Липатов выкинул окурок в унитаз и прошел в комнату.

Открыл общую тетрадь и четко вывел оранжевым маркером, поднятым с пола, на главном развороте:

- ВСЯ ЖИЗHЬ - ХУЙHЯ!

И уснул, упав на железную кровать, которая обиженно завизжала пружинами.

Сквозь сон он отметил, что снова пришла Лида. Она легла сверху, начиная раздражать кое-что кое-где, и Липатов проснулся от удовольствия. У него ушло почти полминуты на то, чтобы сфокусировать глаза на лице Лиды, мокром от пота и измазанном спермой.

И тут Липатов понял, нечто, равняющееся по значимости с просветлением Гаутамы Будды. Он понял, что Лида - это девочка из сна, и он тоже эта девочка. И что все люди на улицах - тоже девочка из сна, а также он, Лида и все прочие. И что каждый человек - это каждый другой человек. И все едины, если смотреть на вещи непредвзято. А значит, и Мерилин Монро, и Памела Андерсон и тысячи других примадонн - все в его постели. Практическое приложение теории, так сказать.

Открытие совершенно огорошило Липатова, возымев эффект обуха, с солидной скоростью прикоснувшегося к бритому липатовскому затылку.

И стало хорошо.

- Ты... эта... Хороший человек. И женщина тоже... это... э... Хороший! Давай напьемся вместе! - подумав, предложил Липатов. Из его уст это заявление равнялось жаркому и прочувствованному объяснению в любви.

Лида не ответила. Она просто перевернулась на спину и раздвинула ноги, открывая жалкую поросль, окружающую толстогубую щель.