- Чистое безумие!

   - Нет, новое провозглашение свободы и равенства - с выводом на свет перед людьми их тайных злых желаний и указанием на последствия, то есть эзопово воззвание к благоразумию и миру!

   - Хм... Вроде действия с отрицательными... Сходится. Ты можешь это записать? я передам маме.

   - Я лучше пошлю письмо Мэри. Мне много надо ей сказать...

   - Добро. Но как же быть с Аманом? Он списан с мистера Х., и как-то маловероятно, чтоб наш герой отправил на виселицу лучшего друга... Или?...

   - Пусть в конце он нападёт на Мардохея, а тот, согласно высочайшему позволению, прикончит злопыхателя.

   - Нда, результативно... Ты тоже что-нибудь пишешь?

   - Нет. Пусть природа отдыхает.

   - Полно! Природа неутомима. Ты просто боишься публики.

   Альбин пожала плечами и встала из-за стола.

   - Мы, пожалуй, пойдём.

   Вдруг мы услышали словно откуда-то с потолка голос, похожий на полинин, молвивший: "Друзья, прошу всех на ужин в комнату двадцать".

   - Что это было!? - изумился я.

   - Какая-нибудь техническая новинка, - спокойно сказала Ада, - Не ждите меня: мне нужно закончить макияж.

<p>

Х</p>

   Я был уверен, что ужинать мы будем внизу за круглым столом, воображал, как Макс, встав с бокалом шампанского в руке, произнесёт торжественно и трогательно приветствие гостям, наполнившим его одинокий дом жизнью, юностью, а сердце его - радостью.

   Но вот мы вошли в указанные покои... Они походили убранством на древний египетский храм. Каменные стены были выложены мозаиками, составляющими картины и письмена. Самым красивым было такое изображение: золотой круг, от которого вправо и влево простирались крылья и спускались, изгибаясь, две змеи, был в середине; головы змей ровнялись с профилями двух женщин, словно надевая на них полумаски, так что око змеи становилось и оком женщины; одна была в светлом одеянии и на голове имела золотую корону виде расходящегося кверху тока, другая была черноволоса, и платье на ней было скромней и темней; осенённые крыльями, повернувшись к женщинам, держа каждую из них за руку, стояли тут же мужчины - один с головой длинноносой птицы, другой с остроухой, остроносой собачьей головой; первый был наряжен в белое и увенчан высокой золотой шапкой, но его подругой была тёмная женщина; второй же, избранник царственной жены, не имел украшений и весь был словно тень. Первая пара стояла справа, вторая - слева от диска. Ещё под ногами женщин сидели какие-то человечки, но их трудно было разглядеть...

   В потолок зала упирались булавовидные колонны. Свет исходил от горящих в напольных чашах огней. Они же источали пряный аромат сжигаемых благовоний, а угар уходил куда-то. Посреди комнаты был накрыт довольно обычный стол без скатерти, обставленный очень простыми деревянными стульями с невысокой спинкой.

   Полина в платье из белого мелкомятого льна с широким драгоценным поясом подошла к нам, указала, где сесть.

   - Что это за картина? - спросил я, кивая на стену.

   - Это наша интерпретация Бехдетской эмблемы. Диск символизирует верховное божество - Отца; женщины-змеи - его дочери Нехбет и Уаджет...

   - Кристабель и Джеральдин, - вполголоса проговорила мисс Байрон.

   - Бог с головой ибиса - Тот, создатель языка и письменности; с головой шакала - Анубис, проводник и защитник мёртвых, мастер бальзмаирования...

   Я хотел спросить о главном: что же означают эти фигуры здесь, но вошёл Джеймс с малышом и почти сразу за ним - леди Ада со своей свитой.

   - Ага, - сказал сын Альбиона, - это были не глюки...

   - Ну и чудеса! - прошептал Джозеф, оглядывая комнату.

   - Где же хозяин? - спросила графиня, - Представьте меня кто-нибудь!... Только не ты! Лучше вы, - обратилась она к Стирфорту, а тот признался.

   - Я не помню вашего имени.

   - Что ж, придётся вам, мистер Чхувргьеньеф.

   - Господа, - произнёс я, - графиня Лавлейс, урождённая Байрон.

   - Просто Ада, - поправила новая гостья, одним мрачным быстрым взглядом давая мне понять, что я испортил ей весь вечер.

   - Полина де Трай, - назвалась наша давняя подруга.

   - А это мой сын Дэниел, - сказал Джеймс, отгибая пелёну от личика младенца.

   - А сами... ваша милость... чьих будут? - спросил его взволнованно Джозеф.

   - Стирфорт, лорд Стирфорт.

   - Мъ-хъ... Очень... приятно,... сэр.

   Джеймс зажёг на своём лице самую приветливую улыбу и подал слуге руку, но когда тот взял её, вцепился самыми ногтями.

   - А сейчас каково? - зашипел он, - Лестно? Удивительно?... Вы думаете, что я - очень милый простой человек?

   - Я думаю, нервничаете вы слишком, - стойко ответил бывалый камердинер, - А удивляться мне нечему: не вчера родился и с вашим братом поякшался...

   - Нет у меня братьев! - отрубил Стирфорт и швырнул Джозефу его руку; тот потёр ладонь и усмехнулся добродушно. Ребёнок, которого Джеймс прижимал к груди левой рукой, захныкал, напуганный резкими голосами и движениями. Наш гневливец вмиг присмирел, присел к столу, укачивая малыша.