* * *
Наряду с "официальными" докладами и проектами, небольшие стихотворения порою давали возможность разъяснить политические "истины", события и картины из повседневной жизни занятых областей. Когда я дал однажды адъютанту фельдмаршала, графу Гарденбергу, короткое стихотворение на тему "Уважение к жизни и достоинству человека", тот пробежал глазами строчки и сказал:
- Вы должны тотчас же показать это фельдмаршалу. Вы тоже знаете, что произошло вчера в Борисове?
Я ничего еще не знал.
Борисов, где раньше находился наш штаб, отошел теперь к тыловой территории, может быть, даже к территории с гражданским управлением. Отряд эсэсовцев "очистил" еврейский квартал Борисова, выгнав за город все еврейское население - мужчин и женщин, детей и стариков. Несколько сот человек были злодейски перебиты огнем из, автоматов.
- Слабое утешение для нас, - сказал Гарденберг, - что мы, солдаты, носим другую форму, чем эсэсовцы, так что формально мы не ответственны за их преступления. Но Гитлер - глава немецкого государства. И так как мы - немцы, фельдмаршал не имеет права смолчать...
С этими словами Гарденберг провел меня в кабинет фельдмаршала. Бок стоял у окна и нервно барабанил пальцами по стеклу. Снаружи густыми хлопьями падал снег.
Гарденберг передал Боку мое стихотворение, и тот несколько раз перечел его.
- Я знаю, - тихо произнес фельдмаршал, - но что мне делать? Гарденберг говорит, чтобы я подал в отставку. А что потом? Посмотрите на улицу! Лед и снег! Войска дерутся под Москвой из последних сил. Я начал эту операцию,, я несу за нее ответственность. Если я уйду теперь, то я брошу моих офицеров и солдат в час величайшей нужды...
- Вы оставите их на короткое время, - прервал его Гарденберг, - потому что так продолжаться не может. Вы обязаны перед Богом и историей протестовать против этого преступления.
- ...даже если это произошло вне территории, подчиненной моему командованию?
- Надежность фронта зависит от надежности тыла. Это дает вам возможность немедленно вмешаться...
- Нам следовало бы уже давно вмешаться... Вспомните Польшу, которая тоже была нашим тылом и, если хотите, остается им до сих пор. Подумайте и подальше... вспомните о Германии...
- Верно, совершенно верно, - заметил граф, - но на этот раз, господин фельдмаршал, необходимость вмешательства стала действительно обязательной.
- Она была обязательной до начала похода на Россию! Я ответствен перед Богом и историей, как вы только что сказали; перед немецким народом - тоже: за жизнь тех солдат, которые каждый день смотрят в глаза смерти в условиях русской зимы... Кто может взвесить тяжесть моей ответственности? Я знаю, Гарденберг, что вы хотите сказать. Но я не знаю, что я должен делать. Если я сегодня уйду, завтра придет на мое место другой... Что этот другой будет делать, я не знаю. Но одно я знаю: эта смена командования будет нам стоить много крови. И я знаю, что здесь, под Москвой, мы либо выиграем, либо безвозвратно проиграем войну.
При этих словах фельдмаршал посмотрел на меня, как бы ожидая от меня молчаливого подтверждения. Я видел перед собой человека Бока - офицера старой школы, который с горечью серьезной ответственности думал о людях в ледяных окопах, в болотах и лесах, на дорогах и в больничных палатах, и о людях на далекой родине. Он чувствовал свое бессилие и не пытался его скрывать.
Гарденберг доложил о всеобщем возмущении среди офицеров, узнавших о подробностях погрома в Борисове. Бок молчал. Но затем он внезапно резко сказал:
- Я не буду молчать! Но я знаю, что всё это бесполезно.
Гарденберг сделал набросок заявления Браухичу и Гитлеру. Несколько офицеров доработали его. Возбуждение и смущенное молчание должны были воцариться в Ставке фюрера после получения этого протеста от командующего группой армий "Центр", содержавшего указания на угрозу положению на фронте из-за преступлений СС. После протеста Бока жестокости такого рода в тылу группы армий "Центр" были на время прекращены, но почти одновременно произошло то, что Бок и предвидел: "По собственному желанию и с учетом состояния здоровья" Бок был 18 декабря освобожден от должности. На его место главнокомандующим группы армий "Центр" был назначен фельдмаршал фон Клюге.
В то утро мы с Гарденбергом. были свидетелями душевной борьбы благородного человека и одного из высших германских офицеров; в этой душевной борьбе отразилась трагедия большой части германского офицерского корпуса.
* * *
Фельдмаршалу фон Клюге, новому главнокомандующему группы армий "Центр", я докладывал один-единственный раз. Он вполне соглашался с необходимостью "порядочного отношения к русским военнопленным". Казалось, что он, как солдат, принимай это близко к сердцу. Он резко критиковал также многие неправильные мероприятия германских оккупационных властей. Но его пугала мысль о создании Русской Освободительной Армии. Когда я упомянул в разговоре, что в свое время на полях моего меморандума об этом Браухич написал "Считаю решающим для исхода войны", он только коротко заметил:
- Об этом мы должны еще раз основательно поговорить.
Хотя Клюге соглашался с привлечением русских, как он сказал, в качестве помощников при второстепенных службах, но всю эту проблему он видел лишь с узкой точки зрения командиров частей. Глубокие проблемы, так занимавшие Бока, - вопрос мира, судьба русского народа и задачи Германии на русской территории, - его не интересовали.
Правда, этот разговор состоялся в первые дни января 1942 года, когда положение на фронте требовало полностью его внимания и всего его рабочего времени. Бок был прав. Германская армия не только понесла под Москвой самые крупные до тех пор потери в солдатах и офицерах, но по высшему командованию был нанесен роковой и непоправимый удар: 19 декабря 1941 года Адольф Гитлер, будучи уже верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами Германии, взял на себя и верховное командование сухопутными силами, что создало совершенно парадоксальное положение{8}.
Известно, что на солдатском языке слухи неизвестного происхождения обычно называют грубоватым словом "Latrinenparole"{9}.
