* * *
Мы стоим на палубе лайнера и любуемся морским закатом. Похолодало, и Катерина накидывает на плечи Люси свою шаль. Поднимаю «сестрёнку» на руки и обняв меня за шею обеими ручками она благодарно ко мне прижимается. Так теплее, да и заходящее солнце «с высоты» видно намного лучше, чем с палубы. С другого бока Люсю «греет мама», осторожно придерживая руками за ножки. Эта паникёрша на палубе не отпускает от себя ребёнка ни на шаг, впрочем, лично я такую опеку только одобряю.
Яркий, ослепительно-белый диск в небольшом жёлто-оранжевом ореоле, неспешно опускается к тёмно-голубой воде прямо по курсу лайнера. На небе ни облачка, воздух чист и прозрачен. Если бы не боковая качка палубы лайнера и большая пологая волна поперёк его хода, было бы полное ощущение, что мы находимся в какой-нибудь картинной галерее и любуемся на морской пейзаж гениального художника-мариниста.
Но вот солнечный диск осторожно касается своим краем вершины очередной набегающей волны, словно пробуя океанскую воду на вкус и, начинает плавно опускаться в ложбину между волнами. Горизонт тут же окрашивается в светло-оранжевый цвет, а вода между гребнями волн вспыхивает, словно туда плеснули жидкого золота, но уже следующая волна надёжно скрывает от нашего взгляда заходящее светило. И только оранжевое свечение над океаном по-прежнему указывает где находится скрытое от наших глаз солнце. Раздаётся печальный вздох моей сестрёнки.
И тут, словно устыдившись этого детского разочарования, светло-оранжевый цвет начинает стремительно темнеть, в нём появляются зелёные оттенки и вдруг, как всполох, над волнами разливается яркое бирюзовое свечение. Ушедшая волна открывает нам феерическое зрелище. Солнце уже до половины скрылось под водой, но его цвет… Такого яркого, насыщенного цвета мне видеть ещё не доводилось. Солнце действительно «горит», но не белым, жёлтым или красным, как мы обычно привыкли его видеть, а ярким, пронзительно-изумрудным цветом. Небо над ним просто сияет и окрашено в светло-бирюзовые тона с преобладанием изумрудного оттенка, а от самого солнечного полукруга прямо к нашему лайнеру пролегла такая же изумрудная «дорожка».
Раздаётся восхищённый писк, детские ручки крепко стискивают мою шею и, слышу, как гулко и сильно колотится сердце в груди девочки. Да что там говорить, сам испытываю не меньший восторг. Слышать о таком атмосферном явлении мне приходилось, физику этого процесса понимаю достаточно хорошо, но от этого оно не перестаёт быть чем-то менее фантастическим и нереальным. И мы замираем, очарованные этой красотой. Пока следующая волна не скрывает от нас и это сказочное зрелище, и не смывает бирюзу с горизонта.
— Миша! Солнышко как волшебный фонарик! Мы же сейчас видели настоящий зелёный луч? Нам теперь будет счастье? — Люся требовательно смотрит в мои глаза.
— Конечно, сестрёнка! Это был самый настоящий «Зелёный луч» и теперь в твоей жизни всё будет хорошо. И счастье, и удача, и вообще всё-всё у тебя будет просто отлично! — я и сам верю в то, что говорю. Это же поверье откуда-то пришло? А то, что у него есть научное объяснение, так одно другом не мешает. Людям надо верить во что-то хорошее и тогда оно обязательно случится.
— Я чуть не описалась… — Люся смущённо прикрывает глаза и утыкается губами мне в ухо, но с рук спускаться не собирается. Она любит «обнимашки с братом» и никогда не упускает удобного случая. Девочке восемь лет и сейчас она уже выглядит на свои небольшие года. А то, что поначалу посчитал её совсем «мелкой», так и сам прошёл тот же путь, что и Люся. Нищета и недоедание не способствуют набору физических кондиций, хотя такие дети взрослеют гораздо быстрее своих более благополучных сверстников.
