– Мария, я не знаю, что я с тобой сейчас сделаю! Что это такое?!

Крик матери застал Машу врасплох. Почему она так рано? На работе же еще должна быть!

Кисточка дрогнула в руке и Маша тихо чертыхнулась. Громко – нельзя! Мама и так ругается.

Из коридора неслись уже недвусмысленные угрозы.

– Будешь у меня посуду мыть год без перерыва! Нет – два! И полы! И окна! И вообще будешь вести все домашнее хозяйство! Да что же это такое-то?! Где ты лазила?

Где-где… В парке. Там, конечно, после недели дождей все развезло, но не могла же она Лешку отпустить одного с этой выдрой Светкой! Еще чего! Потом парня не досчитаешься! А ведь только-только все наладилось. Сколько времени она, Мария Владимировна Миронова, страдала? Почти месяц! Он вообще на нее внимания не обращал! Смотрел как на пустое место. Обидно! Разве она хуже Светки? Да, у той шмотки получше и телефон новый, но и ей мама совсем недавно заветную коробочку подарила. Не айфон, конечно, но тоже хороший аппарат. Камера – вообще огонь! Именно после фотографий, которые ей Алиса сделать помогла, Лешка ее и заметил. Фотки она показала Светке, а та уже продемонстрировала их Алексею. Да не просто так, а при Маше. Может, не такая уж она и выдра…

– А ты красивая!

Лешка разглядывал ее так, словно видел в первый раз.

И никакого тебе обычного: «Рыжая-бесстыжая!». Красивая она! Вот!

Просто музыка, да и только. Такой роскошный органный аккорд, который звучит долго и мощно, а потом затихает, дергая каждую ниточку души. О! Ничего себе загнула! Надо записать, пока не забыла. Может, пригодится для какого-нибудь сочинения. Елена Петровна говорит, что у нее неплохо получается. Ошибок много, но стиль уже есть, несмотря на возраст. Талант!

Эх, мама бы еще все это разглядела! А то примчится с работы, как ведьма на помеле, а давай ценные указания раздавать. Никогда не выслушает сначала.

Ну да, не успела Мария кроссовки помыть и в коридоре сейчас картошку сажать можно, но это же не повод для бури в стакане воды. Тоже хорошее выражение, жаль, что у кого-то уже было. Не, нам плагиат не нужен. Лучше свое.

Маша отодвинула от себя испорченный рисунок и вздохнула.

Лучше сдаться. Покаяние всегда облегчает понимание. Как там бабушка учила?

– В угол, на нос, на предмет! А с мамой еще и глаза долу. Вот тебе и весь секрет. Помнишь, как там? Подчиненный…

– Да помню. Ба, так лихой или придурковатый вид иметь лучше?

– Оба хороши в меру и в нужное время.

– Петр Первый умный был.

– И ты туда же! А еще внучка историка! Не было такого указа. Это, как там у вас сейчас говорится… Фейк? Вот, он самый! Еще раз эту глупость повторишь и будешь архивы разбирать за меня отсюда и до обеда! Поняла?

– Бабуля! Дед тебе на пользу не пошел! Ладно, он генерал, но ты-то куда? А, главное, зачем? У меня мама командует так, что ей уже давно пора дивизию доверить. Поэтому, хоть ты не начинай, а?

– Ладно, ладно. Не пыхти! Я тебя люблю! И мама любит! А командует… По статусу ей положено. Я тоже командовала, когда она в твоем возрасте была. А дед ее учил картошку чистить. Так и говорил, что стыдно ему, что дочь неумехой растет.

– Так вот почему она меня все время это делать заставляет?!

– А что? Полезный навык! Свекровь твоя будущая потом спасибо скажет. Решит, что ты экономная и умелая хозяйка. Плохо что ли?

– Ага! Что-то я от бабушки Иры такого в мамин адрес не слышала. Наоборот, все время ворчит, что мама ничего не умеет.

– Пусть ворчит. И вообще, у себя дома пусть делает, что захочет. Главное, чтобы на маминой территории она себе такого не позволяла.

– Нет, это она мне говорит, когда я в гости забегаю. Зачем только – не знаю. Алиса говорит, что ее бабушка с папиной стороны тоже так делала. Это что, такое небольшое помешательство? Внучкам втолковывать, что мать не такая?

– Снова глупости говоришь! Я когда-нибудь такое себе позволяла? Невестку ругать?

