Несколько пеших крестьян, направлявшихся в город, и два воза с сеном, запряжённые волами, видя такое дело, встали в отдалении, не решаясь пересечь мост. От греха подальше.

– Надёжа-государь! – чётко повторил Алёша и снова поклонился. На этот раз поясным поклоном.

– Впервые слышу, – поднял густую тёмную бровь князь (а это был он, великий князь Юрий Всеволодович). – Сам придумал или слышал от кого?

– Сам, надёжа-государь. Только что. Прости, коли не по нраву пришлось.

– Боек, боек, – усмехнулся князь и обернулся к спутникам. – А?

Пятеро всадников – все молодые, ровесники князя, с луками в кожаных налучьях, притороченных к сёдлам и тулами, полными стрел, за плечами, переглянулись, засмеялись охотно. Мол, что боек, то боек. Не отнять.

Князь окинул быстрым взглядом спешившихся товарищей Алёши; Первушу, почтительно сдёрнувшего шапку; пленного половца с перебитой ногой, упрятанной в лубок и связанными впереди руками, сидящего с понурым видом на заводной лошади. Снова посмотрел на Алёшу.

– Кто таков?

– Лёшка, Алексей, прозвище Попович. Отец попом был, Леонтием звали. Рязанские мы.

– Рязанские, значит, – хмыкнул князь. – То-то, гляжу, рожи хоть и молодые, а уже наглые. Бунтовщики?

– Как можно, надёжа-государь, великий князь! – со всей возможной искренностью воскликнул Алёша. – И батя мой покойный, Царствие ему Небесное, – он быстро перекрестился, – и отчим, он же вуй, княжий порубежник Горазд, учили к великим князьям с великим же почтением относиться. Ибо несть бо власть, аще не от Бога, как завещал нам апостол Павел в послании к римлянам. Первом соборном.

– Ого! Да ты, гляжу, не только боек, но и в Писании силён. Редкий случай… Грамоте и счёту обучен?

– Обучен, надёжа-государь.

– Хм. Погоди, как ты сказал, порубежник Горазд?

– Он самый. Мой отчим. И вуй.

– Как это? – нахмурился князь. – Брат на сестре женился?

– Дальний он, – пояснил Алёша. – Троюродный.

– А, тогда ладно, – лицо князя разгладилось. – Горазд?

– Горазд.

– Не слыхал о таком.

– Так он нашего рязанского князя порубежник был, Романа Глебовича.

Великий князь снова обернулся к своим.

– Помню, – сказал всадник, выглядевший старше остальных, в чьей тёмно-русой бороде уже пробивалась седина. – Храбрый был вой и порубежник умелый, дай бог всякому. Шрам у него ещё заметный, от сабли половецкой, вот так через лоб идёт, – он показал.

– Прости, уважаемый, – поклонился Алёша, – не знаю твоего имени-отчества и звания, но не через лоб. Через щёку, от левой брови, – он провёл пальцем по щеке. – Вот так. Может, ты какого другого Горазда-порубежника знавал?

– Того самого, – засмеялся всадник. – Прости, Попович, надо было тебя проверить, – обратился к князю. – Правду говорит парень. Через щёку шрам у Горазда. Точно по его слову.

– Хорошо, – князь Юрий Всеволодович довольно кивнул. – Люблю правду. Так это Горазд тебя ко мне послал?

– Нет, я сам. Вернее, мы сами. С товарищами моими. Горазд шуйцу по локоть потерял в бою с половцами, служить не может больше. Теперь наша очередь. А он нас всему научил. Так и сказал. Хотите русскую землю защищать, – езжайте к великому князю Всеволоду свет-Юрьевичу, проситесь к нему в дружину, пусть он вас испытает и скажет, годитесь вы или нет. Слышал, он человек справедливый и умелые вои ему нужны.

– А вы, значит, умелые? – засмеялся князь.

– А ты, вон, у него спроси, – кивнул Алёша на Первушу, стоявшего с тихим видом у телеги с шапкой в руках.

– А и спрошу. Раз уж день такой выдался… Говори, – разрешил он.

– Первушей меня звать, – поклонился низко Первуша. – Прозвище Жердь. Староста деревни Липники твоей вотчины…

Не затягивая и не путаясь в словах, коротко, по делу, Первуша описал недавние события в деревне.

Князь и его свита слушали, время от времени перебрасываясь короткими недоверчивыми взглядами.

