- А мне нравится свистеть! - заявил мальчик.

   - Чего желаете? - спросил меня угрюмый толстяк, - Только попробуйте сказать "ничего"!

   - Горячего чаю и постель на один день.

   - Стало быть вы собираетесь весь день проваляться под одеялом и ничего не возьмёте в рот, коме чаю?

   - Нет, вы не совсем пра...

   - Так вы уж говорите попонятней!

   - Сейчас я выпил бы чашку горячего чаю, потом лёг в постель, а, выспавшись, ушёл бы, - исправился я.

   - А денег, стало быть, не держите?

   - Нет, деньги есть, но мало...

   - Значит, русский?

   - Верно. Как вы догадались?

   - Только русские говорят "нет да" и "да нет".

   - Так вы дадите мне чаю?

   - Дам. Минутку.

   Служитель скрылся, а мальчик, встав на цыпочки, перевернул клепсидру и наконец вернулся к своему столу, где его ждала женщина в тёмном платье.

   - Значит, он вырос без родителей? - спросил он её по-английски, но не совсем правильно, будто он только недавно начал изучать этот язык.

   - Да, мать рано умерла, а отцу не позволяли с ним видеться, - возобновила рассказ дама, - Он жил на попечении взбалмошной бабки и перевлюблялся во всех своих кузин.

   - А на дуэли он дрался? - перебил её слушатель.

   - Да, за что потом отправился в изгнание на Кавказ...

   - На восток, - вступил в разговор мужчина, дымящий трубкой в углу, - Все держат путь на восток...

   Мне хотелось пересесть, и свободные места в зале были, но что-то придавливало меня к лавке. При том я недурно себя чувствовал. Краткая дремота восстановила мою бодрость. Только всё мне казалось здесь странным, особенно гости, ужинающие или завтракающие часа в три ночи. Наблюдая за ними, рассматривая обстановку, я коротал время, забыв про заказанный чай.

   В плинтус у подножья увешанного символами столба были вонзены копья и дротики - столь часто, что они щетинились, как куст молодой ивы у реки по весне. По всему периметру комнаты пядей на пять от потолка тянулись полки, уставленные пустыми пыльными бутылками. Люстра была сделана из корабельного штурвала о двенадцати рукоятках, к каждой из которых крепилась цепочка, держащая стеклянную лампаду с прозрачным маслом и тонким фитильком. Эти светильники походили на парящие в воздухе цветки лилий. В грубую древесину колеса были вправлены кусочки перламутра, складывающиеся в знаки зодиакальных созвездий.

   - А он женат? - продолжали свой разговор посетители.

   - Нет. И ни братьев, ни сестёр у него нет. Очевидно, с ним погибнет весь его род.

   - Значит, слава не утихнет.

   - Ваш чай, - прозвучал надо мной голос служителя, ставящего на стол дымящуюся чашку.

   - Благодарю.

   - Без сахара, - бросил угрюмый тип и удалился восвояси.

   Напиток не вызывал моего доверия, к тому же он был заварен таким крутым кипятком, что прикоснуться было страшно. Я отодвинул чашку и вздохнул.

   - Вы читали его "Ночи"? - спрашивала дама у курильщика, - Я слышала, Ламартин перевёл их. Они так ужасны! Особенно вторая.

   - А сколько их всего?

   - Три.

   Я попытался пригубить таинственный отвар, но обжёгся и снова отставил чашку.

   Несколько минут было совершенно тихо, потом на пороге глухо застучали тяжёлые подошвы, раскрывшаяся дверь обдала весь зал горным холодом, зазвучал тонкий стеклянный перезвон, словно в гофмановой сказке. Кто-то вошёл, но столб скрывал его. Я мог лишь слышать неспешные гулкие шаги, и, признаюсь, мне снова стало жутковато. Не тот ли самый ночной бродяга пожаловал? От свистка вздрогнули стены. Рослый человек в широкой тёмной шляпе и балахонистом, перештопанном, лоскутном каком-то плаще, в складках которого болталась длинная связка пустых бутылок, похожая на связку пойманной рыбы, явился наконец в поле моего зрения и, не глядя ни на кого, бесцеремонно сбросил верхнюю одежду на край моей лавки, а головной убор - на край моего стола. Когда совсем рассвирепевший служитель ворвался в зал, перед ним стоял юноша в скромном платье, кудрявый и забравший волосы в пучок на затылке. Увидав его, верзила, оказавшийся самим хозяином заведения, тотчас же заулыбался с подобострастием и бережно принял из рук гостя его улов.

   - Вот, полюбуйтесь! - произнёс молодой высокий звучный голос, - А ведь сезон только начался. Как бы бедную девушку не сравняли с землёй.

   - Не сравняют, - проскрипел толстяк, уставляя бутылками соседний стол.

   - Значит утопят в шампанском.

   - Эх-эхе...

   - В чём дело, милейший?

   - Вы ведь не просто так зашли...

   - Ну, ведь и вы не просто так сидите здесь. Я целый год спустил вам. Это же не может продолжаться вечно.

   - Так ведь клиентов меньше с каждым месяцем. То, чем мы с вами тут торгуем, больше не в цене. Сейчас другие имена доходны. Я не виноват...

   - Что имена! - пустые звуки. Чего не скажем мы о буквах документа. Не ждите же того момента, когда закон на вас поднимет руки. Прискорбный, но бесспорный факт - фамильной славы шум умолк. Только при чём тут наш контракт и ваш четырёхзначный долг? Клянусь любовью к людям псов, весной, закатом и луной, коль через тридцать шесть часов вы не расплатитесь со мной, не выдадите все три-триста, то, словно с липы цвет в июле, сдерёт их с вас судебный пристав. Я за себя не постою ли! Сейчас мне нужен лучший номер, еда и общество артиста - живого и того, что помер. И не забудьте про три-триста... Жду ужина и вашей вести. Кстати, подсыпав мне отраву, вы погрешите против чести, но будете во многом правы.