«… зачем ей все это?»

Но вчера он был невероятно настырен. Ее заболтал, затанцевал, затащил в кровать с чумным лицом, сорвал одежду и выдохся после первого раза.

«… и кто она после этого?»

Она столько лет ждала его. Столько лет мучилась, столько лет со стороны подсматривала за ним. За его жизнью без нее. И ничего у нее без него не ладилось. Все в «молоко», в пустоту. Никого рядом: ни его самого, ни детей от него. Ничего, о чем так много мечтала и желала долгие годы, так и не став той женщиной, о которой он на каждом углу радостно рассказывал бы всем, что совершенно счастлив с ней.

Шесть часов утра.

– О!.. Ты уже не спишь?!

– Да.

– Черт, опять вчера отключился. Концовочку совсем не помню… У меня всегда так бывает. С холода в тепло – и все… вырубаюсь! Провал памяти!.. Даже не знаю, ел ли я шашлык…

– Да. Поклевал немного.

– Ты сама-то как?

– Хочешь, чтобы я рассказала о себе?

– Ну, типа того…

Вчера в машине он так много говорил. Нес какую-то ерунду. Но ей почему-то нравилось, как он старается. И она улыбалась. Смотрела на его раскрасневшееся, возбужденное лицо, и ей было хорошо и совершенно безразлично, куда и зачем он везет ее на ночь глядя. С ним она ничего не боялась, лишь иногда прикрывала мокрые глаза и с трудом сдерживала себя, чтобы не показать, что расстроилась из-за того, что он так и не узнал ее.

– У вас такое удивительное лицо! Правда! Я бы такое никогда не забыл!.. И знаете, от вас исходит какое-то невероятное человеческое тепло!.. Ну, вы понимаете…

Дорога петляла.

Его джип потряхивало на ухабах, и он смешно чертыхался. Косился на нее. И не видел, как тряслись ее руки. Как полыхали ее щеки. Как блестели глаза у взволнованной, вжавшейся в кожаное кресло Клавки-дурнушки. Той самой, которая так же восторженно смотрела на него сейчас, как и тогда, почти двадцать лет назад. Как слушала сейчас те самые липкие слова, с которыми он и раньше вязался к женщинам и потрошил их простуженные, одинокие сердца, потому что знал, что ему сложно отказать.

– Там такие чудесные закаты! А виды вечернего озера-это вообще бомба! Особенно когда солнце садится!.. Будут шикарные шашлыки из парной телятины, сам мариновал! Ребята наверняка уже жарят! Да вы не бойтесь, вас там никто не тронет!.. Если не понравится, я сразу отвезу вас, куда скажете!.. Слово офицера!..

Шумный выпускной в военном училище. Юные золотопогонники в парадной форме. Счастливые родители. Девушки. Гулянье до утра…

Она не хотела идти. Но Томка уговорила:

– Дура, они такие молоденькие и смешные, выбирай – не хочу!.. Только одень свое красное платье! Ну то, что с глубоким вырезом!.. Да, и не забудь припудрить лицо!..

Такое удивительное лицо!..

Ненавистное лицо в крохотных розовых вулканчиках, с которыми она так отчаянно боролась каждое утро. Выдавливала и прижигала их ваткой, пропитанной в настойке календулы, чтобы не тыкали пальцем, чтобы не судачили по поводу скачущих гормонов, чтобы тогда он все-таки заметил ее. Подошел. Взял за руку. Закружил. Безостановочно нашептывал ей на ухо смешную чепуху. Уставшую вытянул на свежий воздух, прижал спиной к деревянной стене старого офицерского клуба и жадно целовал ее в губы, пахнувшие сладким шампанским. А за полночь поймал такси и увез на левую квартиру, с трудом справился с дверным замком, затащил ее в спальню, не включая свет, завалил на кровать и до рассвета не терял своего мужского вдохновения…

– И что бы ты хотел узнать?

– Замужем?

– Нет, если ты об этом.

– Не могу отделаться от ощущения, что мы знакомы.

– Какая разница?

Он свесился с кровати и пошарил под ней.

– Мне казалось, что я вчера заныкал банку пива. Ты не видела?..

– Нет.

Он повернулся к ней, обнял и поцеловал в плечо.

– Слушай, не в службу… Глянь, может, на кухне че осталось. Башку че-т ломит.

