Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. В милиции, наверное, думают, что я испугалась и сижу дома. А куда ходить? Цирк создан для детей, кино для подростков, театр – для людей с бедной фантазией, опера – для глуховатых старушек, оперетта – для дурачков, эстрада – для подвыпивших, балет – для сексуально ослабленных, телевидение – для бездельников… И только литература создана для умного человека. Разумеется, я имею в виду зарубежный детектив.

Петельников и Лида ехали в троллейбусе. Когда солнце на ощутимый миг прорвало ушедший в небо туман, инспектор увидел мираж – их обогнало такси с гигантской совой на заднем сиденье. Волосы вздыблены. Торпедно устремленный нос – как разогнутый клюв. Калязина? Или не Калязина? Миражи инспектор признавал только в пустынях. Он извинился и сказал, что будет в городской прокуратуре через часик. Лида не удивилась, – такое проделывал и Сергей. Инспектор выскочил на первой же остановке, поймал какого–то мотоциклиста и через двадцать минут был у санэпидстанции.

На лестничной площадке второго этажа жилого дома бездельно стоял худощавый невзрачный парень в кепочке, надвинутой чуть не на уши. Он смотрел через скверик на вход в санэпидстанцию, который был перед ним как на ладони. На подошедшего инспектора он только глянул, вернувшись глазами к притягательному входу. В уголке подоконника высился столбик бумажных стаканчиков из–под мороженого, вложенных один в другой.

– Сколько съел?

– Одиннадцать штук, товарищ капитан.

– В тебе эти самые не поднялись?

– Какие, товарищ капитан?

– Гектопаскали.

– Едал и больше.

– Где Калязина?

– Там.

– Откуда знаешь?

– Как откуда? Утром вошла и не выходила.

– А как проверить?

– Можно позвонить из будочки и спросить ее…

– Позвони–ка, только осторожно.

Леденцов побежал, прыгая через ступеньки, как школьник. Инспектор задумчиво обозрел вид через грязное, так и не отмытое дождем окно…

Здание санэпидстанции собрали из блоков, видимо, по типовому проекту. Двухэтажное, коротенькое и беленькое, стояло оно в середине жилого квартала одиноко, прикрывая нижние окна рядами общипанных кустов. Нет, не одиноко торец станции примыкал к большой и безоконной стене какого–то дома, скорее всего, нежилого.

Неужели ему показалось и он видел не Калязину?.. А кого же? Например, чудовищную сову, ехавшую в зоопарк или в кунсткамеру. Эти совы ему кажутся из–за бессонной ночи. После Лидиного звонка он пролежал всю ночь с открытыми глазами. Как сова. Читал афоризмы. Нет, совы ему кажутся не из–за бессонницы – не спал, бывало, и по три ночи. Это от афоризмов. Как там сказал знаменитый Галилео Галилей… «Против кажущегося, с которым соглашаются все, мы преуспеваем с помощью разума». Вот так и надо преуспевать против сов и телепатий.

Внизу хлопнула дверь. Одновременно с этим звуком Леденцов влетел по лестнице и стал перед инспектором, хлопая белесыми ресницами.

– Ее нет.

– Неужели?

– Будет через часик.

– Где же она, товарищ лейтенант?

– Даю честное слово, что не выходила.

– А через трубу улететь не могла, потому что нет печного отопления.

– Она где–нибудь там.

– Я видел ее в городе!

– Не может быть…

– Леденцов, тебе известно – я не выражаюсь. Но что ты видишь сейчас в моих глазах?

– Застывшую нецензурную брань, товарищ капитан.

– Тебе выследить Калязину, как болонке поймать шпиона.

– Но я ж смотрел…

– Ты сосал эскимо.

– Товарищ капитан, – возбужденно и обидчиво заговорил Леденцов. – Я ведь как веду наблюдение… Кто вошел, тот должен и выйти. А если не вышел, то держу его в памяти, пока не выйдет.

– Ну, а переодеться она не могла?

– Не могла. Я смотрю не только на одежду и общую конфигурацию, но и в лицо. Вон старуха появилась, была у меня в пропавших. Наверное, в туалете сидела.

– А как–нибудь видоизмениться, в кого–нибудь перевоплотиться?

– В кого?

– Ну, скажем, в сову?

– В птичку?

– Да, и вылететь в окошко, а?

– Тут я не гарантирую. За птицами, кошками и мышами не слежу, товарищ капитан.

