Мы спускаемся вниз в темной тишине. Я не включаю свет, пока не оказываюсь в кабинете Джека, сначала иду к шкафу за сумкой, которую спрятала за коробкой с научными журналами. Переодеваюсь в ту одежду, которая находится внутри. Черная футболка. Старый камуфляжный свитер, который папа купил мне перед нашей последней совместной охотой. Мои любимые зеленые походные брюки. Зашнуровываю ботинки, куртку застегиваю на молнию до подбородка. К тому времени, как я сажусь за стол Джека, все готово к работе.

Кроме меня.

Я вынимаю ручку из коробки на столе и открываю один из ящиков, чтобы достать немного бумаги. Кожаный альбом для зарисовок лежит на толстой стопке незапятнанных листов личной канцелярской бумаги Джека, и я кладу его на стол перед собой. Мои пальцы надолго задерживаются на обложке, пока я пытаюсь убедить себя, что это слишком личное, но, в конце концов, любопытство побеждает, и я пролистываю толстые, кремового цвета пачки бумаги.

Некоторые наброски представляют собой этюды рук. Нежные, но сильные. Выразительные и элегантные. Другие — силуэты, их черты женственны, но расплывчаты. Сидит, как будто глубоко задумавшись, или жестикулирует в сторону кого-то. Смотрит в окно на тенистый пейзаж, нарисованный грубыми мазками углем.

Я переворачиваю еще одну страницу, и у меня перехватывает дыхание.

Это женщина, подпирающая подбородок рукой, с задумчивым выражением лица она наблюдает за чем-то вдалеке. Детали прорисованы с педантичной точностью графитовым карандашом различной твердости.

Но глаза у нее ярко-голубые.

На следующей странице еще одно изображение ее лица, на этот раз гораздо ближе. Тот же стиль, растушевка настолько тонкая, что карандашные штрихи едва заметны. Голубые глаза с темным центром, который бледнеет по направлению к глубокому кольцу вокруг радужной оболочки, пестрые всполохи расходятся от зрачка. Цвет точный, безошибочный.

Переворачиваю еще несколько страниц. Разные позы. Разные эмоции. Та же самая женщина с голубыми глазами.

Я.

Захлопываю тетрадь и вдыхаю, минуя комок, который застрял у меня в горле. Всего три вдоха. Это самое долгое, что я позволю себе.

Когда проходит третий вдох, я беру лист чистой бумаги из блокнота на столе и пишу свое письмо, складываю его, прежде чем положить в карман.

На втором листе я пишу всего три слова:

Отвлекающий замерзший паяльник.

Я держу вторую записку в руке, прежде чем повернуться к Корнетто, который сидит рядом со мной, его красновато-карие глаза следят за выражением моего лица. Он издает тихий скулеж, и я глажу его серебристый мех, прижимаясь к нему головой.

— На этот раз ты не пойдешь, — шепчу я, и он снова скулит. Каким-то образом он всегда знает, когда я отправляюсь на охоту без него. — Ты должен присмотреть за Джеком. Возвращайся в постель, Корн-Дог.

Всхлипнув в последний раз, Корнетто поворачивается и трусцой направляется обратно наверх.

Я выключаю свет и долгое время просто сижу в уютной темноте.

Когда я, наконец, готова идти, я кладу вторую записку на кухонный стол. Затем покидаю дом Джека Соренсена и шагаю прочь, в усыпанную звездами ночь.

Глава 20

Стрелы

КАЙРИ

— Ты пришел, — говорю я. Джек приближается ко мне по узкой тропинке, ломкие листья деревьев царапают друг друга, когда он убирает со своего пути низко свисающие ветви. Я не могу сдержать улыбку, которой одариваю его, когда он выходит на небольшую поляну и останавливается осмотреть бревенчатую хижину позади меня.

— Ты напугала меня до чертиков, Кайри, — говорит Джек, пригвоздив меня взглядом. — Я чуть не пропустил записку.

— Но увидел же, — говорю я, стараясь не позволить его беспокойству слишком глубоко запасть в память. Моя улыбка становится ярче, и я широко раскидываю руки. — И вот мы здесь.

Взгляд Джека, наконец, немного смягчается, когда он смотрит в сторону хижины. Я поворачиваюсь на пятках проследить за его взглядом, восхищаясь темными линиями древесины и изношенным крыльцом, оригинальными элементами в сочетании с моими собственными модификациями солнечных панелей и скрытых камер. Когда я снова поворачиваюсь к нему лицом, Джек наблюдает за мной, в его глазах такой блеск, как будто он видит меня впервые.

