— Да оставь, — сказала Юля, — сейчас доедем, вытолкаем его на улицу.

Но вытолкнуть или даже попытаться его разбудить у них не получилось, и Юля даже немного пожалела девушку, увидев Жанкину кислую мину, когда она обернулась, входя в свой подъезд. Её мечта спала крепко.

— Фар, а ты знаешь, где Фил живёт?

— Нет. Буди его, — сказал Фархад, выезжая со двора.

Юля, развернувшись к Филиппу, затрясла того за плечи, но бесполезно. Потом легонько похлопала его по щеке, но тоже безрезультатно. Фархад, видя, что попытки реанимировать парня не удаются, сказал:

— Тогда везём его к тебе.

— Как ко мне? — Юля аж подскочила. — А к тебе нельзя?

— У меня тёща приехала с кучей родственников. Так что остаёшься только ты.

— Капец… — чуть слышно проговорила Юлька, отвернулась к окну и стала смотреть на падающий снег.

Они вдвоём кое-как дотащили Филиппа до квартиры Юли, поставили около стеночки и, пока хозяйка искала ключи, Фархад придерживал безвольное тело одной рукой. Она открыла дверь, включила свет и они затащили Филиппа внутрь.

— Что же он такой тяжелый-то? — пожаловалась Юля, усаживая тихо сопящее чудо на диван. — Фар, помоги его раздеть. Я сейчас бельё принесу.

— По тебе «Оскар» плачет, — прошептал Фархад, когда Юля скрылась в соседней комнате.

— А то… — так же шёпотом ответил Филипп. — Иди давай. Пусть сама раздевает…

— Да ты извращенец, — чуть засмеялся Фара. — Я начинаю за Юльку переживать…

— Иди давай, — улыбаясь, повторил Филипп, чуть приоткрыв глаза.

— Давай, удачи!

И Фархад быстро вышел.

— Слушай, Фара… О, а где ты? — Юля остановилась и осмотрела квартиру. Фархада не было. Одно мирно похрапывающее недоразумение. Юля вздохнула и стала стягивать пуховик с Филиппа. Кое-как вытащила руки из рукавов, выдернула из-под него, да так, что он чуть не завалился на пол, но девушка успела подхватить падающее тело и аккуратно посадить на место.

Она впервые оказалась настолько близко к Филиппу, что могла его рассмотреть получше. Присела рядом на диван и замерла. Так близко красивого мужского лица она не видела. Брови густые, чёрные, как смола, лоб широкий, скрывающий незаурядный ум, ресницы длинные, густые, таким любая девушка позавидовала бы. Нос прямой, с еле заметной горбинкой, губы такие чёткие, настоящие мужские, но при этом очень чувственные. Она была уверена, что эти губы могут быть разными: нежными и грубыми, мягкими и жёсткими, сладкими и горькими.

Она спустилась на пол и обхватила голову руками. Филипп смотрел сквозь чуть прикрытые веки и еле сдерживался, чтобы не схватить её, не зацеловать до беспамятства, но понимал, что этим только напугает.

«Нет, не торопись, Филипп, — говорил он сам себе, — не торопись». Чуть пошевелился и даже открыл глаза.

— Здрасьте, — сказала Юля, глядя ему в глаза. Он смотрел на неё, потом осмотрелся вокруг, делая вид, что мало что понимает.

— Привет, — ответил и сел прямо. — Я у тебя?

— Да. Вот такая засада.

— И давно? Который час? — Филипп стал искать телефон по карманам. — Похоже на работе забыл… А как я…? Ты меня тащила, что ли?

Юля встала с пола и посмотрела на него сверху вниз.

— С Фархадом тебя пёрли.

— У тебя есть вода? Пить хочу ужасно.

Юля вышла на кухню. Филипп слышал, как она хлопнула дверцей холодильника, что-то достала. Как раз смог оглядеться.

Он мало что понимал в российских квартирах, но видимо такая квартира считалась не самой худшей. Маленькая, конечно, но светлая, уютная и, даже висевший на стене, ковёр был к месту. Большой книжный шкаф, забитый книгами и какими-то бумагами. Плазма на стене. Люстра интересная, пара бра и торшер около кресла. Это гостиная, как он понял. Наверное, квартира была бабушкиной.

Юля вернулась со стаканом в руках, внутри которого была какая-то странная зеленоватая жидкость.

— Что это? — спросил Филипп.

— Это рассол. Воду нельзя, иначе тебя развезёт ещё больше. Пей, не бойся.

