— Элкхаунд, — поправляю я с натянутой улыбкой.

— Ах. Они используются для охоты на крупную дичь, да?

Его беспечный тон слишком натянутый. Он уже знал, что это элкхаунд. Судя по комментарию о крупной дичи он знает, что я все еще охочусь. Что у меня в доме есть оружие.

Он следил за мной.

— Да. И для охраны. Но вы пришли не для того, чтобы разговаривать о собаках, — говорю я, откидываясь на спинку стула и подтаскивая свою кружку через стол, подношу ее к губам, чтобы сделать громкий глоток только для того, чтобы немного позлить его. — Что я могу для вас сделать, мистер Хейз?

— Я хотел узнать, что ты думаешь о докторе Брэде Томпсоне.

— А что такое?

— Ну, во-первых, он заявил, что был с тобой в ту ночь, когда Мейсона Дюмонта видели в последний раз. Это правда?

Я прищуриваюсь, внимательно следя за каждым мимическим выражением, указывающим на правдивость.

— Это правда, что я пошла к нему домой после церемонии вручения премии «Брентвуд» и заснула еще до полуночи. Брэд не спал, когда я проснулась в половине восьмого, одевался на работу и готовил штрудель из тостера на завтрак, — я морщу нос, а затем пожимаю плечами. — Что он делал между полуночью и половиной восьмого, а затем после того, как я ушла к себе в восемь, я понятия не имею. Я крепко сплю.

Хейз достает из кармана пиджака дешевую ручку и потрепанный блокнот, переворачивает его на чистую страницу, чтобы сделать несколько заметок.

— Он когда-нибудь высказывал вам опасения по поводу программы донорства тел в полях Басса?

— Да, — говорю я, уверенная, что он уже знает.

— Это вас беспокоило?

Я издаю издевательский смешок и закатываю глаза.

— Нет. Над записями работали несколько аспирантов и Мадлен. Неудивительно, но все, к чему бы она ни прикоснулась, будет испорчено. Вам никто не рассказывал об инциденте с криофризером?

Хейз просто задумчиво произносит «хм», когда пишет короткую строчку, и, хотя я пытаюсь разобрать формулировку, мне не удается расшифровать его нацарапанный курсив.

— А как насчет доктора Соренсена?

Так вот настоящая причина, по которой он здесь. Учитывая всего три вопроса о Брэде, доктор Томпсон никоим образом не является предметом его интереса.

Несмотря на то, что я подозревала, что он доберется до Джека, мне все равно стоило больших усилий сохранять нейтральное выражение лица, а в голосе тщательно соблюдать грань скуки и услужливости.

— А что с ним? — спросила я.

— Похоже, ты о нем невысокого мнения.

— Ошибаетесь. Я его уважаю. Он мне просто не нравится. Иногда.

— Почему?

Я тщательно подбираю слова, пытаясь увидеть мир глазами человека, ищущего признаки серийного убийцы.

— Он может быть высокомерным. Боюсь, это не такая уж редкая черта для мужчин в академических кругах.

— Тебе что-нибудь известно о местонахождении доктора Соренсена в четверг вечером, когда был подожжен дом доктора Томпсона?

— Вообще-то, да. Он был со мной в лаборатории, — говорю я. Хейз бросает скептический взгляд в мою сторону, прежде чем вернуть внимание к своим заметкам, и у меня возникает желание вырвать блокнот у него из рук и засунуть ему в гребаную глотку. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сжать руки в кулаки. — Я уронила свою премию Брентвуда и порезалась. Джек зашил рану, — я поворачиваю ладонь к нему, аккуратные стежки обрамляют неровную красную линию у основания моего большого пальца. — Я… не могла пойти в больницу. Это слишком… для меня. Джек помог, а затем заменил мою награду. На самом деле, это было очень заботливо с его стороны. Я уверена, что если бы вы спросили, он предоставил бы вам доказательства.

Уголки губ Хейза, опускаются, когда он строчит по странице с большей сосредоточенностью, чем раньше, как будто его предыдущие заметки были просто для галочки, а эти настоящие. Мое сердце учащенно бьется, адреналин разливается по венам. Я подношу кружку к губам обеими руками, чтобы скрыть глубокие, медленные вдохи, которые делаю, чтобы побороть последствия.

— В чем дело, мистер Хейз?

