— Почему без счастливой?

— Так сложились звезды, — бодро заключил Данил и надолго умолк.

Мы с русоволосым прошлись по всем рядам. Тело приятно разогрелось. Я скинул рубашку и увлеченно обходил каждый куст.

— Умереть и я готов ради Любавы… — озвучил я размышления. — Но осознавать, что она думает о другом, тяжело. Тогда ведь в моей жертве нет смысла.

— Ты сначала убедись в том, что слышал. Она имя назвала?

— Нет.

— Она обручилась с ним? Замуж вышла?

— Нет, — я стер капли пота со лба.

— Значит, не все потеряно, — хозяин разрубил воздух ладонью и устало размял плечи.

Мне показалось, что он не договаривает, что есть что-то, что не видит никто, кроме него и Лимии. И это важнее жизни.

Даниил вернулся к первому ряду, отставил инструмент в угол и, присев на корточки, ласково пригладил один из порозовевших плодов.

— Смотри. Видишь, как растение цепляется за жизнь? На улице снег по колено, мороз такой, что яйца скручиваются, а они сначала зацвели, потом налились и вот… созревают вопреки жутким условиям.

— Наши теплицы и не такое умеют, — я откинулся на деревянный щит, где мелом кто-то начертил кучу полосок.

— Синар, ты в замке вторую неделю и до сих пор ничего не понял?

Я лишь дернул бровью.

— Здесь, — Даниил обвел руками пространство, показывая не только на теплицу, а на весь горизонт, — мертвая земля. Только черный горизонт и сухой ветер. Ничего не живет. Дождь, если и идет, то только с жуткими убийственными грозами. Снега не бывает — сейчас это аномалия. Солнца всегда мало. Животных нет, только хищники, что забредают полакомиться отшельниками и дурачками, вроде нас. Цветы в теплицах зацветают, но плодов не дают. — Он замолчал, скинул рубашку, показав поджарое тело, щедро украшенное нательными рисунками и шрамами. — Но последний месяц что-то изменилось. Мои саженцы вдруг набрали сил, налились, даже порозовели. Они дадут потомство.

— И?

— Я не знаю, как это объяснить, но Любава… — он потер переносицу, вскинул голову и посмотрел в небо, закрытое стеклом теплицы. — Я знал, что она придет. Еще задолго до вашего появления мне снилась Снежка. Я не мог понять, кто она такая, и почему ее вижу во снах, а теперь… вот, плоды появились. Она словно вдохнула жизнь в наш мир. Понимаю, как это глупо звучит, но я почувствовал сердцем, когда Любава пронзила портал. Даже не так. Я знал заранее, что кто-то появится. Как беременность. Ты не видишь ребенка, только растущее пузо, но ты знаешь, что вот-вот случится чудо, и ты возьмешь на руки свое дитя.

— У тебя есть дети? — поинтересовался я.

— Нет, но я не раз становился свидетелем такого счастья. У друзей ребятишек полно, и я тихо завидовал каждому, а теперь… лишен и этой надежды.

— Но Лимия явно к тебе неравнодушна, — мне хотелось его поддержать. Я чувствовал, что Даня заваливает себя работой, только чтобы забыться, вымотать себя до предела, чтобы ничего, кроме сна, не хотелось.

— Это все только усложняет, — сухо отрезал разноглазый и, подхватив одежду, с голым торсом вышел на мороз.

Я за ним. Обжигающий ветер по коже — нечто особенное, будто прикосновения ледяной розги. Отрезвляюще. Жестоко, но то, что нужно. И тяжелый труд отстранил меня от внутренних желаний. И ярости.

— Могу чем-то помочь? — спросил я, когда мы с Даней дошли до замка, так и не одевшись. Я совсем не замерз, шел навстречу ледяному ветру и улыбался.

Девочки, что все еще гуляли на улице и лепили что-то типа тройной головешки по центру площади, замерли, увидев нас. Ведро на лепешку нацепили, нарисовали кривую рожицу, морковку вставили в верхний шар. Я не сразу сообразил, что это снежное чудище напоминало толстого человека. У него даже руки имелись — вместо них торчали в разные стороны ветки.

Любава тоже смеялась, а когда одна из девочек взглядом показала в мою сторону, невеста тут же притихла и обернулась. В ее глазах переливалось солнце, в волосах путались снежинки, поблескивая.

Она поджала губы и, отвернувшись, побежала к замку.

— А ты говоришь, чем помочь, — глядя на Любаву, проворчал Даниил. — Влюби ее в себя, и улетайте отсюда. Скоро тут будет слишком опасно. Ты должен ее спасти, Синарьен. Взойди на эту гору или останься слабаком навечно.

