- Привыкли!... Но вы так молоды! Мне кажется, ваших щёк ещё не касалась бритва.
- Боюсь, она их никогда не коснётся, - лукаво щурясь, отвечало странное создание.
- Так вы!?....
- Я не мужчина, - прозвучало уже грустно.
И как я не заметил необычного сложения фигуры! И эта нежная кожа, и губы...
- Но что же принудило вас к этому маскараду? Зачем вы переоделись юношей?
- Кто переоделся? Я всю жизнь так хожу. Парнем я кажусь молоденьким и симпатичным, но на самом деле мне уже за двадцать. И красоты - той, женской - нет у меня...
- Ваш воспитатель, верно, был большой чудак!
- Ещё какой!
- Вы... имеете какое-то особое отношение к этому заведению?
- Я его совладелец. Но хозяин не платит мне...
- Я слышал.
- Ничего. Так или по-другому я своё возьму. Но прежде неплохо бы выспаться, - незнакомка сняла жилет, и, хоть я и тут же отвратил взгляд, могу поклясться, что она напрасно сетовала на отсутствие красоты, - Что же вы не раздеваетесь?
- Прошу простить меня, фро... мад... мисс... Право, я теперь не знаю, как к вам обращаться, как с вами вести себя. Могу ли я вот так простецки разделить с вами постель? Ведь это... Так... нельзя...
- Ляжем иначе - как карта.
Она взяла одну подушки и кинула в ноги, перебралась туда, протянув душистые ступни к изголовью. Я с ужасом подумал о моих истоптанных, испревших подошвах.
- У вас не осталось капельки одеколона?...
Альбин молча выставила на столик флакон. Я попытался повторить её процедуру, но смущение сковывало малейшее моё движение, делало меня мучительно неуклюжим. Под конец я сбил локтем бутылочку и разлил половину содержимого.
- Извините Бога ради!
- Ничего страшного.
С этим трудно мне было согласиться, поскольку, пока я возился, Альбин поставила рядом с собой на перину портрет Байрона.
- Вам... очень хочется,... чтоб эта картина находилась тут?
- Да. А вы против?
- У меня на то есть веские причины.
- Ого! Послушаем охотно, - таинственная странница обняла раму и склонила голову к ней.
- Только вчера я сам был страстным его поклонником...
- Только вчера? Один день?
- Нет. Три последних года... Или даже чуть больше. Представьте, я даже написал пьесу в подражание "Манфреду"...
- Расскажите.
- Право, не знаю... Её герой - римский патриций, тонко чувствует мир природы, любуется ночью над Колизеем, думает о бренности людской славы... о том, что сам он обречён на смерть, и стоило ли жить, если неизбежно небытие. Он мог бы быть великим человеком, мог утешиться любовью чистой прекрасной девушки, но его преследует некий демон, отравляющий его лучшие мечты, отнимающий у него силы, надежды, веру,... и вот в момент особого просветления, душевного освобождения он... застреливается.
- Мило. А при чём тут Манфред?
- Ну, как же? Тот тоже тяготился жизнью, был чужд людям и обладал высоким даром...
- Ненависти. Он ненавидел себя. А ваш приятель, верно, только и делал, что оплакивал себя любимого... Вы сказали, там фигурирует живая женщина... Бьюсь об заклад, что и не первой, и на последней странице ваш герой обращается к матери.
- Так и есть. Вы очень проницательны...
- Не жалуюсь. Теперь перейдём к десерту: как это ваше поклонение очутилось в прошлом?
- Давешним вечером мне стало как-то особенно печально, и я решил подобно Манфреду отправиться в горы...
- Манфред был там утром.
- Разве? Почему вы так считаете?
- Потому что он там видел орла, а не филина; слышал голоса стад, а не волчий вой...
- Действительно...
- Что же было с вами дальше?
Я поведал о своём безрассудном порыве к самоубийству, о крике младенца, вернувшем меня на путь праведный и в довершение сказал:
- Теперь я вижу, что подлинную ценность имеет лишь то, что служит живой жизни, ладу с живыми людьми, а... он... учил обратному.
- А по-моему, Манфред ходил на Юнгфрау не в поисках одиночества и гибели. Он хотел смотреть и слушать жизнь, размышлять о движениях бытия - полёте птицы и землетрясении. Он восстал на своё окостенение, стремился стать частью живого жестокого мира - хотя бы в качестве добычи хищника. Но миг, когда всё было готово для торжества зла, обернулся триумфом добра: на вершине оказался другой человек - простак, голодранец, вышедший в горы для убийства, он случайно заметил нашего безбашенного графа, поднялся к нему и спас его...
- Да, я хорошо всё это помню.
- Какого же чёрта вам не хватает?
- В итоге его всё равно настигает смерть.
