Хватка была не совсем удачная, она пришлась слишком низко, ближе к груди, но Чероки не разжимал челюстей. Белый Клык заметался из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть с себя бульдога. Эта волочащаяся за ним тяжесть доводила его до бешенства. Она связывала его движения, лишала свободы, как будто он попал в капкан. Его инстинкт жизни овладел им. Его тело властно требовало свободы. Мозг, разум не участвовали в этой борьбе, отступив перед слепой тягой к жизни, к движению — прежде всего к движению, ибо в нем и проявляется жизнь.

Не останавливаясь ни на секунду, Белый Клык кружился, прыгал вперед, назад, силясь стряхнуть пятидесятифунтовый груз, повисший у него на шее. А бульдогу было важно только одно: не разжимать челюстей. Изредка, когда ему удавалось на одно мгновение коснуться лапами земли, он пытался сопротивляться Белому Клыку и тут же описывал круг в воздухе, повинуясь каждому движению обезумевшего противника. Чероки поступал так, как велел ему инстинкт. Он знал, что поступает правильно, что разжимать челюсти нельзя, и по временам вздрагивал от удовольствия. В такие минуты он даже закрывал глаза и, не считаясь с болью, позволял Белому Клыку крутить себя то вправо, то влево. Все это не имело значения. Сейчас Чероки важно было одно: не разжимать зубов, и он не разжимал их.

Белый Клык перестал метаться, только окончательно выбившись из сил. Он уже ничего не мог сделать, ничего не мог понять. Ни разу за всю его жизнь ему не приходилось испытывать ничего подобного. Собаки, с которыми он дрался раньше, вели себя совершенно по-другому. С ними надо было действовать так: вцепился, рванул зубами, отскочил, вцепился, рванул зубами, отскочил. Тяжело дыша, Белый Клык полулежал на земле. Не разжимая зубов, Чероки налегал на него всем телом, пытаясь повалить навзничь. Белый Клык сопротивлялся и чувствовал, как челюсти бульдога, словно жуя его шкуру, передвигаются все выше и выше. С каждой минутой они приближались к горлу. Бульдог действовал расчетливо: стараясь не упустить захваченного, он пользовался малейшей возможностью захватить больше. Такая возможность представлялась ему, когда Белый Клык лежал спокойно, но лишь только начинал рваться, бульдог сразу сжимал челюсти.

Белый Клык мог дотянуться только до загривка Чероки. Он запустил ему зубы повыше плеча, но перебирать ими, как бы жуя шкуру, не смог — этот способ был не знаком ему, да и челюсти его не были приспособлены для такой хватки. Он судорожно рвал Чероки зубами и вдруг почувствовал, что положение его изменилось. Чероки опрокинул его на спину и, все еще не разжимая челюстей, ухитрился встать над ним. Белый Клык согнул задние ноги и, как кошка, начал рвать когтями своего врага. Чероки рисковал остаться с распоротым брюхом и спасся только тем, что прыгнул в сторону, под прямым углом к Белому Клыку.

Высвободиться из его хватки было немыслимо. Она сковывала с неумолимостью судьбы. Зубы Чероки медленно передвигались вверх, вдоль вены. Белого Клыка оберегали от смерти только широкие складки кожи и густой мех на шее. Чероки забил себе всю пасть его шкурой, но это не мешало ему пользоваться малейшей возможностью, чтобы захватить ее еще больше. Он душил Белого Клыка, и дышать тому с каждой минутой становилось все труднее и труднее.

Борьба, по-видимому, приближалась к концу. Те, кто ставил на Чероки, были вне себя от восторга и предлагали чудовищные пари. Сторонники Белого Клыка приуныли и отказались поставить десять против одного и двадцать против одного. Но нашелся один человек, который рискнул принять пари в пятьдесят против одного. Это был Красавчик Смит. Он вошел в круг и, показав на Белого Клыка пальцем, стал презрительно смеяться над ним. Это возымело свое действие. Белый Клык обезумел от ярости. Он собрал последние силы и поднялся на ноги. Но стоило ему заметаться по кругу с пятидесятифунтовым грузом, повисшим у него на шее, как эта ярость уступила место ужасу. Жажда жизни снова овладела им, и разум в нем погас, подчиняясь велениям тела. Он бегал по кругу, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, взвивался на дыбы, вскидывал своего врага вверх, и все-таки все его попытки стряхнуть с себя цепкую смерть были тщетны.

