— Совершенная и неотразимая, я весь у ваших ног. За всю свою жизнь я не видел ничего прекраснее и удивительнее. Шедевр, который невозможно повторить. Природа отдала тебе все, не оставив надежды другим.

— Почему ты замолчал? Я уже не хочу есть, я хочу только слушать. Говори.

— Я проглотил язык. Необходимо срочно прополоскать горло вином.

Он налил полные фужеры вина, и они выпили. У Даши тут же вспыхнули щеки, а глаза заблестели еще больше. На несколько секунд кавалер спустился на землю.

— Понятия не имел, что у моей мамочки столько светящихся стекляшек.

Он взял Дашу за руку и осмотрел кольцо с крупным камнем.

— Начать надо с того, что я стекляшки на свое тело не надеваю. Продолжу тем, что твоя мамочка к бриллиантам никакого отношения не имеет. Это наследство от моей мамули. Да будет земля ей пухом!

Молодой человек мягко улыбнулся.

— Красиво. Но я ничего не смыслю в ювелирных изделиях, зато могу оценить живую красоту. Тут любые камешки меркнут. Разве могут они превзойти неземное очарование бесконечных синих глубин этих неотразимых глаз. Какая мраморная холодная Венера способна сравниться с нежным теплом и изяществом твоих линий! Шея, изгиб спины, плечи, бедра, ноги, талия. Каждый штрих кричит о совершенстве, в котором горит огонь страсти, а не мертвая глыба льда и не булыжник, обработанный гением. Природа сильнее и талантливее любого смертного. С ее шедеврами невозможно состязаться.

— Да–да. Похотливый взгляд, капание слюней, я это уже видела у отцов своих подружек, которые наблюдали за мной из–за газеты и ели меня глазами. А мне в ту пору и двенадцати не исполнилось.

— Фу! Какая проза!

— Но не я ее сочиняю. Детские впечатления долго остаются в нашей памяти.

— Придется выпить вина, а то я окончательно потеряю голову. Надо отгородиться от тебя розовой пеленой хмельного дурмана.

— Нет уж, ты балдей от меня. Вино лишнее, когда душа в пятки уходит от одного прикосновения. Ты не согласен?

Даша рассмеялась и опустошила полный бокал.

Свечи давно догорели, а они все сидели, освещенные пламенем камина, и держались за руки. Он все говорил, говорил, а она слушала и улыбалась.

«Не каждой женщине, прожившей большую жизнь, удается испытать такие мгновения блаженства!» Эту фразу Даша скажет позже, а пока она молча утопала в счастье.

5

В медицинском заключении патологоанатома говорилось, что смерть женщины наступила от отравления ядом, в состав которого входил цианид.

Подполковник внимательно ознакомился с документами и отложил бумаги в сторону. Когда он нервничал, то просовывал указательный палец между сдавленной толстой шеей и рубашкой и начинал гонять его по кругу, словно избавлялся от смертельной удавки. В летнюю пору можно и не надевать галстук и китель, но подполковник предпочитал полную форму. Закончив с воротом рубашки, он покосился на подчиненных, которые холодно взирали на шефа с другого конца стола. Вся команда выглядела, как люди с опытом. Капитану было лет пятьдесят, а лейтенанту около сорока. Не мальчишки, но волнение в глазах скрыть не удавалось.

Подполковник достал «беломорину», дунул в папиросу и закурил. Когда над его лысиной заклубился облаком дым, он заговорил.

— «Железка» не хочет брать на себя труп. По сути дела, они правы. Я их понимаю. Вы упустили шанс повесить убийство им на шею. Если бы вы грамотно составили протокол на месте происшествия и дали бы его подписать проводнику и понятым, то мы могли бы забыть о деле, а теперь поезд ушел!

Капитан кашлянул.

— Поезд и впрямь ушел. Нам удалось задержать его на двадцать минут. Это предел, он занимал путь. И потом… у нас не было причин считать эту смерть убийством. Сопляк, оказавшийся с бабой в одном купе, не похож на маньяка. В лучшем случае он в далеком детстве отрывал мухам крылышки. Пустышка! Следов насилия никаких. Сердечный приступ. Труп, свидетелей снимают с поезда, а вы следуете далее и доводите дело до конца. Пусть до Симферополя, но до конца. Поздно вас уже учить. Пенсия на носу, а вы как салаги себя ведете.

