащупал вертушку калитки и вошел во двор.

Тошка стоял у крыльца. Он сразу увидел меня и очень обрадовался.

— Ага! Принес зеркала? Иди скорее сюда. Сколько штук?

Я вынул из карманов пять зеркалец — все, что удалось достать дома и у соседки Людмилы Андреевны.

— Наверное, хватит, — сказал Тошка и развернул большой пакет, лежащий на крыльце. Там оказалась целая коллекция зеркал — больших и маленьких, с ножками и без ножек, ручных и бритвенных, и было даже одно настенное в деревянной рамке.

— Двадцать одна штука, — с гордостью сказал Тошка. — У всех соседей и знакомых выпросил. Вечером надо отдать, а то больше никогда не дадут.

— А что будем поджигать?

— Дрова. Я там целый костер собрал. Самых сухих, — показал Тошка в глубину сада.

— А кто зеркала будет держать?

— Никто. Сами будут держаться. Я все обдумал, не беспокойся.

Мы прошли в дальний конец сада, туда, где буйно разрослась малина и крапива и где рядом с будкой рыжего пса Джойки была сложена куча хвороста.

Солнце в небе уже набрало полную силу, и рубашки у нас потемнели от пота, пока мы пристраивали зеркала на ветках яблонь и на обломках кирпичей. Это оказалось очень трудной штукой — навести все зайчики в одно место. Наконец все приладилось.

Ярко-золотое пятно с голубоватыми струистыми краями уперлось в кучу хвороста. Тошка подсунул под него ладонь и тотчас отдернул руку.

— Жжется! — воскликнул он, — Понял теперь? Когда несколько зайчиков тогда совсем другое дело.

Я тоже подсунул руку. Зайчик был горячим, но, по-моему, не настолько, чтобы от него загорелись прутья, хотя бы даже сухие.

— Не особенно, — сказал я Тошке. — Слабее, чем от увеличительного стекла.

— Давай подождем, — сказал Тошка, и мы уселись на землю рядом с Джойкиной будкой. Пес признательно заскулил, загремел цепью и попытался облизать нам лица, но мы оттолкнули его. Ведь он не понимал, что производится проверка великого исторического факта.

Прошло минут пять, но хворост даже не задымился, а сверкающий зайчик ушел в сторону, потому что солнце немного передвинулось по небу. Снова пришлось устанавливать зеркала и направлять зайчики в одно место.

Я опять подставил ладонь под золотое пятно.

— Тошка, по-моему, оно даже спичку не зажжет.

— Сейчас посмотрим, — сказал Тошка.

Он достал из кармана коробок, вынул из него спичку и поднес ее к середине зайчика. Он держал ее там очень долго, у меня даже глаза стало ломить от блеска, а спичка все не загоралась и не загоралась. А потом вдруг вспыхнула, и Тошка с торжеством посмотрел на меня.

— Вот видишь. Ты просто ладонь совал не туда. Не в самое жаркое место.

И в этот момент от калитки раздался зычный голос:

— Анто-о-он!

— Все. Пришла… — тяжело вздохнул Тошка и отшвырнул спичку в сторону. Всю жизнь вот так. Никогда ни одного опыта не закончить. Идем, а то она прилетит сюда, и тогда все пропало.

Мы побежали к дому.

— Тебя где это все утро носит? — спросила мать нехорошим голосом, подступая к Тошке. — О чем ты только думаешь, я спрашиваю? Я уже успела огород прополоть и на базар сходить, а у тебя что? Двор не метен, в ведрах ни капли воды, куры не накормлены… Да что же это за наказанье на мою голову послано? Что это за бездельник растет, хотела бы я знать? У всех людей парни как парни, а этот скаженный какой-то, только и смотрит, чтобы из дому куда стрекануть.

— Подожди, сейчас все будет в порядке, — сказал Тошка, хватая со скамеечки у крыльца ведра. — Айда, Колька, мы это в один момент…

Гремя ведрами, мы выскочили на улицу и помчались к водоразборной колонке.