— Ты построила это сама? — спрашивает он, кивая в сторону хижины.

— Нет, — говорю я с легким смешком. — Нет, домик принадлежал моему дедушке. Но за эти годы я кое-что изменила.

Джек кивает, его взгляд останавливается на одной из наиболее заметных камер, закрепленных под выступом крыши. Когда его внимание возвращается ко мне, он делает осторожный шаг вперед, затем еще один. Может, он думает, что это какая-то ловушка. Может, в возбуждении, которое я едва могу сдержать, есть что-то слишком дикое, слишком подозрительное. Поэтому, когда Джек останавливается передо мной с руками в карманах, я первой сокращаю расстояние между нами, приподнимаюсь на цыпочки, чтобы положить руку ему на затылок и притянуть к себе для поцелуя. Свободной рукой я хватаюсь за край его расстегнутой куртки, металлические зубцы молнии впиваются мне в ладонь, когда я притягиваю его ближе. Мой язык пробегает по изгибу его губ, требуя проникновения, чтобы наполнить его рот вкусом желания, которое пламенем охватывает мою грудь.

Он не может устоять передо мной.

Я уже знаю, что он этого не хочет, даже если так долго пытался настоять на своем. Руки Джека лежат на моем лице, принося тепло моей холодной коже, когда он проводит кончиками пальцев по скулам, пока искры от его прикосновения не начинает пробегать по моему телу. Нехотя, я прерываю поцелуй. Энтузиазм тянет меня назад, и страх тоже, если честно. Есть какая-то радость следовать своим инстинктам, но осознание того, что я могу ошибаться, хотя и несет в себе свое собственное опьяняющее желание, которое уносит меня прочь, как прилив.

— Что мы здесь делаем? — спрашивает он, делая шаг в сторону хижины. Я крепче вцепляюсь в его куртку, чтобы не дать ему подойти ближе.

— У меня есть для тебя маленький подарок, — отвечаю я, не переставая улыбаться, и отворачиваюсь к походному рюкзаку, лежащему на краю поляны. Настороженный взгляд, который он бросает на меня, доказывает, что он узнает этот рюкзак, но вместо отрубленной конечности какого-то аспиранта я достаю планшет, включаю его, чтобы выбрать изображение, которую увеличиваю, прежде чем передать Джеку. Его глаза задерживаются на мне на долгое мгновение, наконец он смотрит на экран, и его губы приоткрываются, когда он видит живую трансляцию. — Тебе нравится?

— Колби Камерон, — шепчет Джек, и в его голосе слышится благоговейная молитва. Я даю ему время, сохраняя молчание, пока он не будет готов оторвать взгляд от экрана. — Он у тебя здесь.

Я киваю, прежде чем вернуться к своим вещам, доставая из рюкзака ржавую металлическую цепь.

— Он в подвале. Но ты не можешь войти. Это испортит нам все веселье.

Я подмигиваю, проходя мимо с цепью, перекинутой через плечо. То, что болтается у меня за спиной, привлекает внимание Джека, и он следит за каждым движением металлической штуковины, пока я направляюсь к началу тропинки, с которой он только что вышел. Я опускаюсь на колено и устанавливаю ловушку для ног на узкую, изношенную дорожку, открывая челюсти и приводя в действие пружинные рычаги, прежде чем засыпать участок опавшими листьями. Не идеально, но я знаю, что Колби будет в отчаянии, чтобы обращать внимание на что-то на земле.

— Не ходи нигде. Вокруг дома еще больше подобных ловушек, и эти ловушки древние и жестокие, — предупреждаю я, возвращаясь к своему рюкзаку и лежащему под ним футляру с камуфляжным принтом. Я бросаю Джеку походный рюкзак, и он ловит его, нахмурив брови, встречаясь со мной взглядом. — Там есть удавка. И несколько ножей. Надеюсь, что-нибудь понравится. Я здесь просто в качестве плана Б на случай непредвиденных обстоятельств.

Я одариваю Джека улыбкой и опускаю взгляд на футляр, который расстегнула и развернула, показывая составной лук и двенадцать стрел. Я вытаскиваю первую стрелу и дважды проверяю оперение, рюкзак приземляется рядом со мной.