Она откинула половинку одеяла. Повернулась и, навалившись на него тяжелой грудью, стянула со стула его мятую рубашку. Села на краешек кровати и надела сорочку. Медленно встала. Взглянула на его кислое лицо. Улыбнулась. Не спеша застегнула несколько пуговичек. Поправила волосы. Встала и ушла.

– А мужики че, еще вечером смотались?

Она отрывисто выпалила «да» и скрылась за русской печью с давно не беленными боками в вертикальных ручейках из засохшей сажи, отделявшей комнату от крохотной кухни.

Ее от него.

– Понятно!.. Ну че, есть?

– Да.

– Шикардос!..

Получив офицерскую должность, утвержденную командованием Дальневосточного военного округа в гарнизоне под Артёмом, он жестко настоял на том, чтобы ее на вокзале не было. Но она ослушалась, вся в слезах все-таки пришла и из-за угла торгового павильона, сжимая крохотный букетик гвоздик, видела, как он прощально целовал мать, обнимал отца, как, смущаясь, стягивал с шеи цепкие руки его будущей жены…

– Черт, хорошо-то как!.. Будешь глоток?

– Нет.

Привлекательный мужчина до сорока пяти эгоистичен. Безрассудно полигамен и редко в полную силу ценит любящих его сейчас женщин. Он знает, что будут еще. Знает, что за спинами этих дурех, питая надежду, стоят еще несколько неприкаянных и нетерпеливо ожидающих своего уникального счастья, отчаянных, на все готовых соперниц. И, мотаясь по гарнизонам страны, он не раз бывал на грани развода. Но обошлось. Сказалась притупляющая чувства служебная рутина с бесконечными ночными дежурствами, муштрой и полевыми учениями. И, дотянув до дембеля, он все же вывез на большую землю чудом сохранившуюся семью…

Она видела их вместе только раз.

Несколько лет назад.

В большом супермаркете. Куда по субботам выбиралась за покупками.

Его узнала не сразу. Потому что прилично поправившийся, коротко остриженный, с хмурым лицом, он катил к кассе заваленную продуктами тележку и был мало похож на себя прежнего. Выглядел как измотанный поединком борец и в окружении шумных детей, рядом с женой, постоянно одергивающей его, он показался ей каким-то потерянным, эмоционально выгоревшим и страдающим от безрадостной жизни мужчиной. И она невольно вспыхнула. Потеряла самообладание и, изменив свой обычный, проторенный между огромных стеллажей маршрут, резко развернулась и нарочно прошла рядом с ними.

Потом она долго изводила себя. Мучилась одним и тем же вопросом: зачем так поступила? Но так и не смогла себе ответить. Потому что запуталась и, обманывая себя, подумала, будто именно сейчас вся ее жизнь решительно изменится и весь ее ненавистный, захламленный тоскою мир теперь рухнет. И в одночасье она наконец-то станет счастливой. С ним. Даст ему то, чего он лишил себя сам, бросив ее, зареванную, на перроне шумного вокзала. И она обнажит и обрушит на него все свои нерастраченные чувства. Всю себя без остатка. До последней капельки, потому что наступит их время и их жизнь…

Но осеклась.

С трудом совладала с собой, хотя уже была готова, широко раскинув руки, броситься к нему. Прижаться к его груди. Расплакаться и почувствовать себя безгранично счастливой от этой неожиданной встречи, потому что ей на миг показалось, будто он узнал ее и сейчас удивленно воскликнет и будет смущенно оправдываться, оправдываться, оправдываться…

Но его отвлекла жена. Что-то сухо ему сказала. Покраснев, он стал зло мотать головой и не увидел пролетевшего мимо него полыхавшего от волнения лица…

Выскочив из магазина, она отчаянно хватала ртом бесполезный, будто разреженный до предела воздух и долго не могла успокоиться. Ноги не держали ее, и, чтобы не упасть, она оперлась дрожащей рукой о холодную стену магазина. Сжалась, пытаясь заглушить крик, рвущийся из ее плотно сомкнутого рта, похожего на окровавленную полоску горизонта. Не сдерживая слез, несколько минут ревела. Размазала по опухшему лицу ванильную помаду и раз за разом безуспешно пробовала подкурить сигаретку, чиркая новой зажигалкой. И ее сердце, почти погасшее, отучившееся чувствовать и переживать, так яростно в ней колотилось, что, вконец растерявшись, она никак не могла его унять, чтобы в очередной раз сдаться и малодушно сбежать от себя.