– Продолжай работать по своей системе, – бросил Петельников уже на ходу.

Возможно, Леденцов и не виноват. Возможно, виноват он сам, поручив наблюдать за Калязиной, как за обычным преступником. Они с Рябининым давно чувствовали, что у нее есть свои тайные пути и свои тайные друзья. Не могла же она просочиться сквозь стену? Впрочем, если молоко квасит взглядом и двигает волей предметы… Как там у Галилео Галилея?.. Мы преуспеваем с помощью разума».

Инспектор решил побродить вокруг санэпидстанции, пока нет Калязиной.

Кусты, виденные сверху рядами, были пересечены и перемяты дорожками и тропками. Асфальтовая лента для пешеходов окаймляла здание вплотную, приварившись к стене. Вход один, обозреваемый сейчас Леденцовым. Нет, есть и второй, пожарный. Дверь закрыта намертво. Петельников заглянул через стекло – в нарушение пожарных правил к двери привалилась пара шкафов. Тут не выйдешь. Вылезла из окна первого этажа? Скажем, сиганула вот сюда, в заросли шиповника. Баба она здоровая… Но окна первого этажа забраны металлическими веерами. Отогнула? Баба здоровая. Инспектор добрался до стены, к которой приросла санэпидстанция. Что за стеной? Он пошел на улицу – искать фасад этого дома.

В такое время. Рябинин там протирает влажные очки, Лида сидит коридоре… Прокуроры могут разойтись по судам и проверкам. Дорог каждый час, а он тут выискивает – это надо было сделать давно тому же Леденцову.

Инспектор вышел на людную панель длинными сердитыми шагами. Но злость скатилась, стоило ему увидеть стеклянную доску с крупными буквами: «Поликлиника № 24». Ага, поликлиника. К ней примыкает санэпидстанция. Родственные учреждения, как, скажем, милиция и прокуратура. Даже роднее, одного министерства. А если так, то почему бы…

Петельников взялся за дверь и шагнул в чистенький вестибюль, запах которого – далеких лекарств и, может быть, далеких страданий – подтвердил, что это поликлиника. Он разделся и начал бродить по первому этажу, поглядывая в окно, на улицу, чтобы не терять направление. Длинный, магистральный коридор тянулся прямиком к той стене, к которой примыкала санэпидстанция. Инспектор шел, читая таблички на кабинетах; шел, пока не уперся в поперечную дверь, обрезавшую коридор. Рентгеновский кабинет. Перегорожена часть коридора некапитальной стенкой. Все, тупик. Инспектор пошел обратно, чтобы подняться на второй этаж. Если и там подобный тупик, то его кавалерийская атака сейчас захлебнется, ибо у санэпидстанции всего два этажа. С чего он взял, что Леденцов не проверил? Леденцов – продувная бестия, игравший простачка. Может съесть десять брикетов мороженого…

Петельников шел по точно такому же длинному коридору, как и на первом этаже. Теперь он не смотрел в окна и не читал табличек на кабинетах. Его взгляд бежал по узкому коридору, как луч по тоннелю, и уходил в конец, в поперечную преграду. Но мелькали больные, заслоняли здоровые… Он убыстрил шаги, съедая ими длинноту. Коридор укоротился, его уже не было. Нет, кабинета здесь не огородили. Стена, капитальная, с небольшой беленькой дверью, на которой только что не хватало таблички «Служебный вход». Он её дернул – закрыта. Куда она? Да больше некуда, кроме санэпидстанции.

– Гражданин, что вы ищете? – Девушка в белом халате пресекла взглядом его деятельность.

– Хочу попасть в санэпидстанцию.

– Так идите с главного входа.

– А этот для кого?

– Для сотрудников, гражданин.

– Спасибо, гражданка.

Инспектор сел на белую – все белое – скамейку и оперся расслабленной спиной о паровую батарею. Вздремнуть бы тут, в чистоте и тепле. Посидеть бы тут, покараулить. Калязину, которая должна вот–вот прийти. Впрочем, теперь это не имеет смысла – важно было узнать, куда она ходила. Нет, Леденцов не бестия…

Петельников тяжело встал и пошел по коридору к выходу. Глаза, теперь не искавшие никаких дверей, спокойно ослабели. Поэтому идущую навстречу женщину принял без удивления, тем более что она ничем не походила на сову – на оперную певицу она походила, забежавшую в поликлинику сдать анализы. Женщина глянула на него рассеянно, не признавая. Инспектор счел это невежливостью.