- Передай это ### #### ##### ### ###### #### !!!!!!

   Заголосила:

   - Убийца!!! Изверг!!!

   Я замахнулся на неё ножом, но подскочили добрые люди. Одни отняли у психопата оружие, другие выдворили посланницу.

   Британцы тут же затеяли перепалку с итальянцами, которые, как им казалось, грубо повели себя с их лордом.

   Гвалт прекратил выстрелом в воздух Пьетро.

   Он не понимал, о чём мы так сказать говорили с пришелицей, но видел девочку, потом её платье в крови. Он подошёл ко мне, тёмно-бледный, как старая доска, с вопросом благодарного зрителя: "Ты действительно убил ребёнка?".

   В нём пробудился человек. Он был готов повесть мне на шею пушечное ядро и выкинуть меня связанным в море или вздёрнуть на рею. В образе вчерашнего друга и брата передо мной стоял лютый враг.

   На меня накатила паника. На миг я сам поверил, что зарезал свою пятилетнюю дочку. Речь мне изменила. Ещё минута, и Пьетро ударил бы меня, его люди сцепились бы с моими и полетели бы головы... Положение спас парень-итальянец, державший меня за локоть. Заметив, что кровь не засыхает, а течёт капелью меж моих пальцев, он воскликнул:

   - Ваша светлость, он ранен!

   - ...Так, - я почувствовал, как ещё сильнее зачесались кулаки графа Г., - Значит это всё - очередной спектакль!?

   - Нет, Пьетро, - я поднял к его носу горящую руку, - Это кровь, а не вишнёвый сок.

   - ... Но зачем ты это сделал?...

   - Чтоб смыть оскорбление.

   Исчерпывающий ответ для Г.. Он отступил, обескураженный.

   Сменивший его пёс, принялся зализывать рану. Меня усадили. Кого-то послали за врачом. Пока тот накладывал повязку, Пьетро спускался в дамские покои, удостоверился, что девочка невредима, вернулся ко мне, демоническим взмахом отослал всех своих, долго молчал,... наконец процедил:

   - Ты же не будешь всю жизнь прикидываться незлопамятным...

   - Мне казалось, я имею право на то, чтоб самые близкие люди не видели во мне подонка!

   - ... Пожалуй, я подарю тебе Борсалино. Он тебя... полюбил...

   Мы помним, как этот озлобленный мальчишка пытался наложить на себя руки из-за одного подозрения моей обиды. Одинокий, обделённый почти всем, что утешает нас в жизни, он теперь готов расстаться с собакой (я бы лучше себе ухо отрезал!), но и это не предел его - великодушия или аскетизма - не знаю.

   - Слушай,... расскажи, там,... стих какой-нибудь...

   - Ты просишь, чтоб я прочёл тебе стихотворение!? Уау! Это так неожиданно!

   - Взфф!... Ъ!...

   - Ладно, а что именно ты хотел бы послушать?

   - Всё равно. Последнее.

   - Последнее!? Типун тебе! Я и в гробу срифмую что-нибудь! ... Библейская тематика устроит?

   - Более чем.

<p>

Поэт</p>

<p>

И возмущал его злой дух от Господа</p>

<p>

Первое царство</p>

<p>

 </p>

   Это было всё, что я помнил от поэмы, выброшенной Марианной из окна венецианской гостиницы, - история Давида, бедного певца, любимого Богом и гонимого депрессивным маньяком царём Саулом, презираемого снобкой-супругой, но жалеемого царевичем Ионафаном, с которым они побратались, смешав свои крови в чаше и распив.

   Вскоре начали твориться беды. Царский наследник погиб, а его безродному другу достались престол и держава. Но кто сел на трон? Отравленный.

   Новые песни Давида полны то ненависти к воображаемым врагам, то злорадства, то беспросветной, безнадёжной скорби.

   В жизни же он беспутен: жён берёт обманом; дети вырастают извращенцами, насилующими и убивающими друг друга.

   Преемник Соломон - справедливейший судья и братоубийца; гениальный поэт, забывший Бога ради женщин, воспевший любовь и заявивший, что жизнь - бессмысленна - приводит народ к небывалому процветанию и обрекает его на катастрофу.

   И по сей день скитаются по свету его потомки, в чьих жилах смешена светлая чистая кровь боговдохновенного пастуха-арфиста и тёмная мутная - бесноватого тирана, не отличавшего добра от зла.

   Один из них сейчас читает сотне сбежавшихся без приглашения людей непонятную легенду, и его слушают благоговейно, словно мессию, хотя час назад хотели казнить, а через час, возможно, таки-сделают это.

   Он смотрит вокруг и думает, что равно справедливы любовь и ненависть к нему, но ни та, ни другая не избавит от чёрной тоски.

   Всеобщий слезоточивый катарсис.

   Пьетро обнимает меня, и я сильнее семи прежних раз чувствую, что именно он уполномочен свыше разлучить меня с жизнью.

<p>

Анна</p>