Майор выходит, а нам приносят два котелка с какой-то похлёбкой и по пресной лепёшке вместо хлеба. Но даже не замечаю вкуса варева машинально отправляя ложку в рот. Мне не даёт покоя информация, полученная от майора Одинцова. Пытаюсь упорядочить те обрывки мыслей, что мельтешат в моей голове и привести их в удобоваримую систему. Альберт помалкивает, хлюпает ложкой и ко мне с расспросами не суётся, видя мою задумчивость и нежелание о чём-либо говорить.

Это что же получается? Если принять на веру слова Сергея Юрьевича, то мой предок, а в этом я уже не сомневаюсь, имел на стороне ещё одного сына от сестреницы своей жены? Ну блин, однако прадед был ещё тот «ходок»! Его единственный сын от законного брака и мой родной дед как раз в это самое время уже закончил артиллерийское училище, женат на моей бабке, имеет одну совместно нажитую дочь и двух падчериц-близняшек, а вскоре должен родится мой отец. Эту историю хоть и не в подробностях, помню со слов моей бабки и отца.

А вот вторая «история» выглядит не менее занимательной чем первая. Получается, что «внебрачный сын», то есть я, появился тоже от союза Лапиных и Меншиковых? Но позвольте! Я-то в своей реальности тоже от брака Лапина и Меншиковой родился! Выходит, моё сознание переместилось не просто «абы куда», а в тело моего «кровного» деда? Да и обе мои матери в обоих мирах тоже родственницы? Вот это настоящий оксюморон получается! Однако… провидению пришлось сильно подсуетится, чтоб подыскать такой подходящий «вариант переноса».

И не проверишь сейчас, а что же случилось в моей «родной» реальности. Вдруг там мой «кровный дед» тоже выжил? И что-то многовато Меншиковых вокруг Лапиных, хотя… это вполне объяснимо. Дворяне своих родственников не хуже евреев помнят и чтут. И браки между дальними родственниками у них не редкость. Возможно и моя родная мама была моей бабкой своему сыну «сосватана».

Хм, что-то я на удивление слишком спокоен и даже способен рационально рассуждать. Ещё хорошо помню тот свой первый шок, что испытал от осознания своего попадания в прошлое, не меньшие потрясение испытал поняв, что это прошлое совсем из другой реальности. И вот новое знание что вообще нет никакой случайности, а есть лишь закономерность, законов которой мне пока не понять.

Заглядываю в опустевший котелок и вижу на дне пару разварившихся бобов. Тьфу, гадость! Терпеть не могу варёные бобы. Брезгливо отодвигаю пустой котелок в сторону и беру кружку с чуть остывшим кофе. Вот это совсем другое дело! Перед самым отъездом в палатку заглядывает попрощаться новоиспечённый капитан со своим «настоящим» ведомым.

Впрочем, улыбчивый и немного стеснительный лейтенант Норман Дрисколл оказавшийся американцем, в палатке на долго не задержался, познакомившись со мной и поздравив с «блестящей победой» он убегает принимать мой новенький «Фиат» вместо своего, разбитого утром при посадке. Красуясь новенькими погонами Владимир Николаевич рассказывает последние новости.

При налёте погибло и было ранено более шестидесяти рядовых. В основном индейцев Гуарани, но два русских офицера тоже были ранены и один погиб. Разбито шесть горных орудий, четыре миномёта и уничтожен почти весь обоз с припасами. Если бы не наша помощь, то потери были бы значимее, но мы подоспели вовремя. О нашем бое уже составлена реляция и даже статья в газеты написана. Ухмыляясь Порфёненко вкратце пересказывает статью и облегчённо выдыхаю. Моя фамилия не упоминается.

— Ну ладно, меня-то с самого начала прозвали «циркачом», но вот когда ты «французом» успел стать-то? — Порфёненко заразительно смеётся и подмигивает мне. — Разделали супостата под орех, аж сам зачитался! Михаил Григорьевич, даже не верится, что это о нас написали, словно о былинных героях. — и состроив скорбное выражение лица притворно вздыхает: — Жаль «француз» в бою получил ранение и направлен в отпуск до полного выздоровления. Не смогут его найти писаки, даже если захотят. Место его излечения никому не ведомо, может он уже и во Францию для поправки здоровья вернулся!

