Какая трусость.

Ведут себя так, словно размер их мужественности зависит от того, насколько грязно они смогут высказаться обо мне, и все же я связана и скована так, будто являюсь самым опасным человеком, когда-либо ходившим по этой земле.

Но это не так.

Это звание принадлежит Кайму.

Они ни хрена не понимают.

Внезапно матросы замирают, стоя в строю и отдавая честь. Звук медленных, уверенных шагов гулко отдается по половицам.

— Приятный сюрприз, — раздается знакомый голос. Это точно Триз. Его мрачный тон вызывает во мне волну отвращения. — Почему ты решила, что сможешь убежать от нас, воробушек? — Его блестящие кожаные сапоги скрипят, когда он приседает на корточки рядом со мной. — Разве ты не знаешь, что Арахен протянул свою паутину через весь континент? Мы даже следим за достопочтенными. Интересный у тебя был попутчик, Амали. Мой собеседник из достопочтенных рассказывал много интересного об этом человеке… или демоне, или кто он там. Надеюсь, у тебя не развился синдром привязанности к этому дезертиру достопочтенных, Амали. Кроген придет в ярость, если узнает, что его девственный трофей был испорчен до того, как он смог на него претендовать. Конечно, у нас есть способы проверки, но ты же уже знаешь это, не так ли, воробушек?

Кайм разорвет тебя на части, когда увидит, что ты сделал со мной, тихо бушевала я, вытягивая шею и пытаясь разглядеть его в своем ограниченном поле зрения. Если я не схвачу тебя первой. Мои руки и спина ужасно болят, но не показываю своего дискомфорта, глядя на Триза.

Его отвратительный запах доносится до меня: несвежий пот, табак, кожа и нотки кислятины. Он знаком и навязчив, напоминает мне о том времени, когда я была молода и напугана, когда верила, что моя судьба предрешена.

Теперь я просто хочу убить его.

Трус. Ты такой крутой, когда я скована и беспомощна?

Внезапно в поле моего зрения появляется уродливое лицо Триза. Он почти не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз. Возможно, морщины стали глубже, щеки — больше, волосы — седее, но он все тот же жирный, озабоченный старый ублюдок, каким был, когда впервые схватил меня.

Встретить его снова… вот так. Какая проклятая удача.

Его маленькие серые глазки-бусинки медленно путешествуют по моему телу, заставляя кожу покрываться мурашками. — Наш божественный император разделит тебя с Эларом. Ты станешь прекрасной жертвой нашему богу.

О, заткнись наконец с этими напыщенными, мелодраматическими заявлениями, старый мерзкий ублюдок.

Он убирает прядь волос с моей метки. Я подавляю дрожь. Триз развязывает отвратительную промасленную тряпку, зажатую между моими зубами.

Неожиданно моя челюсть и рот свободны, и я чувствую вкус свежего воздуха и горькой грязи. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы вести себя спокойно, не кашлять и не плеваться, как рыба, выброшенная на берег. Вместо этого я смотрю Тризу прямо в глаза и ищу центр своего спокойствия.

На мгновение я уплываю отсюда.

Я нахожу спокойствие, вызывая в своем сознании образ Кайма. Нахожу его в воспоминаниях о его ледяной холодности у меня за спиной, когда мы медленно едем по прохладному, тихому лесу во второй половине дня.

Это вызывает улыбку на моих пересохших, измазанных жиром губах.

Не говорю ни слова.

— Разве тебе нечего сказать мне, девчонка? Разве ты не собираешься умолять о свободе?

Молчу.

— Ты даже не собираешься заверить меня, что будешь хорошо себя вести? Потому что если ты будешь вести себя хорошо, я, возможно, даже стану иногда относиться к тебе по-доброму.

Я насмешливо вздергиваю бровь, но все равно ничего не говорю. Не собираюсь доставлять ему удовольствие слышать мой хриплый, надтреснутый голос. Мне отчаянно нужна вода, но не собираюсь умолять о ней.

Враги не могут меня убить и не могут меня трахнуть.

Нет ничего, что они могут сделать со мной, что могло бы меня напугать.

Ничего.

— Упрямая сука, — рычит Триз, поднимая руку, как будто хочет ударить меня.

Оскаливаюсь на него. Давай, трус. Ударь меня.

