Впрочем, в самом начале освоения сложных форм орудийной деятельности, требующих согласования нескольких функционально различных средств, одно ограничение все же существует. Ниже мы увидим, что со временем положение изменяется, но в своем истоке ритуал, понятый как способ обмена формами практического освоения мира, которые возникают на совершенно новой, небиологической, основе обучения, не может исполняться в одиночку. Что, впрочем, не мешает ему служить средством вызова из памяти требуемых ситуацией алгоритмов движения; только в этой функции он (но и то – лишь со временем) становится доступным отдельно взятому индивиду. Повторюсь, полная информация о содержании тех целевых процессов, которые моделируются заместительными структурами ритуалов, формируется у любого индивида только после непосредственного погружения в живой поток совместного ритуального действия, никакое пассивное созерцание исполняемого кем-то другим ритуала не открывает доступа к ней. И даже несмотря на то, что каждый субъект, в конечном счете является постоянным носителем всей суммы ритуалов, складывающихся в данном сообществе, развернутая информация, кодируемая каждым из них, подобно пассивному словарю человека, может содержаться у него лишь в какой-то скрытой форме, которую еще надлежит активизировать. Другими словами, только через погружение в ритуал происходит вызов из памяти и всей соответствующей ему двигательной структуры, и всех, сопровождающих ее ключевых образов внешней реальности. В сущности, никакая информация о деятельности не существует для индивида вне живого потока ритуала, поэтому после его завершения она немедленно растворяется в каком-то небытии.
Но то обстоятельство, что поначалу ритуал ни в одном из своих измерений не может быть индивидуальным действием, нельзя рассматривать как его недостаток, напротив, оно является благотворным как для отдельно взятого субъекта, так и для всего сообщества в целом. Ведь существование одной и той же информации в одно и то же время у целой группы индивидов делает возможным не только необходимое согласование совместных усилий и унификацию самой информации обо всем, что обставляет деятельность. Есть и другое, может быть, гораздо более важное обстоятельство: ритуал, цементируя исходное сообщество, способствует своеобразной калибровке и синхронизации тех формирующихся вместе с ним базисных психофизиологических ритмов, на которые впоследствии надстраиваются ритмы индивидуальных сознаний.
Но и просто унификация информации, которая циркулирует здесь, открывает принципиально новые возможности совместного развития. В развивающемся сообществе обязан складываться класс специфических форм деятельности. Ведь совершенствующаяся технология – это не только усложнение последовательно применяемых орудий, но и формирование таких алгоритмов, где разные по своему назначению орудия должны использоваться параллельно. Речь идет о совместной деятельности, требующей одновременного приложения сил нескольких субъектов, преследующих единую цель. Кстати, согласование действий нескольких индивидов, – это совсем не привилегия человека, такие поведенческие формы довольно широко распространены в живой природе и наблюдаются даже у низкоорганизованных. Но если применение орудий и не является редкостью, то в подобного рода процессах они, как правило, отсутствуют. Это объясняется тем, что там, где нет информационного обмена, согласование различных по своему назначению орудий оказывается недоступным не только отдельно взятым индивидам, но и любой их группе. Естественный отбор не в состоянии справиться с интеграцией начал, чуждых живой ткани. Согласование же и унификация информации посредством впервые формирующейся системы коммуникации открывает новый виток эволюции, над которым властвуют уже иные законы. Более того, позволяет значительно ускорить ее, а значит, существенно сократить время вхождения в общий арсенал (пока еще биологических) сообществ каких-то новых видов практики, требующих сопряжения и разных орудий, и одновременных исполняющих разные функции индивидов. Иначе говоря, способствует существенному ускорению в конечном счете всего антропогенетического потока в целом.
Все сказанное здесь означает, что освоению эволюционирующим предшественником человека любого нового орудийного процесса должно предшествовать становление какого-то своего специфического ритуала. Поскольку же именно сложная орудийная деятельность делает возможным становление человека, ритуал должен играть здесь одну из ключевых, если не главенствующую, ролей. Но в таком случае его следы должны обнаруживаться повсеместно, едва ли не в каждом деятельном акте.
Вспомним и уже упоминавшееся здесь обстоятельство, которое фиксируется этнографами: ритуал в обязательном порядке предшествует всякой сложной деятельности, а нередко и замыкает ее. Поэтому, развивая логику предмета до ее естественного предела, следовало бы заключить о том, что он должен предшествовать не только каким-то отдельным, но любому виду деятельности, исполняемой любым индивидом вообще. Но только что было сказано, что ритуал недоступен индивиду. Словом, этим заключением мы, как кажется, вступаем в область явных противоречий с действительностью, ибо она не обнаруживает явственно различаемых следов ритуала, который в обязательном порядке включался бы в структуру каждого отдельного деятельного акта.
Впрочем, данное противоречие разрешается эволюцией самой заместительной деятельности.
Несмотря на то, что все ритуальные структуры являются точной моделью предметно-практической деятельности, абсолютного совпадения траекторий движения исполнительных органов здесь нет и не может быть. Вглядимся пристальней.
Уровень энергетических затрат организма, скорость движения исполнительных органов его тела, амплитуда их движения и так далее – все это самым непосредственным образом регулируется предметным содержанием технологического процесса. То есть, тем, какой предмет подлежит преобразованию здесь, какие используются орудия, наконец, что именно производится в его результате. Но отвлечемся на время от всего этого и попробуем привести полный спектр разнообразных по своему содержанию процессов к какому-то общему знаменателю. Очевидно, что этим общим знаменателем для всех видов деятельности станет физическое сопротивление той предметной среды, в которой действует индивид. Другими словами, если на минуту абстрагироваться от содержания технологического процесса, от той цели, которая достигается субъектом, конкретная траектория движения исполнительных органов его тела будет определяться в первую очередь такими факторами, как тяжесть используемого орудия, степень податливости материала предмета и так далее.
При этом легко понять, что если бы и орудие, и сам предмет орудийной деятельности вдруг перестали бы оказывать сопротивление усилиям субъекта, траектория движения исполнительных органов его тела обязательно претерпела бы известную деформацию. Между тем моделирующий предметную деятельность ритуал развертывается именно в таких условиях, то есть в среде, не оказывающей практически никакого противодействия. Поэтому уже с самого начала структура этой заместительной «пантомимы» должна отличаться от формулы реального орудийного процесса. Но, как мы помним, ритуал становится составным элементом каждого (орудийного) деятельного акта, другими словами, он просто обречен на постоянное повторение и повторение каждым членом постепенно формирующегося социума. Но если контур ритуальной пантомимы уже с самого начала отличается от формы отягощенного предметностью собственно целевого процесса, то именно в силу неоднократного ее воспроизведения все существующие между ними отличия со временем будут только углубляться и накапливаться. Алгоритм заместительного движения, ритуала по-прежнему оставаясь точным двигательным эквивалентом конкретного предметного процесса, во все большей и большей степени будет расходиться с фактической структурой биологической его составляющей.
В этой связи представляется важным понять, в какую сторону должен эволюционировать ритуал, как именно должны изменяться амплитуда и траектория движения задействованных в нем исполнительных органов, энергетические затраты организма и так далее.