— Солдат ребёнка не обидит? — вспомнил он.

Она засмеялась.

— Точно.

Он выпил. Солёное, но стало легче, встал.

— Я пойду.

— Далеко? Время уже второй час ночи…

Прошёл в прихожую, стал ощупывать карманы.

— А ты ключей не видела?

— Нет. Посмотри хорошенько.

Ещё раз ощупал все карманы, но ключей не было.

— Видимо ключи там же, где и телефон, — предположила Юлия.

— Так я и домой не попаду. Ладно, придумаю что-нибудь.

Юля, скрестив руки на груди, с интересом наблюдала за вдруг смутившимся напарником. Таким она его ещё не видела. Чуть потерев нос, сказала:

— Никуда ты не пойдешь, убьют ещё, я потом буду переживать. На диване тебе постелю. До утра как-нибудь в квартире поместимся.

— Точно. Тебе ничто и никто не угрожает.

Она открыла шкаф:

— Ванная там, — сказала, протягивая ему мягкое махровое полотенце.

Филипп вошёл в ванную. Огляделся. Куча баночек, скляночек, мочалок разного цвета и формата, тазиков штук пять насчитал, причём разной вместимости, трусишки на верёвочке, бюстгальтер с кружавчиками.

Он улыбался, стоя под горячими струями душа: “Бабье царство. Ничего, скоро тут появятся моя зубная щетка, бритва, и, как Серёга говорит, — "труханы". А чего ждать? Их можно и сейчас повесить”. Он быстро намочил Кельвина Кляйна и повесил его рядом с цветником из кружавчиков и полосочек. Кляйн не возражал. “И вообще пора вносить коррективы” — закрыл воду, обмотался полотенцем, набрался духу и вышел.

***

— Нахал! Не прижимайтесь ко мне! Вы весь мокрый!

Господин Klein саркастически покосился на цацу, не терпевшую физического контакта.

— Ничего, милая, не растаешь, не сахарная. В вас одного полиэстра процентов на восемьдесят.

— Хам! Не вам судить чего и сколько во мне! На себя посмотри, китайский ширпотреб!

— Ну, милая, ошибаетесь, я хоть и стопроцентный хлопок, но не китайский, хотя очень уважаю эту страну. А вы, милочка, откуда будете?

— Ещё раз назовёте меня милочкой — прищепку перевешу и вы запоёте другим голоском!

— Люблю итальянок! Вы такие темпераментные…

LaVivas фыркнула и попыталась отодвинуться от промокшего до нитки господина Klein.

— Итальянок он любит, губа не дура. Mila, как тебе этот крендель европейский?

— Видали и лучше, правда, давно, — ответила Milavitsa и задумалась: “Хозяйка заперлась в четырёх стенах. Скучно, а так было весело, в том же Крыму! Даже если учесть, что на первом месте там был Atlantic, как-никак курорт, всё равно было интригующе и интересно. Особенно волнительно было трепетать в нежном морском бризе под мягкими утренними солнечными лучами. А-а-а-ах, какое же было замечательное время! А теперь вот — ванная, леска, прищепка пластиковая, а она так любила деревянные, но они все поломаны. И чего La взъелась на боксёра? Хоть какое-то разнообразие. С виду ничего так, размерчик подходящий, резинка не растянута, буковки все ровненькие, одна в одну. Может и впрямь оригинал?”

— А вы, простите, каким к нам ветром? — спросила она господина Klein.

— Ну, скорее не ветром, а напором, — пошутил он и Milavitsa рассмеялась.

LaVivas выпучила лэйбу на подругу. Она её не узнавала. Хотя что тут удивительного? Стринги есть стринги! Верёвки длинные — ум короткий. Но почему молчат Taso и Alla Buone?

Но они не молчали, они наблюдали и в душе радовались, как американец утёр нос этой La Vivas. Они слегка её недолюбливали, уж больно много о себе возомнила и, бывало, посматривала на всех свысока. А тут её так здорово задвинули к самой стенке, да ещё и намочили. Прелесть просто!

***

Юля постелила ему на диване. Филипп смотрел на чудо мебельной мысли и благодарил небеса, что этот шедевр не испанский аэродром, как у него дома или не английский сексодром, как у Серёги, а маленькая, узенькая, коротенькая дыба.

— Юль! — позвал Филипп. — А у тебя есть ещё то, что ты давала мне выпить?

— Рас…. — спросила она и осеклась, — сол?