- Только молчите,- писал он,- ради бога, молчите! Главное, чтобы ни слова не проникло в печать, пока все не будет готово.
Специалисты освоились с работой быстрее, чем можно было предполагать, и вскоре стали отпиливать по две-три полосы в день. Труднее было Аллегро: ему приходилось решать, в каком месте произвести распиливание, чтобы не повредить текст. Между тем это было не просто: писец только вначале по неопытности сильно нажимал на резец, так что лишь немногие строки четко отпечатались на обратной стороне свитков.
26 ноября Аллегро закончил перевод первого свитка. 2 января 1956 года в Манчестер прибыл второй, больший свиток. После окончания работы над ним все полосы были отправлены обратно в Иерусалим.
Расшифровка подтвердила гипотезу профессора Куна, которую раньше считали слишком смелой и фантастичной.
Свиток содержал около трех тысяч букв. Язык, на котором он был написан, уже отошел от классического древнееврейского языка Библии и был близок к древнееврейскому языку II века.
В свитке были такие фразы:
"В большой цистерне, что находится во дворе колонного зала, в углублении напротив двери, в углу, спрятано девятьсот талантов"110. "В цистерне под стеной с восточной стороны - шестьсот серебряных слитков". "В южном углу колонного зала у могилы Цадока и под колонной в зале собраний - еловый сосуд для благовоний и такой же сосуд из дерева кассии".
Свитки изобиловали названиями населенных пунктов, расположенных в разных частях Западной Палестины, особенно же в окрестностях Иерусалима. Спрятанные в этих местах сокровища составляли в общем колоссальную сумму - около четырех тысяч центнеров золота и серебра111, причем из-за коррозии медных свитков сведения о некоторых кладах так и не удалось дешифровать.
Иорданские власти, а также аббат Милик, которому было поручено сделать точный перевод текста (перевод Аллегро был лишь предварительным), поступили, конечно, очень осмотрительно, сообщив в печати лишь о самом факте открытия и опубликовав только некоторые отрывки из свитка. В противном случае тотчас бы начались лихорадочные поиски кладов, тем более что в Палестине (да и не только в Палестине) снова и снова возникали слухи о несметных богатствах, найденных в земле.
Столбец 10-й одного из медных свитков содержал такую фразу:
"На соседнем участке с северной стороны в пещере с выходом на север, у входа в которую расположены могилы, имеется копия с объяснением, размерами и всеми подробностями". Вероятно, именно эту копию медного свитка и нашли таамире. Недаром они деликатно осведомлялись в музее, сколько может стоить металлический свиток. Возможно, в медном свитке значились и тирские серебряные монеты, найденные в трех кувшинах под полом храма. Оставалось только ждать.
Четыре тысячи центнеров золота и серебра! Не удивительно, что они породили такое множество научных и ненаучных теорий.
Профессор Мовинкель, например, писал: "Ессеи кумранской общины не могли владеть такими огромными ценностями. Прежде всего против этого свидетельствует упоминание о сосудах с драгоценными благовониями, потому что законы иудеев запрещали употребление благовоний вне храма. Следовательно, в этой описи речь может идти лишь о сокровищах храма Соломона, который был сожжен завоевателями в 587 г. до н. э. Но скорее всего медный свиток является апокрифом, в котором чисто гипотетически обсуждается возможность сокрытия сокровищ. Это эсхатологический документ, лишенный какого-либо практического значения".
Разумеется, заявление Мовинкеля не встретило никакого сочувствия. Будь это так, как предполагает Мовинкель, люди Кумрана могли сделать запись о сокровищах на коже, которой они воспользовались для других рукописей. Для этого им не нужно было обращаться к более прочному материалу, меди, тем более что, судя по всему, они очень спешили. В такой записи совершенно излишни точные и не имеющие никакого теологического значения названия населенных пунктов, такая запись не нуждается в копии, к тому же специально упомянутой. С версией Мовинкеля никак не вяжется неоднократно упоминаемое в свитках слово, которое расшифровал Кун: повелительное наклонение от глагола "копать" - "копай" (в тексте оказалось именно это слово, а не страдательное причастие); не вязались и указания размеров, также расшифрованные еще Куном.