Наличных у меня с собой непозволительно мало, а вот комплект лётной формы для перелёта мне нужен позарез. Предлагаю Владимиру Николаевичу выписать чек в обмен на тот комплект что на мне, но Порфёненко возмущён до глубины души:

— Да как Вы можете мне такое предлагать? Вы мне жизнь спасли! Господа офицеры наблюдали бой с земли и рассказали, как Вы на три истребителя в одиночку отважно бросились. А я их даже не видел. Опять прошляпил… Не обижайте меня Михаил Григорьевич, денег с Вас не возьму, а обмундирование примите в дар! — пришлось и форму в дар принять и стопку за боевое братство выпить.

До Асунсьона продрых на заднем сидении авто, привалившись к спящему Альберту. Тут свою коварную роль сыграли и вторая стопка, выпитая «за мир во всём мире» и третья «на посошок». Только пару раз выходил «оправиться» и опять в салон нырял в объятия морфея. Впрочем, Альберт от меня в поднятии стопок не отставал и даже пытался перепить капитана, да куда там немцу супротив русского?

* * *

Раннее утро, но уже достаточно светло, когда мы въезжаем на территорию военного аэродрома, где в ангаре скучает мой «Кузнечик». Сергей Юрьевич оперативно решает все формальности и мне дают добро на взлёт. В военную администрацию обращаться даже не думаю, нафиг мне деньги за перегон и сбитые самолёты? Надо ноги уносить, пока не стало слишком поздно.

И так потратили непозволительно много времени пока осматривали самолёт, заправляли дополнительные баки и опробовали работу двигателя на холостом ходу. Вроде бы всё в порядке и можно взлетать. В «Кузнечике» передняя кабина рассчитано на двух пассажиров и у запасливого капитана нашлось всё, что пригодится в дальнем перелёте, а продуктами разживёмся по дороге.

— Мишель, а ты уверен, что эти парашюты раскроются? Что-то их вид мне доверия не внушает. — Альберт с сомнением смотрит на два потёртых контейнера с укладкой обнаруженные в кабине и ранее презентованные мне, тогда ещё поручиком. Ну, так они и послужили достаточно долго.

— Альберт, не боись! Если парашюты не раскроются, то мы вернёмся, набьём капитану морду и заставим обменять на годные.

— А! Это хорошо! — успокоенный «парашютист» начинает надевать «сбрую» парашюта и вдруг замирает.

— То есть как не раскроются? А как же мы тогда их поменяем? Мы же разобьёмся! — глаза моего друга раскрываются в изумлении, даже заплывший левый глаз принимает свою изначальную форму.

— Ну, значит не обменяем. Ты давай поторапливайся, а то вовсе без парашюта полетишь!

— Как без парашюта? Это невозможно! — хм, а парень-то повзрослел и поумнел. Помню, как впервые еле заставил его надеть на себя этот «девайс».

— Да шучу я!

— Мишель, у тебя дурацкие шутки!

Что есть, то есть. Но меня напрягает предстоящий перелёт, вот и нервничаю, хотя вида стараюсь не подавать. Это Альберт спокоен и уверен во мне, а я вот что-то мандражирую. Всё-таки впервые полечу «по пачке Беломора» на незнакомом аппарате и сразу практически на максимальную дальность. Случись авария или просто неполадки с двигателем и о нас можно будет забыть совсем и навсегда. Шансы на выживание в саване или джунглях у нас с Альбертом нулевые. «Маугли» из нас никакие. Но вот короткий разбег и мы в воздухе. Набираю два километра и лечу почти строго на запад.

Альберт любуется красотами, а вот я напряжён и сосредоточен. Промежуточных ориентиров на «кроках», по моему мнению, всё-таки маловато. Но вот под крылом показалась река. Это может быть только Бермехо. Больше половины пути пройдено и судя по ориентирам лечу пока правильно. Добираю курс чуть на север, следующий ориентир довольно крупные реки Гранде или Лавайен.

Мимо них не промахнёшься и топлива чтоб найти Сан-Педро достаточно. Через пять часов после взлёта облегчённо выдыхаю и захожу на посадку. Всё-таки пришлось немного покружить в поисках этого богом забытого городка. Хорошо, что почти сразу наткнулся на торную гужевую тропу, что вывела на грунтовую дорогу и в итоге привела к первой промежуточной цели.