— Она если начнет, то до вечера не остановится, — сказал Тошка, обеими руками качая рычаг колонки. — Но ты не бойся. Это она для виду кричит. Пугает. Вот еще только кур покормим — и полный порядок. Ты не обращай на нее внимания.

Мы потащили ведра к дому. Вода золотыми рыбками билась о светлые жестяные стенки. Иногда рыбки выплескивались через край и обжигали ноги неожиданным холодком. Матери во дворе не было. Мы поставили ведра на скамеечку и накрыли их фанерными кружками. Тошка бросил слетевшимся со всех сторон курам несколько горстей кукурузы:

— Нате, жрите, проклятые!

А я взглянул в ту сторону, где мы оставили зеркала, и внутри у меня все замерло: над яблонями в полинявшее от жары небо поднимался голубоватый столб дыма.

— Тошка, смотри!

В следующий момент мы неслись напролом через кусты крыжовника, через вязкую картофельную ботву по осыпающимся под ногами грядкам к тому месту, где был сложен хворост.

Но куча хвороста лежала целехонькая там, где ее сложил Тошка. Зато рядом с треском полыхала Джойкина будка, а сам Джойка с опаленной на боках шерстью метался вокруг, пытался перегрызть цепь и скулил жалобным, почти человеческим голосом.

Удушливо дымила старая телогрейка, служившая Джойке подстилкой, стреляли золотыми искрами доски, а мы стояли, не веря своим глазам, и смотрели.

— Колька, — наконец прошептал Тошка, — так, значит, это не сказка! Значит, он их все-таки зеркалами…

Да, Архимед сжег флот Марцелла зеркалами, сейчас в этом не было никакого сомнения. Даже всемирно известные ученые не верили в это. А вот он, Тошка Федоров, мой друг, доказал, что историки ничего не перепутали и греки вовсе не такие вруны, как кажется, когда читаешь про их битвы и победы.

— Тошка, это же очень важное доказательство… Надо сейчас же сказать об этом Борису Николаевичу, а потом ученым, а потом написать…

— Нет, так ничего не выйдет, — сказал Тошка. — Сначала надо сделать настоящий…

И тут за нашими спинами взорвался пронзительный крик Тошкиной матери:

— Да что же вы, ироды, здесь вытворяете, хотела бы я знать?!

В понедельник по дороге в школу Тошка предупредил меня:

— Смотри, никому не болтай о том, что мы доказали. Еще не время.

— Почему? — спросил я.

— Доказательство придется делать перед учеными, и не тяп-ляп, а по-настоящему, понял? Поэтому нам придется построить установку. Ведь если мы развесим зеркала на яблонях да расставим на кирпичиках, нас засмеют.

— А какую установку мы будем строить?

Тошка начал рассказывать:

— Надо взять круглую фанерину побольше и на нее приклеить зеркала. Штук восемьдесят или сто. Чем больше, тем лучше, сильнее жечь будет. А в середине фанерины просверлить смотровое отверстие, чтобы видеть, куда направлять луч…

И тут я понял, до чего все просто и какая гениальная голова у Тошки. Зеркала к фанерному щиту надо приклеить с небольшим наклоном — так, чтобы все зайчики сошлись в одном месте. Можно даже, чтобы они сошлись в ста шагах от фанерины, можно и дальше.

— Тошка, а не кажется тебе, что у нас получится самый натуральный гиперболоид? Только без всяких пирамидок, а солнечный?

— Э, гиперболоид! — воскликнул Тошка. — Гиперболоид — это настоящая фантазия. А у нас ничего не выдумано.

И вдруг я вспомнил воскресный день, обгоревшего, стонущего Джойку, крик Тошкиной матери, и радость сразу убавилась наполовину.

— Меня после того случая твоя мать близко к вашему дому не подпустит. Да я и сам не пойду. У меня до сих пор спина будто ободранная.