Аллан Эдвалль[4].

Вот о ком.

Эдвалль, без сомнений, на первом месте. Старик мысленно составлял список тех, кто будет сидеть за столом, а кто останется висеть на стене.

Нет, не Стокгольм со своими соленой водой и блудницами, которым платили за танцы в маленьких комнатушках, где пахло смертью, после того как перепьешь крепкого алкоголя.

Уж лучше лес около Оддеваллы.

Тут хоть жить можно.

Вторая роль старика – наверное, ей он гордился больше всего, – арестант в тюрьме под номером 112-452311. Осужден за эксгибиционизм в парке «Васа» и укрывательство краденых вещей. Эту пьесу долго не снимали с афиш. Четырнадцать месяцев. Вот какой популярности он достиг в этой роли.

Ингмар Бергман[5]? За столом?

Слегка покачав головой, старик усмехнулся, оделся и пошел по тропинке к дому.

Бергман не в его планах.

Ни за что.

Этот идиот даже на стене уже не висит.

Старик, дойдя до кухни, тут же забыл, на чем надо сосредоточиться, и опять спустился к воде. Озеро Лилла Хёпперёдшон, с береговой линией один и шесть десятых километра, с наибольшей глубиной девять метров, а не пять и одна десятая, как говорили в автосервисе.

Что это за тень там около мыса?

Что?

Это опять он?

Как его там звали?..

Водный монстр…

Надо снова позвонить тому журналисту из «Бухюслэнинген»?

Нет, ему сложно дозвониться.

Ладно. Сосредоточься.

Кто будет сидеть за столом?

На стене было тридцать шесть портретов. Все они – знаменитости Швеции, которых он лично видел. Иногда лишь во сне, но какая разница?

Черт возьми, вот он поднялся к двери дома и опять забыл, о чем нужно подумать. Ничего не оставалось, как вновь спуститься к воде.

Как живописно оранжево-желтое апрельское солнце отражалось в прекрасной водной глади Лилла Хёпперёдшон. С береговой линией один и шесть десятых километра. Самая большая глубина девять метров, а не пять и одна десятая, как говорили в автосервисе.

Так, ладно.

Тридцать шесть на стене.

Только шесть мест за столом.

Шесть человек.

Каждый на своем стуле, ведь у него всего шесть стульев.

Ну ладно, ящик для дров за стул не считается, крохотная табуретка, на которую он садился, чтобы постричь ногти на ногах, наверное, тоже.

Я что, сказал «стулья»?

Что?

Нет, я сказал «мест».

Он погрозил кулаком.

Что ты там говоришь, Аллан?

Хочешь лишиться своего места за столом?

А?

Висеть на стене как посмешище, пока мы тут угощаемся аквавитом?

О, да.

На хороших вещах не экономят.

Он тут же пожалел о сказанном и поспешил добавить: «Шутка, я просто шучу. Конечно, ты будешь за столом».

Тебе достанется желтый стул.

На этот раз старик вошел в кухню и в глубокой задумчивости остановился перед портретами на стене.

Корнелис Вресвик.[6]

Да?

Хорошо.

Да.

Он аккуратно снял фотографию с кнопки и торжественно отнес ее к столу.

Красный стул.

Томас фон Брёмссен[7].

Хм-м-м-м-м…

Ну ладно.

Может быть.

Где он снимался?

Точно.

Альберт и Херберт[8].

Конечно же да.

Томас фон Брёмссен.

Синий стул.

Еще трое, еще трое…

Уже можно пить?

Аллан Эдвалль уже открыл бутылку аквавита и собирался немного налить себе, черт меня побери, начинаем вечеринку, но в последний момент старик запретил ему.

Еще рано пить, ясно?

Как это, по-твоему, будет выглядеть?

Старик с грустью покачал головой и поставил бутылку так высоко, как только мог достать – в шкаф над плитой.

Только он вернулся к портретам, чтобы продолжить выбор, комнату огласил звон.

Старик вздрогнул, сначала не поняв, откуда идет звук, но потом до него дошло.

Это же новый телефон.

Мобильный.

С работы.

Он быстрыми шагами подбежал к ящику комода.

