«Разлука ты, разлука, чужая сторона», – навязчиво ныло у меня в ушах при вслушивании в речь оратора. – Ей-ей, вы житель какой-то подлунной планеты, но не земли. У вас нет времени, а вы продолжаете его тратить на то, что, право, удивительно просто и ясно. К чему?»
И как бы в ответ на мои мысли, сзади раздалось обращении ко мне:
– Господин поручик, разрешите доложить, что мы хотим есть, а там у дворца юнкера получают хлеб.
«Ага! Сейчас кончит комиссар говорить, я попрошу разрешения запастись хлебом».
– Вот что нас губит, – вдруг обратился ко мне юнкер N.
– Тише! Бросьте! Вы же строю! – оборвал я не выдержавшего юнкера. – Пускай делают что хотят, лишь бы мы сами не забыли о Родине, – уже смягчаясь, добавил я.
– Господин военный комиссар! – как только последний кончил говорить, обратился я. – Разрешите получить хлеб – его здесь рядом выдают, юнкера сегодня еще не ели.
– Да, да, только скорее! – дал согласие военный комиссар с несколько озабоченным выражением лица, очевидно от мелькнувшей мысли, что слушать и прекрасные песни на пустой желудок не особенно весело.
Пока юнкера получали хлеб, я получил ответ о патронах. Патроны действительно были, но на выдачу требовалось распоряжение из Главного штаба. От кого же это должно было изойти и кто должен был их выдать, пока, несмотря на все усилия поручика Мейснера, выяснить не удавалось.
«Вы не можете себе представить, какой там внутри царит кавардак, – указывая на дворец и здание Главного штаба, рассказывал поручик. – Я ни от кого не мог добиться ни одного путного указания. Начальник штаба посылает к адъютантам; те к коменданту дворца, а последний к начальнику штаба. Черт бы их всех драл, сволочь штабная!» – вспылил поручик. «Хороши гуси. Не беда. Я доложу Станкевичу, пускай распорядится, на то он, кстати, и комиссар, чтобы за порядком наблюдать». Военного комиссара уже осаждала какая-то группа из военных и штатских.
– Ну что, готовы? – встретил он меня вопросом.
– Так точно. Хлеб получен. Вот не могу получить патронов.
– Патронов? Зачем? – перебил меня комиссар.
– У нас мало. По пятнадцати штук на винтовку. Пулеметов и гранат совсем нет. Обещали выдать здесь, но добиться…
– Это лишнее; дело до огня дойти не может. И пятнадцати штук за глаза довольно. Идемте, ведите роту. Дорогу знаете во дворец? Прямо по Морской. А придя во дворец, вы хорошенько ознакомьтесь с постами и решительно прикажите огня без самой крайней необходимости не открывать. Я буду сам все время там, так что вы можете быть спокойным. А если и подойдет к Мариинскому дворцу какая-либо хулиганствующая толпа, то, право, для укрощения ее достаточно одного вида юнкеров, стоящих на постах с винтовками. Вот внутри дворца надо быть начеку. Я боюсь, чтобы кто не устроил обструкцию в зале заседаний и не произвел паники. Стройте во вздвоенные ряды и идемте, – подойдя к полуроте, распорядился военный комиссар.
Мы двинулись. Юнкера, сперва молчаливые, теперь вполголоса делились впечатлениями. Только военный комиссар весь ушел в какую-то беседу с сопровождавшими его офицером, штатским и двумя юнкерами из членов Совета школы, зачем-то ему понадобившимися.
«Не выслать ли вперед разведку? – подумал я, выйдя на Морскую. – Хотя это зачем же? Ведь достаточно же ясно заверил военный комиссар, что с боевой точки зрения – все спокойно. А кроме того, если впереди и окажется что-нибудь скверное, то ведь, слава Богу, какая у меня силища, вы, мои хорошие господа юнкера, плохо владеющие винтовками, и вы, господин военный комиссар».
– Раз, два!.. Тверже ногу!.. Ноги не слышу! – словами команды попытался я оторвать себя от легкомысленных дум и вдруг рассмеялся – у одного из юнкеров выпал из-под мышки несомый им хлеб. Смущенный своею неловкостью, юнкер выскочил из строя за покатившейся по серому глянцу цементной мостовой буханкой хлеба.
– Куда? – завопил отделенный командир. – Из строя, без разрешения? На место!