Наконец Белый Клык опрокинулся навзничь, и бульдог сразу же перехватил зубами еще выше и, забирая его шкуру пастью, почти не давал ему перевести дух. Гром аплодисментов приветствовал победителя, из толпы кричали: «Чероки! Чероки!» Бульдог рьяно завилял обрубком хвоста. Но аплодисменты не помешали ему. Хвост и массивные челюсти действовали совершенно независимо друг от друга. Хвост ходил из стороны в сторону, а челюсти все сильнее и сильнее сдавливали Белому Клыку горло.

(Лондон Д. Повести. — М.: Правда 1981)

Часть VI

Ездовые собаки — друзья по риску

«Друзья по риску» — нельзя сказать удачнее о ездовых собаках. Верой и правдой служили они человеку в наиболее суровых частях нашей планеты, на Крайнем Севере и Крайнем Юге, безропотно делили с ним тяготы, скромные будничные радости, иногда славу и, конечно, всегда риск. Не счесть тонн и километров, «освоенных» за тысячелетия лохматыми тружениками. Умелое их использование позволило совершить многие географические открытия и в Арктике, и в Антарктике, и много человеческих жизней было спасено в пургу, морозной полярной ночью преданными четвероногими друзьями. Яркие примеры тому приводит известный французский исследователь и писатель, совершивший несколько больших и трудных путешествий в полярные страны, — Поль-Эмиль Виктор.

Покорители полюсов

В течение веков люди, населявшие Арктику, могли охотиться, а следовательно, и жить там лишь благодаря собакам. И только с их помощью исследователи Арктики и Антарктики сумели завоевать и покорить полюсы.

Северная собака — главная опора полярных экспедиций.

Собака первой 6 апреля 1909 года коснулась точки, в которой расположен Северный полюс; собака же первой 14 декабря 1911 года ступила на Южный полюс.

Как Пири, покоритель Северного полюса, так и Амундсен, покоритель Южного, смогли достичь цели лишь потому, что использовали собак. Один из людей, наиболее прославившихся в истории завоевания полюсов, Роберт Фалькон Скотт, не вернулся из путешествия в Антарктику только потому, что отказался от собак, предпочтя им живую силу людей.

В сущности каждая веха, каждый этап, победа в истории открытия полюсов связана с собаками. Подлинный прогресс в покорении Арктики начался тогда, когда европейцы поняли, что, только следуя образу жизни эскимосов, можно добиться победы, а в жизни эскимосов собаки играют видную роль.

Это было осознано не сразу. Понадобилось больше столетия, чтобы люди Запада уяснили себе: для решения проблем Арктики нужно использовать эскимосские способы передвижения и технические средства, доведенные за тысячи лет почти до совершенства.

В 1822 году, во время плавания «Фьюри» и «Геклы» под командованием Парри, англичане купили у эскимосов две упряжки собак, но пользовались ими лишь для того, чтобы перевозить снаряжение от одного судна к другому.

Капитан Лайон, командир «Геклы», отметил, что его упряжка из девяти собак пробегала 1700 метров за 9 минут с грузом 900 килограммов. Он констатировал также, что собаки могли работать по 7–8 часов в сутки, но не сделал из этого никаких полезных выводов.

Лишь Мак-Клинток положил начало использованию нарт, когда в 1850 году отправился на поиски сэра Джона Франклина, не подававшего о себе известий в течение более четырех лет.

С помощью каюра и дюжины собак этот шотландец за пять дней преодолел расстояние, отделявшее его корабль «Резольют» от другого — «Норс Стар». Через двое суток после этого он добрался до третьего судна — «Ассистенс». Всего на переезд длиной 750 километров в оба конца у него ушло 15 дней, в среднем по 50 километров в день, при температуре минус 30 °C.