Хейз долго смотрит на меня, и в его глазах появляется отеческая нежность. Может, это просто жалость. Может, даже раскаяние.

— Ты можешь называть меня Эриком.

Я киваю ему.

— Я думаю, что Молчаливый убийца все еще активен, — говорит он. Я пытаюсь выглядеть встревоженной, затем сбитой с толку, затем обеспокоенной, даже приоткрываю рот, когда ставлю кружку с наигранной дрожью в руке. — Очень редко серийные убийцы прекращают охоту навсегда. Между убийствами может пройти некоторое время, иногда даже годы, но желание не исчезает никогда. Вполне возможно, что Истребитель изменил свое поведение после вашей стычки. И думаю, он может быть где-то поблизости.

— И что… вы думаете, он мог узнать меня?

Хейз кладет руку на мою, и я прилагаю все усилия, чтобы превратить свою ярость от его прикосновения в маску страдания.

— Я думаю, он мог знать, что ты здесь все это время.

Глава 12

Двадцать пятый этаж

КАЙРИ

Прохладное прикосновение пробегает по каждому изгибу моего позвоночника, как будто человек, стоящий сзади, наслаждается качеством скелета под моей кожей.

Моя спина напрягается. Обнаженная кожа покрывается мурашками. Электричество пульсирует в груди, сердце колотится от басов. Музыка клуба, кажется, проскальзывает сквозь завесу моего пульса. Я едва сдерживаю дрожь, когда эти пальцы скользят к низу моего платья с открытой спиной, прежде чем снова скользнуть вверх с легчайшей лаской.

Аромат ветивера окутывает меня холодными объятиями.

— Блонд вам не подходит, доктор Рот, — шепчет голос рядом с моим ухом, шевеля прядями моего парика, щекоча мне шею.

— Но говорят, что блондинки веселее, и я рассчитываю на самое лучшее времяпрепровождение сегодня, — отвечаю я, и моя лукавая улыбка расплывается от напряжения, которое я чувствую в ладони, лежащей у меня между лопатками. — Кроме того, меня зовут не доктор Рот.

Знакомая рука появляется из-за моего левого плеча, наполняя мой бокал вином из бутылки, стоящей передо мной.

— Ну, это я уже знал.

— Меня зовут Бетани, — говорю я, указывая на пустой стул напротив. — Не хочешь присесть?

— А это не помешает твоему… веселью?

— Разве это не твоя цель?

— Возможно, — говорит Джек, обходя стол с высокой столешницей и опускаясь в кресло, чтобы смерить меня пронзительным взглядом, делая глоток виски. После двух бокалов вина и нашей истории мне физически больно смотреть на Джека, со всей его холодной, мрачной красотой, в черном костюме и с этими серебристыми глазами, которые заставляют меня открыться, чтобы выследить каждую скрытую слабость. Я делаю еще один глоток Шираза, надеясь, что он утопит мои чувства в безжизненном безразличии, хотя уже знаю, что это не сработает. — Ты сказала, что твое здоровье в моих интересах, и на случай, если ты еще не слышала, похоже, на свободе разгуливает серийный убийца.

Мой взгляд опускается в пустоту между нами, напоминание о его мотивах гасит любые помехи, задерживающиеся в моих венах.

— Видимо… эту памятку я регулярно пропускаю.

— Изабель…

— Не надо, Джек, — шиплю я, свободной рукой хватаясь за край стола и наклоняясь вперед. Неожиданный прилив слез обжигает мои глаза при звуке этого имени, слетающего с губ Джека, отчего мои шрамы туго натягиваются. — Никогда этого не делай. Я не Изабель. Я говорила. Эта девушка мертва.

Джек выдерживает мой злобный взгляд. Я моргаю, чтобы убрать стеклянный блеск. Ничто в нем не меняется, когда он наблюдает за моим бурлящим страданием.

Я допиваю остатки вина и с глухим стуком ставлю бокал на скатерть.

— Что ж, прими мои поздравления, Джек. Ты был в поле моего зрения всего тридцать секунд, и уже испортил вечер. Новый рекорд, — огрызаюсь я, хватая со стола свой сверкающий клатч и пытаюсь встать.

Рука Джека обхватывает мое запястье крепким захватом. Он старается не касаться швов, наложенных поперек заживающей раны.