И он подал медведю все картофелины в своей охотничьей шляпе. Но тот отверг графское угощение и, неохотно рыча, продолжал:

– Несчастный, за такую цену ты не выкупишь свою жизнь, пообещай мне сейчас же в жены твою старшую дочь Вульфильду. Если нет, то я тебя съем!

В страхе граф пообещал бы ужасному медведю всех трех дочерей и вдобавок свою жену, если бы тот потребовал их, ибо нужда не знает закона.

– Пусть она будет вашей, господин медведь, – сказал граф, начинающий приходить в себя, но добавил хитро: – При условии, что вы возьмете невесту по обычаю страны и сами приедете, чтобы забрать ее домой.

– Идет, – пробормотал медведь и протянул ему грубую лапу. – Через семь дней я выкуплю ее центнером золота и отвезу домой свою возлюбленную.

– Хорошо, – сказал граф. – Слово мужчины!

Hierauf tischte er dem Bären alle Kartoffeln in seinem Jagd Hut auf. Dieser aber verschmähte des Grafen Tafel und brummte unwillig fort: „Unglücklicher, um diesen Preis lösest du dein Leben nicht, verheiß mir deine große Tochter Wulfild augenblicks zur Frau, wo nicht, so fress ich dich!“ In der Angst hätte der Graf dem furchteinflößenden Bären wohl alle drei Töchter verheißen und seine Gemahlin obendrein, wenn er sie verlangt hätte, denn Not kennt kein Gesetz. „Sie soll die Eure sein, Herr Bär“, sprach der Graf, der anfing, sich wieder zu erholen, doch setzte er trüglich hinzu: „Unter der Bedingung, dass Ihr nach Landes Brauch die Braut löset und selber kommt, sie heimzuführen.“ „Topp“, murmelte der Bär, „Schlag ein!“ und reichte ihm die raue Tatze hin, „In sieben Tagen lös ich sie mit einem Zentner Gold und führe mein Liebchen heim.“ „Topp“, sprach der Graf, „Ein Wort ein Mann!“

На этом они мирно расстались. Медведь побрел к своей берлоге, граф не замедлил выбраться из страшного леса. И ему удалось при ярком звездном сиянии добраться обессиленным и измученным до своего лесного замка. Хорошо знать, что медведь, который может разумно говорить и действовать, как человек, никогда не будет настоящим медведем, а лишь заколдованным. Граф понял это сразу, поэтому решил обмануть будущего лохматого зятя и забаррикадироваться в своем крепком замке так, чтобы медведю было невозможно войти, если он придет забирать невесту в назначенное время.

Darauf schieden sie in Frieden auseinander. Der Bär trabte seiner Höhle zu, der Graf säumte nicht, aus dem furchtbaren Walde zu kommen, und gelangte bei Sternenschimmer kraftlos und ermattet in seinem Waldschloss an. Zu wissen ist, dass ein Bär, der wie ein Mensch vernünftig reden und handeln kann, niemals ein natürlicher, sondern ein verzauberter Bär sei. Das merkte der Graf wohl, darum dachte er, den zottigen künftigen Schwiegersohn, durch List zu hintergehen und sich in seiner festen Burg so zu verbarrikadieren, dass es dem Bären unmöglich wäre, hineinzukommen, wenn er auf den bestimmten Termin die Braut abholen würde.

«Несмотря на то, что это заколдованный медведь, – думал про себя граф, – который наделен даром разума и языка, тем не менее он медведь, поэтому обладает всеми качествами настоящего медведя. Он не сможет летать, как птица, или проникнуть в закрытую комнату через замочную скважину, как ночной призрак. Или проскользнуть через ушко иглы».

Wenngleich es sich um einen Zauberbär handelt, dachte er bei sich, die Gabe der Vernunft und Sprache verliehen ist, so ist er doch gleichwohl ein Bär und hat übrigens alle Eigenschaften eines natürlichen Bären. Er wird also doch wohl nicht fliegen können wie ein Vogel oder durchs Schlüsselloch in ein verschlossenes Zimmer eingehen wie ein Nachtgespenst oder durch ein Nadelöhr schlüpfen.

