– Пойдем внутрь.

– Ложись под одеяло, – говорит он, застегнув молнию. – Замерзнешь.

Все еще в нижнем белье, проскальзываю под одеяло и натягиваю его до подбородка. У меня зуб на зуб не попадает. Джереми садится на край постели и невозмутимо смотрит на меня. Интересно, о чем он сейчас думает? Наверное о том, что я сошла с ума и он не знает, как от меня избавиться…

– Хочешь поговорить? – спрашивает Джереми.

– О чем?

– Не знаю… Ты кого-то потеряла, верно?

Его прямота меня обескураживает. Нет, я не хочу говорить. Возможно, при других обстоятельствах я бы и согласилась, потому что Джереми не похож на проходимца. Он кажется честным, а честность встречается сейчас настолько редко, что приравнивается к великой ценности. Но я не могу. Если он узнает, что я сделала, то потеряет ко мне интерес и едва ли удостоит меня состраданием. Не знаю, почему, но мне ужасно не хочется его разочаровывать.

– Нет. Просто иногда у меня случаются панические атаки. – Мой голос звучит резче, чем мне бы хотелось. – Вот и все. Прости, что испортила тебе вечер.

Джереми кивает, надевает футболку и джинсы.

– Ты ничего не испортила. Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм?

На мгновение теряю дар речи. Я совсем не ожидала, что он предложит мне посмотреть фильм, и спокойствие, с которым он это сделал, странно успокаивает.

– Но ведь здесь нет телевизора…

– У меня с собой айпад.

Поколебавшись секунду, спрашиваю:

– А какие фильмы у тебя есть?

Джереми берет лежащий на постели планшет и прокручивает список скачанных фильмов. Похоже, он полностью взял себя под контроль: дыхание выровнялось, и от былого возбуждения не осталось и следа. Подтягиваю колени к груди. Сколько бы я ни смотрела на Джереми, мне не прочитать его мысли. Но, несмотря на его немногословность, с ним мне спокойно. У меня нет этому объяснения.

– Итак, у меня есть «Реквием по мечте», все части «Матрицы», «Шестое чувство» и «Холодное сердце».

– «Холодное сердце»? – переспрашиваю я, выгнув бровь.

– Некоторые дети не выходят на улицу без соски или любимой игрушки, а у Зои периодически возникает неконтролируемая потребность посмотреть какой-нибудь отрывок из «Холодного сердца».

– Не надо оправдываться дочкой, я тебя не осуждаю. Ты имеешь полное право любить «Холодное сердце», – говорю я чуточку насмешливо.

Джереми изгибает губы в слабой улыбке.

– Мы можем скачать то, что ты хочешь. Только скажи.

– Никакого пиратства! За любое произведение нужно платить, иначе скоро не будет ни фильмов, ни книг, ни музыки…

– Как скажешь, борец за добро и справедливость. Что тогда будем смотреть?

– «Холодное сердце». Остальные фильмы либо слишком грустные, либо страшные.

– Неужели?

– Да.

У Джереми в глазах появляется уже знакомый мне веселый блеск. Он включает мультик, передает мне планшет и ложится на одеяло, оставляя между нами безопасное расстояние в десять сантиметров. Это меня успокаивает. Чувствую, как шея расслабляется, и опускаю голову на подушку.

– Мне нравится, – зевая, говорю я через полчаса. – Эти девушки посмышленее Белоснежки или Золушки.

– Да. Думаю, именно поэтому маленьким девочкам такое нравится. По крайней мере, Зои.

То ли меня трогает нежность, с которой Джереми произносит имя своей дочери, то ли дело в чем-то другом, но я осторожно преодолеваю разделяющие нас десять сантиметров и опускаю голову ему на плечо. Не говоря ни слова, Джереми кладет руку мне на затылок и поправляет на мне одеяло. Через некоторое время я засыпаю, чувствуя исходящий от него запах марсельского мыла и кедрового дерева.

Просыпаюсь, полностью закутанная в одеяло. Выключенный планшет лежит на тумбочке. Джереми спит рядом. Он лежит ко мне спиной, все еще полностью одетый. Задумчиво созерцаю прозрачные капли росы на крыше палатки и дрожащие на ветру листья дуба. Вторая ночь без бессонницы и снотворного. Чувствую подозрительное умиротворение. Джереми дышит ровно и спокойно. Вытаскиваю из-под себя одеяло и укрываю на нас обоих. Меня охватывает нерешительность. Однако… Я прекрасно спала две ночи подряд и понятия не имею, который сейчас час. Я уже сделала невозможное, так чего мне бояться? Сделав глубокий вдох, снимаю трусики и лифчик и осторожно прижимаюсь к Джереми. Просовываю руку под его футболку, поглаживая теплую кожу. Он не двигается. Тогда я медленно опускаю руку к его животу, касаюсь пояса джинсов. Джереми вздрагивает.