— Свидетеля мы сняли. Сопляка. Он сейчас в привокзальном КПЗ отсиживается. Мы ничего на него не оформляли.

Капитан осмотрелся по сторонам, как заговорщик, и подался вперед.

— Пацана надо посадить на поезд, и пусть валит, куда хочет. В Курске своего отребья хватает. Ну а бабу надо оформить как неопознанный труп, найденный в канаве. Сжечь и забыть!

— А с этим что делать? — Подполковник постучал волосатой рукой по документам экспертов. — Мы обязаны открыть уголовное дело! А что скажет прокурор?

— Сжечь! — продолжал капитан. — Все можно тихо спустить на тормозах…

— Заткнись! — рявкнул начальник.

Лейтенант поднял с пола кожаную дорожную сумку и поставил ее на стол.

— Это ее барахлишко, шеф, — с волнением доложил младший офицер и расстегнул сумку. — Не желаете взглянуть?

И, не ожидая ответа, он начал раскладывать вещи на зеленом сукне.

Подполковник нахмурил брови.

Набор вещей выглядел, как в заправском боевике. Кабинет периферийного начальника с умеренной зарплатой и предсказуемым ростом раскрываемости преступности такого еще не видел.

Пистолет «вальтер» образца сорок третьего года, двенадцатизарядный «кольт» армейского образца, пять пачек патронов, приборы ночного видения, наручники, несколько баллончиков с газом, жестяная коробка из–под печенья, где хранился жемчуг, золотые украшения, алмазная россыпь и другие камни, ювелирные изделия. Несколько пачек стодолларовых купюр, перетянутых резинками, и полсумки таких же с рублями. Основная начинка прикрывалась нижним женским бельем. Ни документов, ни записей в саквояже не нашлось.

Подполковник встал из–за стола, подошел ближе и долго разглядывал содержимое дорожной сумки.

— Девочка связана с криминалом, — прошептал лейтенант, поглядывая на дверь. — Если она исчезнет, то вряд ли объявят розыск. Таким людям шум не нужен.

Начальник сунул палец за воротник и помотал головой. Озабоченное лицо покраснело, а на висках вздулись жилы.

— Собери все, — приказал он и направился к сейфу. Дверца открылась. Кроме табельного пистолета, стальные стены двухъярусного шкафа ничего не скрывали.

— А теперь поставь сумку сюда и сядь на место.

Через минуту все заняли исходные позиции.

— Теперь всем ясно, что ее убили?

Офицеры кивнули.

— Почему не забрали сумку?

— Не решились поднимать шум, — продолжал шептать лейтенант. — Сумка лежала в багажном ящике под сиденьем. Пришлось бы скидывать труп на пол. В купе ехал посторонний.

— Это еще надо доказать. Мальчишку не выпускайте. Начинайте допрашивать, но не перегибайте палку. Никаких бумаг не заводите. — Немного помолчав, подполковник добавил: — В поезде наверняка ехал сопровождающий или убийца.

— Несомненно, кто–то должен был ее контролировать или встречать. Но нам ее сдали, как багаж. Странно.

Подполковник покосился на капитана, словно тот сказал что–то очень важное, но тут же встряхнулся и деловым тоном спросил:

— Когда поезд пойдет обратно?

— Сегодня. В пятнадцать тридцать.

— Возьмите за жабры проводника и начальника поезда. Пусть забудут о мертвой пассажирке и никогда не вспоминают о ней. Это в их интересах. Руководство «железки» не хочет брать дело на себя, мы идем им навстречу и забираем его в свое производство. Но теперь пусть не лезут в наш огород!

Внезапно начальник замолк, посмотрел на сейф и спросил:

— Там все? Или чего–то не хватает?

— Даже чулки и лифчики на месте.

— Этим вас не соблазнишь. Переходный возраст уже позади. А теперь надо запастись терпением. Кто–то где–то рыщет. Где–то рядом. Пора ставить капканы. Мы еще не знаем, с кем имеем дело, но надеюсь, у нас сил хватит справиться с любым противником.

— Никто не спорит, шеф. За такие деньги можно поиграть в активность. Мы постараемся.

— А может, она ехала без сопровождения? — задумчиво обронил лейтенант. — Такой вариант не исключен. Когда человеку угрожает опасность и он сматывается, то в дорогу берут самое ценное. В эти секунды не думают об охране.