<p>

Жаль, что по большей степени все досталось этому "слабаку", но иначе было нельзя. С рождения мне пришлось уйти на второй план и практически впасть в спячку, чтобы не повредить хрупкий детский мозг ворохом своих воспоминаний. На долгие годы становясь безмолвным зрителем. Но даже без этого память "слабака" останется частью меня.</p>

<p>

Долгие пять лет я безучастно наблюдал, изредка насылая "слабаку" сны об одной из наших прошлых жизней. По крайней мере то, что осталось в памяти спустя столько времени. Именно в тот период произошло мое первое пробуждение. Сильный и такой родной гнев, словно ласковый зверь, пробудил меня ото сна, дабы я помог телу в трудной ситуации.</p>

<p>

С тех самых пор я перешел из разряда зрителя в комментаторы. Наблюдая за действиями "слабака", я часто корректировал те или иные его решения. Помогал с управлением нашей силы, подсказывая лучшие способы применения. Сформировал его цель. Но даже с моей помощью он оставался слабаком. Слишком мягкий, слишком добрый. Сколько бы я ни старался, мне не удалось искоренить это в нем.</p>

<p>

Стоило только какому-то пьяному ублюдку отнять жизнь нашей матери, как из личности "слабака" выдернули стержень, отнимая волю к существованию. Отказываясь от мести, своих амбиций и самой жизни. Он сдался, уступая место мне, полностью растворившись в моем сознании.</p>

<p>

Во второй раз мне было суждено родиться, на этот раз окончательно, в этом проклятом доме удовольствий.</p>

<p>

Мой гнев вылился в мир в виде силы, что всегда была со мной, и придавила эту мразь к полу. У меня была только одна цель - отомстить за смерть матери, заставив его пожалеть за содеянное. Смею надеяться, у меня получилось. Каким же удовольствием было смотреть в полные ужаса глаза, перерезая глотку ублюдку, словно свинье на скотобойне.</p>

<p>

После его смерти по телу пронеслась приятная, освежающая волна, но я не стал на ней концентрироваться, рассудив, что сейчас не место и не время для этого.</p>

<p>

Необходимо было проваливать как можно скорее из этого заведения, но бежать сломя голову означало привлечь к себе внимание стражи. И хоть убийства в городе нередкое и довольно обыденное явление, стражу могло заинтересовать происходящее.</p>

<p>

Стоя в дверях и в последний раз оглядывая комнату, которую мы с делили вместе с мамой, я вновь и вновь цеплялся за ее бездыханное тело, которое я наспех накрыл простынями. Оставлять тело матери в таком виде я также не желал, прекрасно помня, как поступают с мертвыми рабами.</p>

<p>

- Пора этому миру познать мой гнев, - сказал я, выходя из комнаты со злой улыбкой на лице.</p>

<p>

"Я устрою достойные похороны", - думал я, оглянувшись на закрытые двери комнаты, ставшей последним пристанищем единственному близкому мне человеку, - "Достойные гордой дочери дома Рексарион".</p>

<p>

Но прежде всего необходимо было расквитаться с еще одним человеком, который всячески мешал "слабаку" выкупить мать - с хозяином борделя.</p>

<p>

Человек этот был уже далеко не молод по меркам этого мира, и седина прочно обосновалась в его волосах, которые практически всегда были уложены и надушены. Разгульная жизнь сделала его полноватым мужчиной, практически всегда одетым в просторные и цветастые наряды, скрывающие его фигуру.</p>

<p>

Сидел он, как и всегда, у себя в кабинете, что, по совместительству, был и его жилищем. На мое везение, в этот раз он был в помещении один, и рядом не оказалось ни одной шлюхи, что всячески бы ублажала своего хозяина. Редкое явление - застать его одного. Настолько же редкое, как и увидеть его одетым.</p>

<p>

- А, юный Ират, - наигранно радостным голосом воскликнул мужчина, - С чем пожаловал?</p>

<p>

Отвечать желания у меня не было, потому я молча оглядывал помещение.</p>

<p>

Внутри царил полумрак, обычно разгоняемый светом из широких окон, которые в этот раз были прикрыты. Поэтому единственным источником света было несколько факелов, один из которых висел возле входа, дабы хозяин кабинета мог видеть посетителя.</p>

<p>

Сам же хозяин расположился в своем ложе, одетый лишь в просторный халат, который, к счастью, все прикрывал. Разглядывать гениталии этой мрази - последнее, чего я сейчас желал. Возле его ложа стоял небольшой столик, похожий на журнальный. На нем расположились какие-то бумаги, кувшин с вином и свеча, что давала освещение.</p>

<p>

- Все еще хочешь выкупить свою мамашу? - спросил он с мерзкой улыбкой на лице, показывая свои желтые зубы.</p>

<p>

Неведомо, как такой ублюдок согласился сохранить мне жизнь или не сделать рабом. Что же такого пообещала мама? Или в те времена он был просто добрее?</p>

<p>

- Вы правы, господин Мирас, - с откровенно фальшивой улыбкой ответил я, достав мешочек с монетами и позвенев им.</p>

<p>

- Хорошо, очень хорошо, - обрадовался он, даже привстав на своем месте, - Подойди ближе. Надо пересчитать монеты.</p>

<p>

С его лица не сходила улыбка, которая начинала меня раздражать. Волна гнева вновь окатила меня. Хотелось вбить ему улыбочку прямо в глотку, чтобы эта мразь подавилась своими же собственными зубами. Пришлось взять себя в руки.</p>

<p>

Остановившись на расстоянии вытянутой руки, кинул ему в ноги мешочек с монетами, чем вызвал его ворчание. Он сел удобнее, чтобы дотянуться до денег, там самым подставив мне шею.</p>

<p>

Полумрак, царивший тут, или природная невнимательность хозяина борделя, вкупе с его алкогольным опьянением, были мне на руку и сыграли с мужчиной злую шутку. Он не заметил ни меча, что висел у меня на поясе, ни кинжала, что я сжимал свободной рукой и прятал за пазухой.</p>

<p>