Более приемлемым казалось предположение, что в медном свитке речь шла о сокровищах храма, спасенных и спрятанных перед тем, как в 70 г. н. э. Тит захватил Иерусалим.
- Но у Иосифа Флавия ничего об этом нет! - возражали некоторые. Это так, но ведь и в наше время о таких акциях не сообщают по радио или в печати, как показывают некоторые примеры из прошлой войны и послевоенного периода. Они были известны лишь очень узкому кругу лиц, куда, конечно, не был вхож ни один писатель, считавшийся болтуном от природы или по профессии.
Выдвигались более веские контрдоводы. Так, парижский профессор Дюпон-Соммер рассуждал примерно следующим образом: трудно себе представить, чтобы кумранская община стала прятать сокровища Иерусалимского храма. По строгим воззрениям общины, то, что принадлежало ей, было свято и чисто, а то, что принадлежало храму, не чисто и не свято. К тому же многие поселения, упомянутые в медном свитке, находились в окрестностях Самарии, которая казалась священнослужителям храма хуже самого ада.
Но едва замечания Дюпон-Соммера были опубликованы, как у него сразу же появились противники, утверждавшие, что антагонизм между храмом и общиной засвидетельствован с середины II в. до н. э., тогда как сокровища храма могли быть спасены лишь значительно позже - в 70-х годах I в. н. э. И если человек с течением времени меняет свои взгляды и, достигнув преклонного возраста, часто отказывается от убеждений своей юности, то и кумранская община за двести лет могла изменить свое отношение к храму (о чем, между прочим, свидетельствовало немало мест из рукописей секты)112.
Правда, второй довод французского профессора относительно Самарии было труднее опровергнуть, и его с благодарностью подхватили ученые, считавшие спрятанные сокровища имуществом общины.
Но можно ли предположить, что такое огромное богатство принадлежало общине, девизом которой была бедность? А почему бы и нет? Обет бедности (как и позднее в христианских монашеских орденах) касался лишь отдельных членов, а не общины в целом. То, что вносили при вступлении в общину новиции, впредь принадлежало ей, а в общину вступали, конечно, не только бедняки, но и богачи. По-видимому, общине достались весьма значительные ценности, не говоря уже об обычных для всех времен благочестивых пожертвованиях и наследствах113.
Приводился и такой довод: настроенная эсхатологически община со всей серьезностью ждала войны - войны сынов Света с сынами Тьмы. Но война, даже имеющая эсхатологическое обоснование, стоит денег, следовательно, оправдывает накопление сокровищ и ценностей.
Как бы то ни было, ни одно из предложенных толкований не лишено противоречий - одно в большей мере, другое в меньшей. И неизвестно, будет ли когда-нибудь в этой полемике произнесено последнее слово.
Чем дальше продвигалась расшифровка рукописей, тем настоятельнее ставился вопрос, который возник уже в самом начале: кто, собственно говоря, были ессеи? Теперь о них знали несколько больше, чем тогда, но все же далеко не все, что хотелось бы знать.
Из рукописей, созданных, очевидно, в самой общине (некоторые, возможно, были лишь переработаны в соответствии с ее верованиями), ученые теперь располагали: уставом общины и дополнением к нему; комментарием к Хабаккуку и к другим библейским книгам; свитком "Война сынов Света", псалмами, гимнами и молитвами, Дамасским документом, а также фрагментами поучений.
Важнее всего для ученых было бы найти историческую книгу о происхождении и становлении общины (или ессеев вообще), но как раз такая не была найдена; не были также найдены и официальные документы (за исключением, может быть, медного свитка): договоры, счета, долговые расписки и т. п., так богато представленные во многих раскопках XIX и XX вв. А они безусловно существовали и у ессеев, ибо без них не может обойтись ни одна, даже самая замкнутая, организация, целиком посвятившая себя духовной жизни. Члены общины, по-видимому, не считали эти бумаги достаточно важными и не спрятали их при приближении римских легионов. Весь деловой архив общины погиб, очевидно, в кострах римлян.