– Если думаешь, что я прощу тебе похищенное одеяло, то заблуждаешься, – сонно бормочет он.

Ничего не ответив, продолжаю. Джереми поворачивается ко мне и замечает, что на мне ничего нет. Его глаза подергиваются дымкой желания. Но он не двигается, просто смотрит на меня. Наши лица в каких-то сантиметрах друг от друга, и я впервые замечаю, что у Джереми вокруг зрачков тонкие светло-серые кольца, которые потом растворяются с прозрачной голубизне, напоминающей горное озеро. Глупо, но это маленькое открытие вызывает у меня желание улыбнуться, словно Джереми только что доверил мне сокровенную тайну. Я стягиваю с него футболку, потом расстегиваю его джинсы. Он не сопротивляется. Он не прикасается ко мне и не сводит с меня глаз, возможно, пытаясь углядеть первые предвестники панической атаки. Тишина нарушается только пением птиц, шелестом леса и учащенным дыханием Джереми. Он осторожно касается моего бедра. Вздрагиваю. Он хочет отстраниться, но я удерживаю его руку и прижимаю к своей коже.

– У нас есть время, – тихо говорит Джереми. – Нам необязательно торопиться.

Не отвечаю. Закрываю глаза и целую его, заглушая тревожный звоночек в голове, предупреждающий об опасности и требующий, чтобы я вернула на место колючую проволоку. Я говорю себе: «Это всего на один раз». Я хочу быть нормальной девушкой, с которой никогда ничего не происходит. Девушкой, у которой эта ночь станет самым ярким воспоминанием года. Джереми отвечает на поцелуй и притягивает меня к себе, не с вчерашней жадностью, а осторожно, словно хрупкую фарфоровую куклу. Меня охватывает жар. Снаружи начинается дождь, и палатку наполняет стук капель. Тревожный звоночек у меня в голове постепенно затихает, а потом умолкает и вовсе.

Дневник Алисы

Лондон, 5 мая 2012 года

Ночью у меня начались судороги. Было так больно, что я проснулась, а утром обнаружила на трусиках два коричневых пятна. Одно меньше, другое больше. То, что больше, формой напоминало Турцию.

Я плакала только по дороге в клинику. Оливер велел мне успокоиться, мол, Долорес предупреждала о том, что может начаться кровотечение. Может, ничего страшного не произошло.

Ей пришлось трижды повторить ему, что твое крошечное сердечко больше не бьется. Я ничего не ответила. В глубине души я уже это знала.

Вчера я впервые услышала стук твоего сердце. Теперь я знаю: так ты прощалась. Ты ушла из жизни в полнейшем молчании. Никто, кроме меня, никогда тебя не узнает. Я ненавижу свое тело, которое не смогло тебя сохранить.

Оливер прагматично спросил, когда мы можем попробовать еще раз.

А я… я молчала. Я не могла подобрать слов, чтобы описать горе, которое испытываю. Пусть и пыталась.

Мне бесчисленное количество раз говорили, что каждая четвертая беременность заканчивается выкидышем. Интересно, чувствует ли каждая четвертая женщина то, что сейчас чувствую я: будто от моего сердца откололся осколок (на нем выгравировано твое имя, которое никто никогда не узнает), и что частичке меня, лишенной своего солнца, всегда будет холодно.

* * *

Открываю свои глаза. Сегодня мы уезжаем. Три последние ночи я провела с Джереми.

Я осознаю масштабы своей ошибки, когда чувствую сожаление из-за того, что этот дурацкий семинар закончился. Следовало остановиться на одной ночи, но в объятиях Джереми я спала как младенец – то ли из-за прилива эндорфинов, вызванных сексом, то ли из-за одного его присутствия. Теперь я возвращаюсь в реальность. То, что произошло в Плудереке, должно остаться в Плудереке. У меня появились прекрасные воспоминания – почти как сувенир, который можно засунуть между праздничным фотоальбомом и пластиковой Эйфелевой башней.