– К чужому опыту?

– Да, к опыту человечества.

Все смотрели на заместителя прокурора города – не потому, что он начал бездельный разговор, а удивленные тоном, из которого пропала шрапнельная сила, стрелявшая словами–осколками.

– Мы слишком привыкли жить за чужой счет, – буркнул Рябинин.

– А вы знаете, почему технический прогресс опережает нравственный?

– Потому что технический проще, – опять сказал Рябинин – или опять буркнул?

– Почему за сто двадцать тысяч поколений, проживших на земле, человечество набралось ума меньше, чем должно бы?

Теперь Рябинин смотрел на Валентина Андреевича и молчал, сбитый с толку. Заместитель прокурора города, гроза следователей, сухой, сухощавый, моложавый, всегда затянутый в хрустящие одежды, хотел с ним поговорить на свободную тему. Тут, на судилище, при посторонних. Что известно о нем еще? Иногда он ложился в больницу – извлечь очередной осколок. У него трое взрослых сыновей. Говорили, что он дважды отказался от повышения…

– Потому что научно–технические новинки перенимаются легко, – не дождался Валентин Андреевич ответа Рябинина. – Молодому человеку очевидно, что электрическая лампочка лучше свечки, а автомобиль лучше лошади.

– Берут папину машину, но не папин опыт, – вставил Рябинин.

– Совершенно верно. А в морали и философии они начинают от пещеры.

– Если начинают, – вставил теперь Беспалов, отрешившись от натертых паркетин.

– Если начинают, – согласился Валентин Андреевич. – Отсюда скачок в науке и технике и отставание в духовной жизни. Так есть ли смысл пренебрегать гуманитарным опытом поколений?

Рябинин об этом уже думал, об этом уже с кем–то спорил.

– Его невозможно взять, – сказал он.

– Почему же?

– Ни один роман о любви не заменит самой любви.

Антимонин почему–то рассмеялся. Валентин Андреевич глянул на него, потом на часы и сделался заместителем прокурора города:

– Так. Все, товарищи.

– Как все? – опешил Васин. – А что же с Рябининым?

Заместитель прокурора города помолчал, остановив ничего не выражающий взгляд на Васине, отчего тот суетливо закрыл папку с бумагами.

– Андрей Дмитриевич, переписать номера купюр мог только человек, который держал их в руках. Кто?

– Копытко.

– Ему переписывать незачем: он сообщать не собирался и взятку отрицает.

– Жена, родственник, приятель, – предположил Антимонин.

– Значит, мы должны допустить, что у Копытко есть очень близкий человек, которому этот Копытко сказал, что идет давать взятку. Допустить, что этот близкий человек потихоньку от Копытко переписал номера купюр. Допустить, что Копытко видел, как Рябинин прятал деньги в собрание сочинений Тургенева, именно в четвертый том. Допустить, что Копытко все это рассказал близкому человеку. Допустить, что близкий человек решил посадить Копытко, поскольку взяткодатель тоже преследуется законом. Так?

– Вряд ли, – сразу согласился Антимонин.

– Да, вряд ли. Скорее всего, это сделал человек, который толчется в канцелярии и слышал о деле Копытко. Думаю, когда Рябинин закончит дело Калязиной, человек этот найдется. Номера купюр переписывают не тогда, когда дают взятки, а когда замышляют провокацию.

Вероятно, Валентин Андреевич ждал каких–то ответных слов, но все молчали, еще не найдясь после столь быстрого и определенного решения дела.

– И еще, уважаемые психологи. Неужели истинный взяточник не приготовил бы версию, откуда взялись деньги в его книге? Все, товарищи…

Рябинин вышел первым. Свет дневных коридорных ламп, смешанный с оконным, показался ему лесным туманом, зовущим в свою глубину, к выходу. Или он наполз в прокуратуру еще с утра? В этом тумане плавают люди, те самые, с которыми ему выпало счастье жить на одной планете и в одно время. Вот проплыл Антимонин, блеснув на прощанье добротными зубами. Проплыл Васин, тихо и загадочно, как «Летучий голландец». И сам он плывет, опьянев от чего–то. Как выпил стакан сухого вина. Жизнь его напоила.