Но никому не пожелаю такой судьбы и такого быстрого взросления. Слава Богу, всё худшее у Люси позади, и она обрела свою Маму. И слава Богу, что на Руси не перевелись и никогда не переведутся такие женщины, как Катерина и моя Мама. И не важно, что моя Мама — еврейка, а Катерина — казачка, и что обе они когда-то родились на земле России, по воле правителей в одночасье ставшей Украиной. Женщины — существа интернациональные, как и музыка. Не все их понимают, не всем из них достаётся любовь, но сами они всегда готовы открыть своё сердце для ребёнка, если он нуждается в защите и заботе. И национальность этого ребёнка их интересует в последнюю очередь.
Вдоволь налюбовавшись звёздами в ночном небе осторожно опускаю Люсю на палубу и, мы совсем было собираемся вернуться в каюту. Но тут Катерина замирает и настораживается, а затем глядя на меня с каким-то недоверчивым изумлением неуверенно спрашивает:
— Миша! Ты слышишь? Кажись, кто-то из наших поёт?
Прислушиваюсь. Действительно, сквозь плеск волн и работу судовых двигателей до меня доносится одинокий мужской голос. Кто-то поёт на палубе третьего класса и песня мне знакома. Изначально в ней пелось о Буге, но казакам как-то ближе Дон, и они быстро переделали слова песни. В ней печаль и страдание молодого казака, которому некуда возвращаться из похода, так как любимая больше не ждёт его, отдав своё сердце другому.
К одинокому мужскому голосу присоединяются другие голоса, в том числе и женские. И вот уже небольшой хор с тоской и печалью слаженно выводит слова песни, словно с кем-то прощаясь и жалуясь на свою долю. Катерина замирает и замечаю, что её губы шевелятся, беззвучно вторя словам песни. Так мы и стоим некоторое время, а над волнами Атлантики разносится песнь-прощание. С Доном, с родной стороной, с прежней, пусть и не лёгкой, но налаженной жизнью, к которой больше возврата нет.
Не для меня придёт весна
Не для меня Дон разольётся…
https://youtu.be/ZLWp60kgiME
* * *
Утром вызываю старшего стюарда «люксовой» палубы и озадачиваю его поручением. А после обеда в сопровождении дежурного стюарда, оставив Люсю на попечении Маркуса, мы с Катериной спускаемся на палубу третьего класса. Катерина оказалась права, там действительно «наши». Девять мужчин, шесть женщин и пятеро детей в возрасте от шести до тринадцати лет. Казаки — переселенцы. Так же, как и Катерина следуют транзитом в Канаду, это я уже выяснил у старшего стюарда.
Пока Катерина общается с женщинами я веду переговоры со «старшим». Он действительно самый старший среди вынужденных эмигрантов. Бывшему вахмистру около пятидесяти лет, остальным казакам нет и сорока. Степенный и какой-то даже «основательный на вид» дядька, поначалу принимает меня настороженно. Но разговорившись и выяснив мои «хотелки» он немного оттаивает, а затем и Катя к разговору подключается. Как и предполагал, казаки едут не на обум, а предварительно выяснив где им лучше остановиться и «осесть на землю». Канада для них показалась более привлекательной, чем Польша или Румыния.
Батрачить на панов у них нет никакого желания, но получить в своё пользование землю в Европе нереально. В Советский Союз к большевикам возвращаться нет никакого резона, кроме ГПУ у ближайшей стенки их там никто не ждёт. Вот и подались казачки за море-океан, в надежде на лучшую долю да в расчёте только на свои работящие руки. Шесть пар семейных и трое холостяков, но судя по их заинтересованным взглядам, Катерине не долго придётся вдовствовать и холостяков вскоре станет меньше.
А что? Всё правильно, это жизнь. Казаки все как на подбор, крепкие да жилистые и по возрасту Кате в мужья годятся. Это война да кочевая жизнь не давала семьёй обзавестись, вот как хутор обустроят да жизнь наладят, так и сватов кто-нибудь зашлёт. Катя тоже казачка видная, а то что ребёнок у неё, так мужняя жена была и дитё не нагуляно, а от помершей подруги осталось. Что тоже только в её пользу говорит, как о сердобольной и отзывчивой женщине. Но не коротать же ей век в одиночестве?
