Ну, мама его с нами еще полчаса побыла, а потом туфли надела и куда-то смылась.

Сережа вначале внимательно выслушал три раза сказку про колобка, затем девять раз про три поросенка и полез ко мне на коленки картинки в книжке рассматривать. Вроде маленький, а тяжелый такой и какой-то жаркий. Я к его голове случайно притронулся, чуть не обжегся. Это у него мозги (от работы мыслей) так разогрелись.

Смотрел, Сережа, смотрел, пальчиком в картинки тыкал и чего-то невнятное себе под нос чирикал.

А потом видимо ему это надоело и он мою книжку на пол как швырнет и как залопочет громко: – Зюзя, зюзя, зю-зю.

Ну мне это не понравилось, как он с моими книгами обращается, я его со своих коленок не слишком ласково согнал,(они у меня к тому времени от его жаркости вспотели), и стал ему пальцем грозить: – Сережа, так делать не хорошо.

А он мне в ответ: – Холосо.

А я ему: – Нет, не холосо

А он вдруг брык спиной на пол, ножками засучил, рот до бровей раскрыл и как заорет: – Холосо. Я гою Холосо!! Зюзю бябя!

Я поначалу растерялся, чего теперь с ним делать, толи по заднице слегка наподдать, толи бросится успокаивать.

А потом решил, пусть себе орет, пока не охрипнет, будет мне тут концерты устраивать, словно я его мама.

Сижу, жду, демонстративно в потолок глаза уставил, мелодию фальшиво посвистываю. Он немного еще ножками посучил, за мною понаблюдал и успокоился.

Встал на четвереньки, за ножку стула схватился и снова на ногах. Книжку мою с пола поднял, мне принес. На колени положил. Затем обхватил мои ноги ручками, башкой, то бишь лбом в обложку уперся, лицо в мою сторону повернул, хитро улыбается и свои Зюзю и бебе ласковым голосом говорит.

А я что переводчик, чтобы в этих его бебе зюзю разбираться?

Ну думаю, наверное он так передо мною извиняется. По голове его погладил, а она словно кипяток. У меня дома компьютер меньше нагревается, когда я в новые стрелялки играю.

Может, думаю, он все-таки заболел, но по поведению вроде не похоже. Вон уже от меня в угол уполз, своей машинкой завладел и затрещал мотором: – тыл-тыл-тыл.

– Ты пока тут поиграй, а я в туалет пошел, – говорю я ему. Я так просто сказал, не отчитываться же мне взаправду перед ним, думал он и не услышит, будет и дальше свое тыл-тыл-тыл бубнить. А он не только услышал, но еще и понял и не только понял, а даже произнес два слова: – на голсок!

– На горшок – вздохнув, согласился я, – ты тут играй со своим трактором, а я пойду на горшок.

– Не татал, а масина, не татал зюзю бебе масина, а я голсок – возмущенно затарахтел Сережа.

– Ну пусть будет не трактор, а машина и пусть ты будешь самым большим в мире горшком – нетерпеливо запрыгал я – а я хочу пис-пис, понимаешь – пис-пис! и поэтому пока.

Сережа что-то еще прокричал мне в спину, но я быстренько захлопнул за собой дверь и сел на толчок.

Слова пис-пис предназначалось для Сережи, а на самом деле было еще и ка-ка. Сидеть с комфортом, как дома, здесь было невозможно, за дверью шуршал и гугукал Сережа а когда я быстренько сделал все дела, то не обнаружил перед собой туалетной бумаги. Меня чуть Кондратий не хватил, прежде чем я обнаружил рулон у себя за спиною. И кто хранит его на бачке?

Когда я выходил из туалета, то только чудом не заехал любознательному Сереже дверью между глаз. От этой малышни только и жди неприятностей!

Я еще руки не успел помыть, как он ко мне со своими зюзю и бебе пристал, правда еще какие-то патал и кеке лулу к ним прибавились.

Я только из ванной комнаты вышел, сразу у него стал допытываться, чего он от меня хочет.

А он мне свои – бзи-зи патал кеке лулу, – за палец меня схватил и к буфету на кухню тащит.

Я весь буфет перерыл, пока его бзи-зи патал ке-ке лулу нашел, да и то в этом не уверен. Но кекс и какое-то фруктовое пюре в тюбике Сережу вполне устроили, он к этому тюбику присосался как клещ. Потом он сгрыз кекс и стал плакать и словно заведенный орать: – аду, аду, аду! а так как я ничего не понял, стал на меня злиться и обзывать зюзюкой и бебекой.