На следующий день он рассказал жене и дочерям о своем приключении в лесу. Вульфильда упала в обморок от ужаса, когда услышала, что ее выдают замуж за мерзкого медведя. Мать заламывала руки и громко рыдала, а сестры дрожали в страхе от ужаса и трагедии. Папа же вышел, осмотрел стены и рвы вокруг замка. Проверил, заперты ли железные ворота и крепки ли они. Поднял опускающийся мост и хорошо замаскировал все входы. Затем поднялся на башню и нашел там помещение, встроенное под зубчатой стеной и хорошо укрепленное. Там запер он Вульфильду, которая рвала на себе цвета льна шелковистые волосы и выплакала все свои небесно-голубые ясные глаза.

Den folgenden Tag berichtete er seiner Gemahlin und den Fräuleins das Abenteuer im Walde. Fräulein Wulfild fiel vor Entsetzen in Ohnmacht, als sie hörte, dass sie an einen scheußlichen Bären vermählt werden sollte, die Mutter rang und wand die Hände und jammerte laut, und die Schwestern bebten und bangten vor Wehmut und Entsetzen. Papa aber ging hinaus, beschaute die Mauern und Gräben ums Schloss her, untersuchte, ob das eiserne Tor schloss und riegelfest sei, zog die Zugbrücke auf und verwahrte alle Zugänge wohl, stieg darauf auf den Turm und fand da ein Kämmerlein hochgebaut unter der Zinne und wohlvermauert, darin verschloss er das Fräulein, die ihr seidenes Flachshaar zerraufte und schier die himmelblauen Augen ausweinte.

Прошло шесть дней, и приближался рассвет седьмого, как из леса раздался грохот. Как будто на подходе была целая армия. Щелкали кнуты, трубили почтовые рожки, топтали лошади, гремели колеса. Великолепная роскошная карета, окруженная всадниками, ехала по зеленому полю к воротам замка. Все засовы отворились, ворота распахнулись, подъемный мост опустился. Из кареты вышел прекрасный, как ясный день, молодой принц, одетый в бархат и шелк. Его шею обвивала золотая цепь, которая была длиною в мужской рост. Вокруг шляпы было обрамление из жемчугов и бриллиантов, которые ослепляли глаза. А за пряжку со страусиным пером можно было отдать целое герцогство. Он быстро, как буря, взлетел по винтовой лестнице в башне, и через мгновение испуганная невеста трепетала в его объятьях. От шума граф очнулся от утреннего сна, приоткрыл окно в спальне. Он увидел коней, экипаж, рыцарей и вооруженных всадников во дворе, а также свою дочь в руках незнакомца, который сажал ее в свадебную карету. А когда кортеж проследовал к воротам замка, это разбило сердце графа, и он издал пронзительные стенания: «Прощай, моя доченька! Уезжай, невеста медведя!»

Sechs Tage waren vergangen, und der siebente dämmerte heran, da erhob sich vom Walde her ein großes Getöse, als sei eine ganze Armee im Anmarsch. Peitschen knallten, Posthörner schallten, Pferde trappelten, Räder rasselten. Eine prächtige Staatskarosse, mit Reitern umringt, rollte über das grüne Feld ans Schlosstor. Alle Riegel schoben sich, das Tor rauschte auf, die Zugbrücke fiel, ein junger Prinz stieg aus der Karosse, schön wie der Tag, angetan mit Samt und Seide. Um seinen Hals hatte er eine goldene Kette dreimal geschlungen, in der ein Mann aufrecht stehen konnte, um seinen Hut lief eine Schnur von Perlen und Diamanten, welche die Augen verblendete, und um die Agraffe, welche die Straußfeder trug, war ein Herzogtum feil gewesen. Rasch wie Sturm und Wirbelwind flog er die Schneckentreppe im Turm hinauf, und einen Augenblick nachher bebte in seinem Arm die erschrockene Braut herab. Über dem Getöse erwachte der Graf aus seinem Morgenschlummer, schob das Fenster im Schlafgemach auf, und als er Ross und Wagen und Ritter und Reisige im Hofe erblickte und seine Tochter im Arm eines fremden Mannes, der sie in den Brautwagen hob, und nun der Zug zum Schlosstor hinausging, fuhr es ihm durchs Herz, und er erhob groß Klaggeschrei: „Adé, mein Tochterlein! Fahr hin, du Bärenbraut!“