Когда я рассказал Власову о роковом решении Гитлера, он тотчас же заявил, что с этими наёмниками, само собой разумеется, он не хочет иметь дела. Это явный обман - называть добровольцами людей, которые лишь пушечное мясо для немцев. Русское Освободительное Движение должно отвергнуть самую идею войны против американцев, англичан и французов.
"Особую заслугу" генерала восточных войск, - с немецкой точки зрения, то есть идею "сохранения живой силы", Власов заклеймил как позор и предательство. Русские добровольцы никогда не брали на себя обязательства служить германским интересам. Под Новгородом, под Москвой, под Харьковом и на Дону люди эти заявляли о своей готовности бороться за освобождение родины. Это было их единственной целью.
Власов сказал еще, что генерал Лукин был, к сожалению, прав. И он сам тоже вернется в лагерь военнопленных.
- И о том вашем генерале, что в университете вел откровенный разговор со мной, больше ничего не слышно, - с горечью добавил он. Мне нечего было ему ответить.
Затем Власов собрал Малышкина, Трухина, Жиленкова и Зыкова и попросил участвовать в обсуждении положения. Все они заняли иную позицию. Они говорили, что от "самоубийц" иного, в сущности, нечего было ожидать. Но эти русские люди на фронте обмануты немцами и находятся теперь в тяжелом положении. Ни при каких обстоятельствах нельзя предоставлять их своей судьбе.
- Русской Освободительной Армии не существует. Но эти несчастные - наши соотечественники, и для нас они - наша РОА, - так суммировал положение Трухин.
- Наше стремление, нашу собственную задачу отнять у нас не может даже Гитлер, - добавил Зыков.
К счастью, Власов был способен слушать чужое мнение. Он отложил свое решение.
* * *
Понятно, что приказ о переводе частей на Запад в высшей степени обеспокоил также ВПр/IV, и Гроте с Дюрксеном искали какого-либо выхода. Генерал фон Гейгендорф - командир одной из "тюркских дивизии", неоднократно посещавший лагерь Дабендорф, - пытался личными докладами в генштабе ОКВ добиться отмены или хотя бы приостановки перевода частей; его попытки были безуспешны.
Переброска "восточных батальонов" началась сразу же. Это был приказ фюрера, и он исполнялся в первую очередь. Переброска была закончена уже в январе 1944 года.
Дело облегчалось тем, что многие немецкие дивизии перевели своих добровольцев на статус "хиви" и не отдали их. Таким образом оказывалось гораздо меньше добровольцев. Полковник Герре и его штаб закрывали на это глаза и помогали всюду, где только могли.
Добровольцы всё еще не знали о причинах перевода их на Запад. Хотя начальник разведывательного отдела генерала восточных войск, Михель, распространил инструкции и разъяснения, но русские теперь отвергали всё, что бы ни говорили немцы.
На Западе, они попали в новый, может быть, лучший мир, но они чувствовали себя оторванными от родной среды и бездомными. Большинство немецких командиров и солдат во Франции или в Италии не знали почти ничего об этих русских, украинских, кавказских и туркестанских добровольцах, появлению которых предшествовала молва о их ненадежности.
Хотя и был создан Командный штаб генерала восточных войск при командующем войсками на Западе, начальник его был так же беспомощен, как и другие. Как мог он "внушить" рассеянным по атлантическому побережью Франции немецким военным учреждениям, что эти "унтерменши" с востока должны сперва освоиться с чуждым, им миром и потому к ним нужен особый подход? "Унтерменши" или "союзники"? Часть русских офицеров и "дабендорфцы" имели дерзость говорить о "союзниках", другие же открыто возмущались новым обманом со стороны немцев.
Очень скоро должно было обнаружиться, что такие военно-политические эксперименты опасны. Повсюду происходили ссоры и недоразумения. К тому же большинство "восточных батальонов" было плохо вооружено и недостаточно технически обучено для западного театра военных действий. Трения увеличивались с каждым днем. Командование опасалось, что дело дойдет до открытого мятежа. Долго так не могло продолжаться.
Русские добровольцы настаивали, чтобы им объяснили, чего им понадобилось искать на Западе, и объяснить это им должен был сам Власов! Гельмих был поражен, убедившись, как высок был авторитет Власова. Он думал, что только в Дабендорфе усиленно выпячивали личность Власова и что его можно было в любое время заменить другим лицом.
И не только добровольцы хотели услышать Власова.
В этой напряженной обстановке в Отделе ОКВ/ ВПр, а может быть и сам Йодль, заместитель Кейтеля в генштабе ОКВ, пришли к мысли о желательности побудить Власова составить новое Открытое письмо, в котором он дал бы успокоительные ответы на вопросы людей в "восточных батальонах" о причинах переброски их на Запад. Во всяком случае, Йодль вспомнил о Власове.
В этом новом "власовском письме" добровольцам должно было быть разъяснено, что цель их перевода на Запад - объединить мелкие воинские отряды в полки и дивизии Освободительной Армии. Такое переформирование не могло быть проведено на восточном фронте в силу давления противника. Переброска на Запад лишь временна, и задача освобождения родины остается в силе. Гроте, Дюрксен и несколько русских работали над составлением наброска по предложениям Йодля-. Этот проект был передан Власову. На вопрос Власова, действительно ли Йодль думает то, что он говорит о Русской Освободительной Армии, я не мог ничего ответить. Гроте же сказал, что Йодль лично дал указание составить такое письмо и представить ему на утверждение. У меня было ощущение, что Гроте не хотел отягощать моей совести, чтобы я чувствовал себя совершенно свободным в своих отношениях с Власовым. "Но что, если Йодль в самом деле утвердит содержание письма? - думал я. - Тогда он должен держать свое слово! Он уже не сможет отступить!"
Власов сказал, что если в генштабе ОКВ решили теперь действительно покончить со старой политикой, он готов дать свое согласие на Открытое письмо, с условием, что в текст будут внесены поправки и дополнения - самая существенная из них, что командование всеми русскими частями будет передано ему.
