Том 1.

Избранное.

Лента жизни, как будто в кино,

Прокрутилась с конца до начала…

Принято считать, что поэт в России – больше, чем поэт… Применима ли эта хрестоматийная евтушенковская строчка к Игорю Игнатенко? Чем для него является поэтическое творчество? Призванием, увлечением, привычкой, профессией, формой самореализации, потребностью в признании, способом заявить свою гражданскую позицию, стремлением учительствовать, пророчествовать? Наверное, всем перечисленным и еще многим другим. Но главное – для него это наиболее естественная форма существования, самый органичный способ познания себя и мира.

Его собственная жизненная стезя интересна и поучительна уже тем, что вобрала в себя все то, через что прошло большинство людей его поколения: трудное военное и послевоенное детство, учеба в школе и вузе, комсомол, спорт, армия, настоящая мужская дружба, любовь, семья, дети, а позже и внуки, обретения и утраты, духовные и творческие искания, вера с светлые идеалы и такое же будущее… Но, может быть, в еще большей степени биография Игнатенко примечательна тем, что пришлась на эпоху грандиозных социально-политических разломов рубежа XX–XXI столетий, на пору глобальных деформаций идеологических и духовно-нравственных основ, всего уклада жизни. Он не отрекался от того подлинно ценного, что вместила в себя советская эпоха, но и не цеплялся за отжившую идеологическую догматику, не пытался оправдать преступные деяния власти против народа. И при этом не спешил вливаться в хор задним умом прозревших «разоблачителей», не облачался в тогу беспристрастного судии века, с которым была неразрывно связана большая часть его жизни. «Уходит век. / Простись с ним. / И прости» («Уходит век») – так емко и мудро, с редким чувством меры и такта поэт выразил свое отношение к полному противоречий столетию.

В период, когда размывался ценностный фундамент общества, Игорь Игнатенко сумел сохранить устойчивую систему духовно-нравственных и социально-исторических координат, о чем и свидетельствует его творчество. Его поэзия и проза – это органичный сплав, если так можно выразиться, русскости и советскости, синтез наиболее близких национальному духу ценностей, в числе которых – потребность в высоких идеалах, социальная справедливость, совесть, милосердие, коллективизм, любовь к родине, мир, труд, семья:

Всему мерило черный хлеб и труд,

А не гордыня, вправленная в злато.

Да будет мир!

Да будет детям Завтра!

И распрям всем —

Да будет Божий суд!

(«Междоусобица»)

Как рассказывал сам поэт, его детские и ранние юношеские годы можно разделить на три части. Первая – жизнь в таежном селе Ромны, от рождения (4 мая 1943 г.) и вплоть до четвертого класса школы. Это время было заполнено радостью познания окружающего мира, прежде всего природного:

Это было когда-то,

Лет уж тридцать назад.

Я нырял в Кочковатом,

Распугав лягушат.

Бултыхался на Гребле,

Рвал на пойме щавель

И любил эту землю,

Как свою колыбель…

(«Кирпичный завод»)

Следующие два года – Хабаровск, где отец Игоря учился в краевой совпартшколе. На эту пору приходятся увлечения фотоделом, греблей и авиамодельным спортом. Пять завершающих школьных лет прошли в центре амурского земледелия – Тамбовке. Именно здесь произошло то, что определило дальнейшую судьбу Игоря: на чердаке дома их школьного товарища, Анатолия Дробязкина, ребята нашли несколько поэтических сборников Есенина: «Радуница», «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», «Березовый ситец», «Исповедь хулигана»… Автобиографический герой рассказа «Вечерний разговор о невозвратном», вошедшего во второй том «Избранного», подробней рассказывает об этом случае: «Как потом Толик узнал, книжки отец из детдомовской библиотеки притащил домой. Там приготовились их сжечь по списку запрещенной литературы… Стали читать стихи там же, на чердаке… На фоне школьной хрестоматийной тягомотины будто из другого мира услышали голос…»

Игорь Данилович прав: из другого… Знакомство с Есениным «потрясло на всю оставшуюся жизнь, словно в нас ударил разряд грозовой молнии», – так много лет спустя передавал свои детские впечатления Игнатенко. Произошло настоящее чудо – пробуждение творческого духа. Давно замечено, что в стихах Есенина ощутимо присутствие Божьего Духа. Об этом, в частности, писал А. Солженицын в крохотке «На родине Есенина»: «Я иду по деревне этой, каких много и много… и волнуюсь: небесный огонь опалил однажды эту окрестность, и еще сегодня он обжигает мне щеки здесь… Какой же слиток таланта метнул Творец сюда, в эту избу, в это сердце деревенского драчливого парня, чтобы тот, потрясенный, нашел столькое для красоты – у печи, в хлеву, на гумне, за околицей, – красоты, которую тысячу лет топчут и не замечают?..» В христианском богословии иногда используется метафора «внутренний свет», обозначающая изначальное предрасположение человеческой души к принятию и исповеданию спасительной веры в Христа. В таком понимании внутренний свет приравнивается к озарению, к религиозной интуиции и противопоставляется вере, построенной на рациональной основе, на опыте. Именно такой тип религиозности был присущ Есенину. Так что творческая искра, родившая амурского поэта, по сути, возникла от соприкосновения с тем светом, который излучает поэтическое слово Есенина. Внутренний свет есенинской лирики – это отражение божественной энергии, «небесного огня», опалившего когда-то окрестности Константинова. Вот что способно по-настоящему озарить, осветить, обогреть жизнь человека и окружающий его мир – небесный огонь. Там, на чердаке, читая Есенина и сам того не сознавая, юный Игорь Игнатенко впервые ощутил его таинственное воздействие. Много позже он признавался: «Не знаю я молитвы ни одной, / Помимо этой: «Господи, помилуй!»» («На поле Куликовом»). Это, однако, не помешало ему понять, что подлинная поэзия должна изнутри освещаться лучами внутреннего солнца (выражение И. А. Ильина) – то есть излучаемого Творцом и отражаемого художником небесного сияния. Свет – важнейшая категория в творчестве Игоря Игнатенко. Можно вспомнить, что книгу своей прозы (2006) он назвал «Свет памяти», что в стихотворении «Памяти Игоря Еремина» определил миссию поэта как «служенье добру и свету». Но дело даже и не в самом слове: главное, что этот внутренний свет излучают его произведения, – читатель «Избранного» непременно ощутит это.

Другое обстоятельство, предопределившее судьбу Игоря, – влияние семьи, матери прежде всего: «В доме царил культ книги… Вслед за родителями я читал запоем, многого еще не понимая, книжки Толстого и Шекспира, Пушкина и Лермонтова, Драйзера и Некрасова, Кольцова… Мама укрепила меня в мысли, что литературное творчество – одно из самых лучших дел на свете». Свою сыновнюю благодарность и трепетную любовь к рано ушедшей матери Игорь Игнатенко выразил в венке сонетов «Ровесница» и других проникновенных стихах, вошедших в первую часть раздела «Сердцебиение».

А дальше были истфил Благовещенского пединститута (1959–1964) – там, по его словам, он «набирался ума-разума под руководством прекрасных педагогов А. Лосева, Б. Лебедева, А. Чешева, Е. Сычевского, В. Брысиной…», служба в Советской Армии (1964–1965), работа журналистом на Амурском радио (с 1965), в редакциях газет «Амурская правда», «Авангард», «Кадры – селу», корреспондентом на строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Многочисленные поездки по Приамурью, Дальнему Востоку и Советскому Союзу подарили яркие впечатления, нашедшие отражение в творчестве.