– Старшего сына Кун Юна и младшего сына Ян Дэ-цзу, и больше никого.

– А кто же я такой? – спросил Хуан Цзу.

– Ты похож на бога в храме, который принимает жертвоприношения, но, к сожалению, не обладает умом, – ответил Ни Хэн.

– Значит, ты считаешь меня деревянным идолом! – в гневе закричал Хуан Цзу и обезглавил Ни Хэна. Ни Хэн, не закрывая рта, поносил его до последней минуты своей жизни.

Лю Бяо пожалел о Ни Хэне и велел похоронить его возле острова Попугаев. Потомки сложили стихи, в которых оплакивают погибшего:

Цао Цао, узнав о смерти Ни Хэна, со смехом воскликнул:

– Негодный школяр погубил себя своим языком!

Убедившись, что Лю Бяо не собирается приносить покорность, Цао Цао решил двинуть против него войска.

– Юань Шао не спокоен, и Лю Бэй не уничтожен, – заметил Сюнь Юй. – Идти в этот поход – все равно что вырвать у себя сердце и желудок и заботиться о руках и ногах. Уничтожьте прежде Юань Шао и Лю Бэя, а потом Цзянхань можно будет покорить одним ударом.

Цао Цао послушался совета Сюнь Юйя.

После отъезда Лю Бэя Дун Чэн день и ночь совещался с Ван Цзы-фу и другими единомышленниками, но придумать ничего не мог. В первый день пятого года периода Цзянь-ань[115] во дворце был прием. Цао Цао держал себя вызывающе. Дун Чэн от негодования заболел. Император, прослышав о болезни своего дядюшки, послал к нему придворного лекаря Цзи Тая. Он был родом из Лояна и имел прозвище Цзи Чэн-пин, но называли его просто Цзи Пином. Он был знаменитым лекарем того времени. Цзи Пин стал лечить Дун Чэна настоями трав и не отходил от его ложа. Он часто замечал, что Дун Чэн сокрушенно вздыхает, но расспрашивать ни о чем не смел.

Однажды вечером, когда Цзи Пин откланялся, собираясь уходить, Дун Чэн попросил его остаться поужинать. Они пили вино до часа первой стражи, и Дун Чэн от утомления задремал. Вдруг доложили, что пришел Ван Цзы-фу со своими друзьями. Дун Чэн вышел встречать их.

– Великое дело улажено, – сообщил ему Ван Цзы-фу.

– Каким образом? – живо заинтересовался Дун Чэн.

– Лю Бяо объединился с Юань Шао, и они ведут сюда по десяти направлениям пятьсот тысяч воинов. Ма Тэн, соединившись с Хань Суем, идет с севера во главе силянской армии численностью в семьсот тысяч человек. Цао Цао послал им навстречу все войска, которые были в Сюйчане. В городе пусто. Если собрать слуг и рабов пяти наших семей – а их наберется более тысячи, – можно нынешней же ночью ворваться во дворец, где будет новогодний пир, и там убить Цао Цао. Нельзя терять такой случай!

Обрадованный Дун Чэн тут же собрал своих слуг и рабов, вооружил их, сам облачился в латы и сел на коня. Пять единомышленников условились встретиться у внутренних ворот дворца и действовать сообща. Когда наступил вечер, по сигналу барабана все они привели своих людей. Дун Чэн с мечом в руке вошел во дворец. Цао Цао сидел за столом во внутреннем зале.

– Ни с места, злодей! – закричал Дун Чэн и тут же одним ударом поверг его наземь.

В этот миг Дун Чэн проснулся и понял, что все это лишь сон, столь же невероятный, как сон о муравьином царстве Нань-гэ. Во сне Дун Чэн громко поносил Цао Цао.

– Вы хотите нанести вред Цао Цао? – воскликнул Цзи Пин.

Дун Чэн онемел от испуга.

– Не пугайтесь, дядюшка! – сказал Цзи Пин. – Я хоть и простой лекарь, но никогда не забываю о ханьском императоре. Много дней подряд я замечал, что вы охаете и вздыхаете, но не осмеливался расспрашивать, и только слова, сказанные вами во сне, открыли мне ваши истинные чувства. Не будем обманывать друг друга. Если я могу быть чем-нибудь полезен, пусть уничтожат девять колен моего рода, я все равно не раскаюсь!

– Боюсь, что вы не чистосердечны! – Дун Чэн закрыл лицо руками и заплакал.