– Нашу Алиску? А ее-то за что ругать?

– Вот тебе еще один урок на будущее. Повод иметь не обязательно. При желании его всегда найти можно. Другое дело, нужно ли его вообще искать. Машка, чем меньше ты ругаешься с близкими, тем лучше тебе самой. Выплеснуть свое раздражение – дело не хитрое. Только слова, девочка моя, такая зараза липучая… Ты себе даже не представляешь пока, насколько! Ляпнула что-то в обиде или гневе и пошла по своим делам. А слово осталось. Потому, что ты его забудешь скорее, чем тот, кому оно было сказано. Ведь обидно-то не тебе, а ему будет. И вот посидит этот человек, подумает и словечко-то расти начнет. И будет это делать до тех пор, пока всю душу шипами не разбередит. Хорошо это?

– Плохо! Бабуля, тебе книжки писать надо! Воспитательные!

– Вот еще! Мне тебя хватит!

Вспомнив бабушкины наставления, Маша мельком глянула на себя в зеркало, пригладила вихры и выглянула в коридор.

– Мам?

– О, явление! Здравствуй, дочь дорогая моя! Пришла, чтобы рассказать мне, в каких полях тебя носило?

Вид мамы не сулил Маше ничего хорошего. Она стояла посреди коридора, держа в одной руке Машины кроссовки, а в другой тряпку. Жирный кусок чернозема отклеился от подошвы и, влажно причмокнув, шлепнулся на пол.

Маша меланхолично проследила траекторию полета и решила, что сейчас самым лучшим выходом будет тактическое отступление.

– Давай, я! И пол помою! Тут и на кухне!

– Ты и на кухню успела в такой обуви прогуляться? Мария! – голос мамы зазвенел так, что Маша заткнула уши.

– Не ори!

– Что?! Что ты сказала?

Нина Михайловна Миронова смотрела на дочь так удивленно, что та даже растерялась.

– Прости, мам! Я не хотела!

Что надломилось в ней в тот момент, Нина не поняла сначала. Она молча сунула кроссовки в руки Маше и как была, в туфлях, прошла к себе в комнату, очень осторожно закрыв за собой дверь.

«Не ори!»

Сколько раз слышала она эту фразу от Машиного отца? Сейчас и не вспомнить. Нина зажимала угол подушки зубами, чтобы не разбудить маленькую Машку и терпела. А потом замазывала синяки перед тем, как идти на работу. Они появлялись нечасто, ведь бывший муж Нины точно знал, как сделать так, чтобы следов не оставалось. Нет доказательств – нет проблемы.

Огромной проблемы, страшной. Нина тогда только-только похоронила отца и тот, кого она когда-то называла любимым, знал, что жаловаться она никуда не пойдет. Потому, что некому больше. Мать – одуванчик полевой, а больше родственников, кроме брата-подростка, у Нины не было.

Нина усмехнулась. Недооценил он тогда ее маму. Любовь Николаевна Миронова была не только женой генерала, но еще и дочерью полковника, который дошел до самого Берлина. Спокойная и мягкая внешне, внутри она была из такой закаленной стали, что горе было тому, кто попытался бы обидеть ее саму или ее детей. И если себя Люба еще могла бы простить, то детей – никогда.

Она всегда была очень хлебосольной и с радостью принимала тех, кого приводил в дом муж. Знала, что супруг в выборе друзей никогда не ошибается. А потому, когда его не стало, ей стоило только открыть старенькую записную книжку и уже через неделю после того, как она увидела первый синяк у дочери, а та отвела глаза, не ответив на заданный вопрос, зять Любы стал бывшим и был выдворен из столицы с четким запретом. Не приближаться к бывшей уже жене и маленькой дочери.

Нину она ни словом не упрекнула после. Знала за собой один грех. Всегда любила дочь так, что дышать на нее боялась. А нужно было чуть иначе. Дать силу, научить крепко стоять на своих ногах. Чтобы никто… Никогда…

Да только знать бы хоть что-то заранее… Ведь думала, что отдали девочку в хорошие руки. Это был единственный раз, когда отец Нины ошибся. Не разглядел того, кому доверил самое дорогое. И Люба знала – это потому, что и он свою девочку любил так, что готов был сделать что угодно, лишь бы она была счастлива. И ее глаза, синеющие от радости как море в полдень, стали для него главным признаком того, что выбор Нины верен. А оказалось…