— Ну уж нет, только не слабаком. Кем угодно, но не беспомощным слизнем…

— Тогда действуй. У вас времени несколько недель, потом поздно будет.

— Почему так мало?

Даня посмотрел на меня пристально, но ответил не сразу. Развернулся на каблуках и ушел к замку. Ветер донес до меня отчаянное:

— Лучше вам не знать.

Глава 26

Любава

— Ты точно решила? Эти советы очень неточные и опасные.

— Да. Не хочу быть безвольной игрушкой в руках какого-то… — я запнулась и, бросив книгу об истинных узах на столик, снова нетерпеливо села. Каждая мышца тряслась от внутреннего животного голода.

Давно кажется, что на меня все смотрят и, понимая природу моей дрожи, насмехаются.

Больше не могу.

— Можешь… — прошептала Лимия, и я внезапно поняла, что последнее проговорила вслух. Девушка тонко заулыбалась. Показалось, что это не улыбка, а сочувствие. Или сожаление. — Ты упрямая, как я. Тебе проще отмахнуться от проблемы, убрать с глаз долой, чем изучить ее и решить.

Я покачала головой. Возможно, она права. Но как понять другого, если себя не понимаешь?

Не хотелось поддерживать разговор и развивать тему отрыва стигмы, поэтому я озвучила совсем нелепость:

— Лимия, ну разве можно такому бестолковому и эгоистичному мужчине довериться? Синар волосы обрезал, чтобы легче жилось. Трудно расческу в руках держать, что ли?!

Хозяйка игриво захихикала.

— А они тебе нравились, — и покачала тонким пальчиком, имитируя маятник. — Я видела, как ты тайно любовалась его шикарными темными кудрями.

У меня вспыхнули щеки.

— Нет же! Не было этого…

— Правда? — девушка изогнула тонкую бровь и сложила руки на груди. — Ты горишь рядом с ним, как факел, дрожишь, словно листик клевера на ветру, а еще тебя тянет к нему не только на физическом уровне. Ты ловишь его слова и короткие фразы, прислушиваешься к низкому голосу, интересуешься, что он делает на улице, часто вижу тебя у окна, а еще… ревнуешь к девочкам. Когда он общается с ними, ты покрываешься темными пятами, а глаза будто сталью сверкают. Это все очевидно и заметно. Ты хочешь с ним общаться, но не позволяешь даже себе. Есть причины?

— Есть, но я не хочу об этом говорить! — Я топнула, возмущаясь. У меня было стойкое ощущение, будто меня отчитывают, как ребенка. Журят за то, что такая нерасторопная и неразборчивая в людях. Мол, должна прыгнуть в объятия наследника, как глупая овца, просто потому что он богат и знаменит. А как же душа и сердце?! А как же чувства?! Все это пыль?

— Ладно, не горячись, Любаша. Я не из тех, кто в чужую душу станет лезть. Это ваше личное дело, сходиться или нет. Считаю, что никакая магия не должна выбирать за нас, кого любить, а кого ненавидеть.

Я даже голову вскинула. Она говорила моими мыслями.

— Кстати, — спокойно вспомнила Лимия, — Даниил вчера сказал, что волосы принцу пришлось обрезать из-за тяжелой работы. Они очень мешали, пару раз сильно зацепились за вал колесницы. Это небезопасно. Без помощников, что все еще не до конца оправились, ему тяжело.

— Если так… — я шумно выдохнула и, спрятав стиснутые кулаки в ткани платья, присела на край стола, — пусть. Не знала.

Лимия права, зло брало, что принц шикарные волосы срезал. Но кто я, чтобы ему подсказывать? Если бы попросил, сама бы его расчесывала и каждый день заплетала тугую косу, чтобы было удобно работать… Хотя нет, о чем только думаю? Это лишний раз к нему прикасаться и гореть. Нет. Ни за что. Пусть ходит так, теперь на ежика похож. Они с Даней, как братья по несчастью.

— Любава, послушай. — Хозяйка опустилась в кресло напротив, отодвинула книгу подальше, будто та ядовитая. — Синарьен — замечательный парень. Умный, смотри какую невероятную летающую колесницу смастерил. Трудолюбивый, в теплице каждый день Данилу помогает, пусть это и бессмысленно — не растут на мертвых землях плоды. Смелый, вспомни, как с дикими осками дрался. А еще очень заботливый и ранимый, я видела, как он переживал и кулаки стискивал, когда ты в обморок упала. Он ведь не отходил от тебя, хотя сам едва поднялся. И-и-и, — она потянула носом, делая глубокий вдох, — как это сказать помягче… Он явно запал на тебя.