Синий.

Такой маленький и симпатичный.

На экране высветилось сообщение:

Лист 1. Сцена 1. ОК?

С улыбкой старик набрал ответ.

ОК!

Он подошел к полке под окном, достал черную папку на кольцах, открыл первую страницу и сделал глубокий вдох.

И сел за стол перед вторым своим телефоном.

Маленькое крыльцо с колоннами, две раздвижные двери из стекла и серого металла, затем открытое свежеотремонтированное фойе. Она видела, что бородатый следователь со светло-рыжими волосами всю дорогу старался не выдавать свои эмоции, но у него это не совсем получалось. Его обычно спокойное умное лицо выражало и любопытство, и радость одновременно, словно он не мог поверить в то, что только что произошло, и в то же время не понимал, что теперь ему с этим делать.

Это не всегда тебе на пользу, Миа. Видеть то, чего не видят другие.

Так сказала бабушка в один из своих не лучших дней – она долго болела, но к врачу идти, конечно, отказывалась. Худенькая, с черными кругами под глазами, она, скорчившись, лежала на матрасе на полу. В кровать, само собой, не хотела, эта прекрасная упрямая женщина. Как же сильно Миа ее любила.

Это может вызвать в тебе страх. И принести одиночество. Другие не понимают того, что понимаешь ты. Жизнь, людей. И то, как все связано между собой. Не забывай меня, когда меня не станет, обещаешь, Миа? Если тебе станет одиноко.

Как это похоже на бабушку. Это ведь она была больной, а не Миа, и все равно хотела помочь. К счастью, через несколько недель она выздоровела, и на выходных ей должно было исполниться восемьдесят лет. Как Миа ждала этого. И волновалась. Ведь она знала, что будет с мамой, если не придет Сигрид.

Но Сигрид, конечно, не придет.

Где ты, Сигрид?

Миа украдкой бросила взгляд на телефон, когда добряк-следователь улыбнулся и вызвал лифт.

– Мы сидим на третьем этаже. Формально сюда наш отдел переехал прошлой осенью, но ремонт еще не закончен. Ох уж эти рабочие.

Он сразу же ей понравился.

Холгер Мунк.

Первого впечатления достаточно, чтобы понять это.

По крайней мере, у Мии всегда было так.

На такого человека можно положиться, он честный, надежный и придет на помощь, когда она тебе понадобится.

Миа не всегда могла увидеть все отчетливо, иногда ее оценка происходила на уровне ощущений, предчувствие хорошего, тепла, исходящего от человека, в противоположность однозначному неприятному чувству. И не помогут никаких уловки. Особое чутье всегда было присуще Мии, и она никогда не любила ложь. В детстве она думала, что все вокруг такие же. Не внешне, само собой, тут она понимала, что не все выглядели как маленькие индейцы с ярко-голубыми глазами, но внутри. Впервые она почувствовала себя другой в подростковом возрасте.

Скоро ей двадцать два.

Через полгода.

В ноябре.

Сигрид и ей.

Прошлый день рождения она праздновала одна.

В этот раз они должны быть вместе.

Миа пообещала это себе.

Я найду тебя.

Несмотря ни на что.

Миа подавила зевок, когда двери лифта открылись и показалась табличка.

«Полицейский участок Осло».

Отдел по борьбе с уголовными преступлениями.

Марибуэсгате, 13.

– Ну, вот тут мы и обитаем, – улыбнулся Мунк, набрал код на панели на серой стене и придержал дверь перед Мией.

Самый обычный офисный опенспейс, даже скучный. На полу в проходах лежали остатки ковролина – теперь его меняли на паркет. Рабочие места со стеклянными перегородками – попытка создать современный открытый офис, как стало модно в больших компаниях: синергия, близость, но идея так себе. Очевидно, что здесь есть потребность в приватных беседах, но это не вписывается в концепцию дизайнеров интерьера – кремового цвета прямоугольные вертикальные пластиковые полосы декорировали окна почти всех рабочих мест, кроме парочки тех, что стояли пустыми, места для взрослых, как назвал их Мунк еще в кофейне. Он посмотрел на Мию полным любопытства взглядом.