– Сережа, привет! – Это выплыла из туманного закоулка Демидова – откуда она тут? Из туманного закоулка.

– Мария Федоровна…

– Сережа, с тебя заметка в стенгазету.

– Будет…

– Поедемте, у меня машина, – сказал Беспалов.

– Какой марки? – заинтересовался Петельников, материализуясь из того же тумана.

– «Москвич».

– А у меня райотделовская «Волга», которая посвободнее.

– Только с юмором, – попросила Демидова.

– Ага, что–нибудь с таким названием, «Как я брал взятку», – посоветовал инспектор.

– А «Москвич» не хуже «Волги», – обиделся Беспалов.

– Жрать хочется, – заключила Мария Федоровна.

– У него дома есть свежие грибы. – Петельников кивнул на Рябинина.

– Если сделать в сметане… – замечтал вдруг Беспалов.

– А сверху красным перчиком, – поддержал инспектор.

– Кто? Я обязательно сожгу, – призналась Мария Федоровна.

Они тоже пьяны. Какие–то заметки, какие–то машины, какие–то грибы… На воздух бы. Но с ними.

– Сделать грибы можно попросить вон ту дамочку. – Петельников смотрел на далекую фигурку, поникшую в сумрачном углу…

Как–то они сблизились: Рябинин ли шел, Лида ли бежала…

Она привстала на цыпочки и ладошками схватила его голову, заглядывая за мутные стекла очков – что там?

– Близорукенькие…

Он уткнулся в ее кофту, у ворота, у самой шеи, где пахло духами и кожей…

– Товарищи Рябинины, – встрял инспектор, – мы жаждем не зрелищ, а хлеба, то есть грибов. Так сказать, понравилась грибу–боровику сыроежка из густого бора.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Лида умоляла меня бросить работу. Потом я умолял ее не умолять меня бросать работу…

Почему стал я следователем? Как–то слышал передачу для молодежи о выборе профессии. Девушка–парикмахер так объяснила миллионам слушателей свой выбор: «В детстве я любила причесываться». И когда меня спрашивают, почему я стал следователем, ждут ответа типа «В детстве я любил причесываться». Но ведь примерно так отвечают частенько.

Один сделался следователем, потому что любил детективы. Я не очень любил. Второй стал следователем, потому что вырос в семье юристов. В моей семье их не было. Третьего надоумил знакомый правовед. Мне никто не подсказывал. Четвертый боялся математики и пошел на юридический. Вроде бы я и математики не боялся. Пятый любил командовать. Я терпеть не могу… И все–таки стал следователем. Почему же?

К ответу можно идти и с другой стороны. В чем главное качество следователя? Чаще всего называют знание права и криминалистики, знание психологии, внимательность («В нашем деле нет мелочей»), волю, культуру, бескорыстие… Но… Вызубрить право и криминалистику способен любой. Без психологии не могут обойтись многие специалисты. Думаю, что внимательность нужна врачу не меньше, чем следователю. Без воли личности вообще нет. Культура теперь нужна всем и всюду, как и честность… Но ведь должна быть изюминка, должно быть то, что принципиально отличает следствие от всех других профессий! И оно есть.

Лида, главное подметила Лида, отговаривая меня от этой работы. Она права: в стремлении идти по следу, допрашивать, выпытывать, обличать, арестовывать есть что–то нездоровое, низкое. При одном условии – если следователь без идеи. В чем же она?

Пожив и поработав, я могу ответить на все эти вопросы убежденно. Следователем может работать только тот, кто имеет чувство справедливости. Главное качество следователя – справедливость. Моральное оправдание всех допросов и арестов – чувство справедливости. Правдолюбие, какое старое доброе слово… Так вот следователь – это правдолюбец. А если он не такой, то ему лучше уйти в народное хозяйство.

Но ведь справедливым нужно и можно быть на любой работе. Разве не ищут истину в других областях, где занимаются выпуском продукции, выращиванием зерна, организацией, воспитанием, моралью?.. Ищут, но там ее поиски сопутствующие. Даже прокурор, даже судья оценивает истину, уже найденную другим, следователем. И только один человек… Следователь – это человек, обязанность которого заключается в поисках истины. Единственная профессия с единственной обязанностью.