«Ха-ха-ха…» – смеялись юнкера. «Ха-ха-ха!» – заливались, обрадовавшись случаю, остановившиеся на тротуаре две девушки, по костюмам и кричащим манерам определенно принадлежавшие к категории заблудших созданий.
– Да, посмяться есть отчего, – говорил я фланговому юнкеру, – юнкера в боевой готовности, и с хлебами под мышками, и на Морской.
– Остановитесь! – догоняя меня, быстро отдал распоряжение военный комиссар. – Оставайтесь здесь, я зайду на телефонную станцию попытаться произвести смену находящегося там караула, который, по полученным сведениям, перешел на сторону ленинцев, – сообщил мне свое намерение военный комиссар.
Я остановил полуроту. Пока военный комиссар переходил улицу, к нам подошел какой-то офицер и стал возмущенно рассказывать о том, что сегодняшней ночью у Петроградского коменданта из стола выкрали пароли и отзывы караулов Петроградского гарнизона. И вот сегодня в час смены на телефонную станцию проникли большевики. Но они еще скрывают это для того, чтобы перехватывать телефонные разговоры правительственных органов и членов Совета Республики.
Возбужденное описание нервно настроенным офицером казалось хотя и интересным, но крайне сомнительным. Особенно меня настраивал против рассказа вид рассказчика. Бегающие глаза, тонкий, визгливый голос, резко подчеркивавший простоту стиля фраз, и приказчичьи ухватки, заменявшие ему манеры, буквально били по нервам.
«Что-то нечистое здесь, – закопошилось в голове в результате интуитивного отрицания навязчивой убедительности особы в офицерской форме. – Не от вас ли узнал такую необычайную новость, господин военный комиссар? Боже мой, надо скорее его предупредить. Ведь он – сама наивность!»
– Они отказываются добровольно освободить телефонную станцию, – озабоченно проговорил военный комиссар. – И я решил произвести смену силою. Оставьте половину юнкеров с офицером здесь, приказав следить за воротами и окнами, а с другой половиной вы продвиньтесь вперед и уже с той стороны ворот ведите наблюдение за нею. Отделите мне нескольких юнкеров, и я попытаюсь с ними проникнуть на станцию. Землячки увидят, что с ними не шутят, и сразу сбавят тон. Там караульный начальник какой-то прапорщик; очевидно, он все и мутит, – высказал свои соображения военный комиссар.
«А кто ему подал пример и кто его этому научил?» – подумал я, услышав тон глубочайшего пренебрежения, с которым было произнесено: «какой-то прапорщик». Но забота выполнения полученного приказания оказалась сильнее всяких философствований, и я, отделив первое отделение 1-го взвода в распоряжение военного комиссара, начал производить по улице соответствующее передвижение для получения лучшего надзора за зданием телефонной станции, а в случае надобности и ее обстрела.
Прапорщик Одинцов-младший, оставаясь на том же расстоянии от здания телефонной станции, построил свой 2-й взвод 2-й роты поперек Морской, во всю ее ширину фронтом к Мариинской площади. Я же, перейдя с тремя отделениями 1-го взвода фасад телефонной станции, принял то же построение, но фронтом в обратную сторону, в сторону Невского проспекта.
Из безвинтовочных юнкеров я создал команду связи. Между тем военный комиссар с юнкерами 1-го отделения 1-го взвода подошел к воротам станции, но они оказались уже запертыми. И я, стоя на тротуаре, впереди правого фланга своего взвода, старался предвосхитить у военного комиссара выход из создавшегося положения, которое, наконец, меня убедило, что на телефонной станции действительно находятся приверженцы Ленина и КО. «Вот у кого надо, оказывается, учиться энергии. И откуда только у них такое руководство? Интересно, как бы вы объяснили это теперь? – мысленно обращался я к всплывшей в памяти картине ночного совещания 19-го в «Колхиде». – Начало не дурное, – просмаковал я решительность действий господ подпольщиков. – Теперь дело за нами. Однако что же предполагает предпринять военный комиссар», – в нетерпении вглядываясь в окна и ворота станции, топтался я на месте.
Та-та-та-та – вдруг резко разрезался воздух визгливо стучащим свистом, родившим представление о железных, зелено-темных и красно-бурых крышах домов, которые с силою полили металлическим градом, отчего переливающиеся дробью отзвуки становились коротко-сухими. Та-та-та-та – поплыла вдоль Морской новая волна дробящих отзвуков, отвеивая от себя какой-то захватывающий дыхание мысли холодок.