Позади него солдаты и матросы недовольно бормочут между собой. Несколько из них делают знак Элара руками. Похоже, им не нравится, как Триз обращается со мной.

Что происходит?

Голоса раздаются вокруг меня.

— Ей не повезло.

— Плохая примета.

— Мне не нравится плавать на «Лакслане». Никогда не любил. А теперь у нас на борту она?

— Ты знал, на что подписывался, Горри.

— Э, командир, — говорит один из мужчин, бородатый, татуированный моряк, — мы не можем позволить ведьме быть здесь.

Триз оглядывается через плечо. — Тогда мы закроем ее в трюме. Закуем ее в кандалы. Она не сможет ничего сделать.

— Вы не понимаете, сэр.

— Чего не понимаю? Ты серьезно пытаешься перечить своему начальнику, матрос Горри? — В голосе Триза звучат опасные нотки.

Матросы перешептываются между собой, выражая явную тревогу. Это пестрая компания, одетая в плохо сидящую пурпурно-белую полосатую мидрианскую форму, которую они переделали под себя: рукава оторваны, штанины укорочены, на поясах висят странные наборы инструментов и оружия. У одного мужчины на поясе висит нечто, похожее на отполированную кость ноги. Другой сделал пряжку ремня из чего-то, что подозрительно напоминало часть человеческого черепа.

Они бросают на меня косые взгляды, как будто я что-то страшное и запретное.

Эти грубые, закаленные мидрианские мужчины…

Боятся ли они меня на самом деле?

Моя улыбка превращается в ухмылку. Триз хмурится.

— Она отмечена, — шепчет Горри. — Избранная Лока. Мы не можем допустить ее на этот корабль. Проклятие смерти, она потопит нас или навлечет на нас зимний шторм. Мы слишком далеко от храма, и скоро наступит середина зимы. Дни слишком коротки. Нам не хватает здесь защиты Элара.

Триз поднимается на ноги и шагает к моряку. Он вытаскивает длинный клинок из ножен на поясе и приставляет его к горлу моряка. — Если ты еще хоть раз оспоришь мой приказ, я обезглавлю тебя на глазах у твоих людей, — он холодно смотрит на меня. — Привяжите ее к фигуре на носу корабля. Она не сможет причинить беспокойство, если будет смотреть Элару прямо в лицо.

К фигуре на носу корабля? Зачем?

Матросы смотрят на меня так, словно я разъяренная водяная гадюка.

— Я ее не трону, — бормочет один из них.

Триз кивает своим солдатам, и они тут же отделяются от матросов. Теперь я вижу, что мидрианских солдат легко отличить: на них строгие черные куртки, черные брюки и кожаные сапоги до колена. Все они носят одинаковые широколезвийные мечи и изогнутые кинжалы. Их волосы аккуратно подстрижены, а в глазах одна и та же стальная решимость.

— Что я говорил об оспаривании моих приказов? — говорит Триз тихо, угрожающе.

Солдаты поворачиваются к матросам, руки опускаются к оружию.

Двое матросов неохотно выходят вперед. — Мы сделаем это, — говорит один из них. Это босоногий мужчина с веснушчатым лицом и беспорядочной копной светло-русых волос. Совсем молодой, возможно, ему всего шестнадцать или семнадцать зим.

— Привяжи ее надежно, — холодно приказывает Триз. — Мы же не хотим, чтобы она упала в океан, правда?

Я застываю, когда по мне пробегает холодок.

Что же они имеют в виду?

Глава 8

Кайм

Со связанными за спиной руками и отсутствующими кистями, зудящими как сумасшедшие, я пробираюсь вверх по склону, мои шаги поскрипывают по крупному серому гравию.

Я могу сжимать кулаки своими несуществующими руками. Могу переплетать пальцы и скользить ими за спиной, дергая свои путы.

Но моих кистей там нет.

Как странно.

Я заставляю себя сосредоточиться на странности моих отрубленных рук, потому что это отвлекает от агонии проклятого драконьего яда, текущего по моим венам. Все мое тело словно горит. Зрение плывет, ноги дрожат. Несколько раз я чуть не споткнулся, но вовремя поймал себя, потому что не хочу доставлять этим безмозглым достопочтенным удовольствие видеть меня таким слабым.