– Мама аду, блюк блюк – решив, что я конченый идиот, ткнул он пальчиком в бутылку с розовым компотом, стоящую на полке у плиты, и только получив бутылку временно заглох.

Накормив его и с надеждой посмотрев на часы, я убедился, что Сережина мама сильно запаздывает, и еще я внезапно осознал, что она мне не дала номер своего сотового телефона, а в заключении обнаружил, что и свой дома забыл.

Время двигалось к моему обеду, Сережа свой обед уже выпросил и уничтожил и я, вспомнив про свой детский сад, попытался соблюдать режим.

Но уложить Сережу в кровать, оказалось невозможным, он так брыкался и орал, что я решил, пусть этот олух не спит. Я так с ним устал, что даже сам поесть забыл и вообще мне его мама про то, что я могу у них есть, ничего не говорила.

Можно бы было сбегать к себе в соседнюю дверь, но его мама нас на ключ закрыла. Так что оказались мы с Сережей, словно в тюрьме.

Ему-то все по барабану, а меня это просто взбесило. Я даже сам с собой разговаривать стал: – Раз так, – говорю, – то я у вас всю колбасу из холодильника съем и конфеты ваши и мороженное из морозильника, и вообще…!

Я думал, что этим все и закончится.., а оказалось, все только началось!

Сережа не просто так про горшок-то расчирикался.

Короче в довершении всего он еще и обосрался и не где-нибудь, а на мне. Я только задремал, носом начал клевать, он ко мне на коленки забрался, стал за уши дергать, чего-то бормотать и предпринимать активные попытки в моем носу поковыряться, а потом как-то подозрительно затих и обосрался.

Конечно хорошо, что на нем памперс был, но во-первых он был как-то не так закреплен, а во вторых Сережа не только покакал, но и пописал и это пописал мне на ноги горячими струйками потекло.

Я спросонья так подскочил, что Сережа на другой конец дивана улетел. Хорошо, что на пол не грохнулся. Пришлось мне снова в ванную комнату идти, снимать мокрые носки и ноги до самых шорт мыть, слава богу, хоть на них ничего не попало.

А Сереже хоть бы хны. Ходит со своим гавном в подгузнике и не тужит, и лужа на полу его не смущает, только кораблики в ней не запускает. А воняет от него, сами понимаете чем и насрал он туда дай боже. Если по комнате бежит, его в сторону заносит.

Я, конечно, слышал, что эти подгузники можно самому поменять! В шкафах порылся, целую пачку их нашел. Сережу за шкирку поймал, всю одежду с него снял и в подгузнике в ванную поставил. Ведь не будет же он, потом разгуливать с грязной задницей по квартире.

В общем, разобрался я со всеми этими застежками и тяжелый памперс в ванную грохнулся. Я его, сморщив нос, двумя пальцами поднял и в таз какой-то положил. Затем Сережу принялся под теплым душем отмывать. Стоит он такой трогательный и довольный, улыбка до ушей, а по пухлым ножкам дерьмо вместе с водою вниз течет, ручейком у пяточек извивается.

В общем, отмыл я его, так что он заскрипел, в одеяло теплое завернул и верещащего от удовольствия, на диван отнес.

Попробовал новый памперс на него надеть и понял, что у меня ничего не получается и вообще какой стороной его к попке нужно надевать, а какой к пиписке, я совершенно не разобрался.

В общем, надел я на него какую то не то распашонку, не то пижаму, которая была ему до колен, и отпустил босиком бегать.

Так он и шастал с голой задницей, без трусов, пока его мама не пришла.

Я думал она меня за съеденную колбасу и прочие уничтоженные продукты на месте прибьет, и за Сережину голую жопу – тоже, и конечно совсем не ожидал, что она назовет меня зайчиком и поцелует в макушку.

Рядом, по ковру ползал, сверкая пятками и своими глупостями, довольный Сережа. А я стоял посредине комнаты с дурацкой улыбкой и чуть приоткрытым ртом и, развесив уши, слушал приятные и лестные для меня слова, о том, что я очень умный, взрослый и отзывчивый милый мальчик и что может быть, я еще как-нибудь и когда-нибудь разик с ее Сереженькой снова посижу.