Цзи Пин прокусил себе палец в знак клятвы. Тогда Дун Чэн вынул указ и велел Цзи Пину прочесть его.

– Боюсь, что наши нынешние планы не увенчаются успехом! – добавил он. – С тех пор как уехали Лю Бэй и Ма Тэн, мы ничего не можем предпринять. Я заболел от волнения.

– Не беспокойте князей: судьба Цао Цао в моих руках! – заявил Цзи Пин.

Дун Чэн заинтересовался.

– Цао Цао часто страдает головными болями, – пояснил Цзи Пин. – Он всегда зовет меня, и я даю ему лекарство. Достаточно напоить его зельем, и войска не надо будет поднимать!

– Спасение Ханьской династии зависит от вас! – воскликнул Дун Чэн.

Цзи Пин распрощался и ушел, а Дун Чэн направился во внутренние покои и вдруг увидел, что его домашний раб Цинь Цин-тун шепчется с прислужницей Юнь-инь. Сильно разгневанный, Дун Чэн хотел предать раба смерти, но, поддавшись уговорам жены, передумал и велел дать обоим влюбленным по сорок ударов палкой. Потом Цинь Цин-туна заперли в погребе. Затаив злобу, он ночью сломал железный запор, перепрыгнул через стену и бежал. Явившись во дворец Цао Цао, он сообщил ему о заговоре. Цао Цао увел его в потайную комнату и расспросил все подробности.

– Ван Цзы-фу, У Цзы-лань, У Ши и Ма Тэн в доме моего хозяина замышляют что-то против вас. Хозяин показывал им кусок белого шелка, но что на нем написано, я не знаю. А недавно я видел, как Цзи Пин прокусил себе палец в знак клятвы.

Цао Цао укрыл Цинь Цин-туна во дворце, а Дун Чэн, зная лишь, что тот бежал, даже не стал его разыскивать.

На другой день Цао Цао притворился, что страдает головной болью, и вызвал Цзи Пина. «Теперь злодею конец», – подумал лекарь и, захватив с собой зелье, отправился во дворец. Цао Цао лежал на своем ложе и велел Цзи Пину приготовить лекарство.

– Один глоток, и боль пройдет, – сказал Цзи Пин.

Он велел принести сосуд и тут же на глазах стал готовить питье. Когда оно закипало, Цзи Пин тайно подлил яду и поднес Цао Цао. Тот медлил.

– Пейте, пока горячее! – уговаривал Цзи Пин. – Несколько глотков, и сразу поправитесь.

– Вы читаете ученые книги и должны знать этикет, – возразил Цао Цао. – Когда заболевшему государю предлагают лекарство, его сначала пробуют сановники. Если лекарство должен выпить отец, его сначала пробует сын. Вы для меня самый близкий человек, почему же вы не пробуете прежде, чем дать мне?

– Лекарство делается для больных. Зачем его пробовать здоровому?

Цзи Пин понял, что заговор раскрыт, и, бросившись на Цао Цао, силой пытался влить ему в рот отраву. Цао Цао отшвырнул чашу, она разбилась вдребезги. Слуги тотчас же схватили лекаря.

– Я не болен! Я испытывал тебя! – вскричал Цао Цао. – А ты и в самом деле пытался отравить меня.

Двадцать здоровенных тюремщиков поволокли Цзи Пина в сад на допрос. Цао Цао восседал в беседке, а Цзи Пин связанный лежал на земле. На лице его не отражалось ни тени страха.

– Я считал тебя лекарем! Как ты смел подсыпать мне яду? – начал Цао Цао. – Тебя кто-то подослал. Назови их, и я прощу тебя.

– Ты – злодей! Ты обижаешь государя и обманываешь знатных! – выкрикнул Цзи Пин. – Не я один – вся Поднебесная ждет твоей смерти!

Цао Цао трижды настойчиво повторил вопрос, но Цзи Пин твердил:

– Я сам хотел тебя убить! Меня никто не подсылал! Замысел мой не удался, ну что ж, я умру, и только.

Цао Цао приказал бить его. В течение двух часов стража избивала несчастного лекаря. Кожа его повисла клочьями, кровь заливала ступени беседки. Опасаясь, что Цзи Пина забьют до смерти, так и не добившись у него признания, Цао Цао велел дать ему передохнуть.

На следующий день Цао Цао устроил пиршество и пригласил всех сановников. Не пришел лишь Дун Чэн, сославшись на болезнь. После того как вино обошло несколько кругов, Цао Цао сказал: