– Не знаю. Картины не подписаны.

– Так спроси очки.

– Я никогда не смотрю на картины через очки.

– Почему?

– Картины… – Дара поднял руки, будто нащупывал в воздухе невидимый футбольный мяч – Как это сказать… Очки дополняют реальность. Живопись – не та реальность, которую стоит дополнять. Живопись и так не реальность. Ну или уже дополненная. Я смотрю на картины и не хочу знать, где это, кто и когда.

– Но если ты хочешь стать искусствоведом, то, может, стоит начать?

– Если я действительно поступлю в Тринити на искусствоведа, у меня не будет выбора. А пока – я хочу видеть картину такой, какая она есть. Без пояснений.

Салли подумала и кивнула.

– Так что? – спросил Дара, показав подбородком на мольберт. – К которой сильнее приревновала?

– Угадай.

– К графине с пионами.

– Нет.

– К обнажённой купальщице.

– Нет. К той, которую ты не показал.

Дара попытался сделать удивлённый вид.

– Ты пропустил одну. Убрал два листочка с мольберта одновременно. Думал, я не замечу.

– Я… – после долгой паузы сказал Дара.

Салли отвернулась и легла на живот. Дара стоял у мольберта, молча переминаясь с ноги на ногу.

– Обижаешься? – спросил он. – А как?… Это была какая-то проверка?

Салли пожала плечами, потом сбросила с себя простынь, посмотрела на Дару через плечо и сказала:

– Смотри на меня, на такую, какая я есть. Без пояснений.

Он уже что-то прячет от тебя

«Он уже что-то прячет от тебя» – эта фраза всплыла в голове Салли, как рекламный слоган.

Она затормозила у дома Дары и прислонила велосипед к фонарному столбу. На обочине дорожки, ведущей от улицы к гаражным воротам, лежал комок бумаги. Слишком большой для книжной страницы, но слишком маленький для киноафиши. Лежал он слишком далеко от дома Дары, чтобы его могли выбросить из окна, но и слишком далеко от автобусной остановки, где его могли обронить, роясь в рюкзаке.

Салли подошла ближе: дождь прекратился ещё позавчера, но асфальт высыхал медленно, будто не хотел менять свою чёрную, отливающую блеском поверхность на запылённый серый летний цвет. Салли осмотрелась: у неё вдруг появилось ощущение, что комок бумаги был брошен ей навстречу, как приманка. Как клубок для кошки. Улица была пуста. Окна в доме Дары и в соседнем (доме Дойлов) были пусты.

Салли подняла бумажный комок и стала осторожно его расправлять, одновременно просчитывая в уме ежедневный маршрут робота-уборщика. Если он появляется на перекрёстке у церкви в 8:30, когда Салли видит его из окна, то здесь он убирается не раньше половины второго. Значит, комок могли оставить здесь ещё вчера вечером.

Салли распрямила лист и перевернула его лицевой стороной к себе. Это была явно одна из той стопки репродукций, которую Даре подарил Мёрфи. Но, кажется, Салли её не видела.

Нет, не кажется, а точно: Салли её не видела. Неделю назад они вместе просмотрели весь набор и Салли запомнила каждый портрет, кроме того, который Дара неловко пролистал.

А сегодня портрет будто спрыгнул с мольберта, скрутился в колобок и выкатился ей навстречу. Салли посмотрела нарисованной девушке в глаза, а та посмотрела на неё в ответ. Взгляд у неё был странный: будто девушка что-то знала. Причём знала что-то тайное, лично про Салли, но не судила её за это.

Из-за поворота выехал автобус. Салли поспешила убрать находку в рюкзак. Бережно она сложила потрет вдвое, потом ещё раз вдвое и положила между школьным планшетом и коробкой для завтрака.

И Салли станет большой

С твёрдым намерением бросить она пошла к Мёрфи за наркотиками. Дверь почему-то была незаперта. Салли толкнула её и зашла внутрь.

Она по-прежнему принимала. Иногда глотала сразу четыре таблетки, запив половиной стакана апельсинового сока, ложилась в кровать и укрывалась тёплым белым одеялом до подбородка. Тогда в её голову ползли самые разные мысли. Жизнь, думала Салли, иногда прерывается на разговоры за жизнь. Если вы обмениваетесь текстовыми сообщениями, то это похоже на титры в сериале. Люди живут, движутся, беседуют, потом на тёмном фоне белые буквы сообщают тебе, что это была Салли в роли Салли и Дара в роли Дары и мать Салли (Клода) в роли матери Салли (Клоды) и в следующей серии….

Это были такие спокойные и такие ясные мысли, что Салли недоумевала, почему Дара боится психоактивных веществ. Это же так просто – лечь и посмотреть на свою жизнь без страха. Оу, кам он. Она начинала и понимать Клоду, которая до ежедневного визита в чулан, была растерянной и раздражённой в пропорции примерно шесть к четырём.

– …но мне бы хотелось найти работу по душе, – сказал Дара.

Он сидел в их гостиной. После ужина он всегда отодвигался от стола и складывал руки на коленях как футболист на скамье запасных. Клода моргала, пытаясь понять, как этот предмет сюда попал и почему он плохо вписывается в интерьер, потом собиралась с мыслями и изо всех сил вела себя хорошо. У неё отлично получалось, иногда она даже убедительно входила в роль взрослой рассудительной женщины.

– Чтобы найти работу по душе, Дара, – уверенно начала Клода, – у тебя, во-первых, – тут Клода задумалась, – должна… уже… быть…

– Душа? – спросил Дара.

Салли поперхнулась.

– У тебя должна уже быть специальность, которая приносит тебе доход в той области, в которой ты хочешь самореализоваться, – сказала Клода, не поведя бровью.

Дара и Салли встретились взглядами. Потом Салли поняла, что в этот момент они оба осознали, что Дара начал становиться похожим на Салли. За прошедший год они не могли не стать хоть чуточку, но похожими друг на дружку. И эта реплика – совсем не в духе Дары – выдала их схожесть. Язвительность Салли проела пятно в характере Дары как тряпка, пропитанная растворителем, лежащая на хромированном крыле старого «Бьюика» в гараже механика на Виджент-Стрит.

Салли это поняла и сочла забавным. Даре это не понравилось. Клода ничего не заметила. Вера это никак не прокомментировала и спросила, не стала ли Салли похожей хоть капельку на Дару.

Надо было написать Вере.

Как ни странно, после напряжённого разговора год назад, они стали ближе. Салли иногда звонила ей. Иногда Вера сама начинала разговор, присылая ссылку на сериал. Иногда разговор заканчивался на сериале. Иногда они начинали обсуждать какие-то пустяки, иногда говорили за жизнь.

Как ни странно, Вера оказалась права.

Дара действительно темнил. Он рассказал ей о том, как Софи и Гарретт влезли к нему в дом, о том, как он отвлекал их, чтобы они не заметили Хили. Рассказывая, он посмотрел на мольберт, запнулся, но промолчал. Салли поняла, что кто-то из нагрянувших к Даре, сорвал с мольберта репродукцию, скомкал и забрал с собой. И выбросил – а может, выронил – недалеко от дома.

Салли решила выждать. Если Дара сам расскажет о пропаже, она вернёт ему портрет. Но Дара молчал.

Вере она, естественно, об этом не рассказала. Во-первых, признать, что она была в одном – признать, что она права и во всём прочем. Как в картах Таро: гадалка заставляет тебя верить в то, что она знает «что было», «что есть» и ты уже веришь в то, что она окажется права на счёт того, «что будет». «Ты изменишь Даре. Дара тебе изменит». Ну уж нет.

А во-вторых, Салли и сформулировать не могла, что происходит. У неё появилась соперница, это вроде как очевидно. Но это… картина?

И тем не менее, Салли теперь общалась с Верой. Вдруг у той окажутся не только карты, но и хрустальный шар.

Или зелье.

Таблетки Салли крала в школе. Появлялась там под благовидным предлогом (её действительно иногда просили помочь с роботами) и избегала встречи с директрисой мисс Нири, выстраивая маршрут по школе, как Пакман, избегающий встречи с привидениями. Кстати, она была и Пакманом в том смысле, что спешила наглотаться жёлтых кружочков и быстро покинуть здание.

Салли успела выяснить, почему в школьной аптеке столько оксимиметиков. Оказалось, что школа по какой-то ошибке числится интернатом, а интернатам по разнарядке положены миметики окситоцина «для точечной коррекции поведения» детей, скучающих по дому. Салли даже подумывала о том, чтобы направить фальшивый запрос на смену категории школы до лечебного учреждения, чтобы запасы веществ стали ещё больше и никто не заметил потери трёх-пяти процентов.