– И вот мы здесь, перед твоими очами, великий князь, надёжа-государь, – закончил Первуша, который быстро понял, что новое обращение, придуманное на ходу Алёшей, князю нравится, а значит, лишний раз употребить точно не во вред будет. – Коли моих слов мало, вели половца допросить, которого мы… то есть Алёша Попович со товарищи в полон взяли, – Первуша показал на пленного. – Он подтвердит.

Князь молчал, думал. Остальные тоже. Только кони похрапывали, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.

– Что скажете, братья и дружина? – наконец, спросил князь у своих. – Ты, Ратибор?

То самый всадник, старше всех годами, который устроил Алёше проверку, почесал бороду.

– Горазд, конечно, вой был умелый, опытный, – сказал он. – И мог научить многому. Но чтобы четверо мальчишек положили пятерых матёрых степняков во главе с самим Тугариным Змеем? Встречался я в бою с этим Тугариным. Хитрый, смелый и сильный враг. Чтобы он вот так за здорово живёшь попал в ловушку? Как-то не верится, уж прости, великий князь. Что до пленного… – он тронул коня, подъехал к половцу вплотную, поднял ему подбородок рукоятью плети.

– По-русски разумеешь?

– Всё он разумеет, – сказал Первуша. – И разумеет, и говорит.

– Тогда говори, коли жить хочешь. Правду тут про вас сказали или как?

Половец оскалился, молча сплюнул на сторону, уставился в глаза Ратибору, издевательски рассмеялся.

– А я жить не хочу. Убивай. Ничего не скажу.

– Ты посмотри, – удивился Ратибор. – Смелый попался. Что, и дыбы с калёным железом не испугаешься?

– Да бес с ним, – сказал Алёша. – Потом всё равно расскажет, а сейчас время теряем. Жалко. Ты, дядя Ратибор, баешь, что знавал Тугарина Змея лично?

– Ну, знавал, – подтвердил Ратибор. – И что?

– Тогда гляди сюда.

Алёша подошёл к телеге, вытащил из-под сена кожаный мешок, развязал, перевернул, тряхнул. Посыпались сморщенные листья крапивы. Вслед за ними из мешка вывалилось что-то круглое, завёрнутое во влажную тряпку. С глухим стуком упало на дорогу. Алёша пихнул свёрток ногой.

Тряпка размоталась и взорам присутствующих явилась отрубленная человеческая голова.

Княжеский конь вскинул голову, всхрапнул, попятился, замер под сильной рукой всадника, кося испуганным глазом.

– Тихо, тихо, – сказал князь, похлопывая коня по шее. – Привыкай, дурачок.

Алёша наклонился, поднял мёртвую голову за волосы так, чтобы хорошо было видно всем и спросил:

– Ну что, дядя Ратибор, признаёшь Тугарина Змея али не он это?

Первые мишени – пять набитых соломой чучел в человеческий рост – были установлены в пятидесяти саженях от черты, на которой стояли лучники.

Стрельбище располагалось недалеко от городских стен, княжьи холопы выехали раньше и успели всё приготовить.

Сам великий князь достал лук, и встал рядом со всеми. Всего в шеренге стрелков оказалось ровно десять человек, включая Алёшу, Милована, Ждана и Акимку.

– Готовы? – спросил распорядитель.

– Готовы! – разом откликнулись стрелки.

Распорядитель поднял и резко опустил руку:

– Бей!

Десять луков поднялось на уровень плеча, десять тетив рывком натянулись, десять стрел ушли в полёт и все десять нашли цели.

Следующая мишень – малый деревянный щит, выкрашенный в три круга один в другом: белый, синий и красный, была укреплена на столбе и отнесена на десять саженей дальше.

– Бей! – махнул распорядитель.

И снова никто не промахнулся.

Две стрелы из десяти вонзились в самый широкий – белый круг. Четыре – в синий. И четыре в центральный красный.

– Ага! – воскликнул князь азартно. – Вот сейчас-то и начнётся настоящее веселье. – Ещё сорок саженей!

Мишень-щит установили в ста саженях от черты. С такого расстояния щит казался совсем маленьким, три круга на нём были едва различимы.

С востока потянуло ветерком. Не сильно, но достаточно, чтобы увести стрелу с прямого полёта.

– Белый круг – не в счёт, – напомнил распорядитель. – Только синий и красный. Готовы?

– Готовы!