От претензий, денег и мусора, уже чуть захмелев, перешли на другие темы, вспомнив и, выбывших по разным причинам из их садоводческого товарищества, ровесников.

Пили мало, в основном водку, где тон пытался, было, задать Александр, не раз одёрнутый своей женой Еленой.

И только хозяйка Татьяна, её сестра Русана и Платон, при нейтралитете Ксении, пытались вернуть разговор в нужное русло. Поэтому писатель стал демонстративно громко и настойчиво задавать хозяйке вопросы о её маме.

И благодарная с удовольствием и пространно отвечала на них. Так к радости Платона она вспомнила, как её мама называла Кешу «Звоночком», а он её, ещё чётко не выговаривая некоторые слова, баба Ига.

А из её эмоционально-тёплого, хоть и иногда сбивчивого, рассказа проявилась чёткая картина части жизни её любимой мамочки.

Аида Арсентьевны Иоанесян родилась 6 ноября 1921 года в армянском городе Степанакерте. Её мать, учительница, с шести лет отдала дочку-разумницу в школу. Поэтому окончание ею Бакинского мединститута пришлось как раз на начало войны.

Вместе со всем своим выпускным курсом эта маленькая, хрупкая, тоненькая девочка с косичками в срочном порядке сдала государственный экзамен и сразу была направлена в одну из действующих армий Западного фронта.

На миниатюрную Аиду, которой впору было не воевать, а танцевать в балете, была целая проблема найти подходящую военную форму.

Гимнастёрку ей дали конечно не по комплекции, и та бесформенно топорщилась на девичьем тельце, туго перетянутая ремнём в осиной талии.

С другим же военным обмундированием было ещё сложнее. Юбка оказалась вся на булавках, так как перешивать её не было ни сил, ни времени.

В общем, стала военврач Аида Иоанесян девочкой во взрослой военной форме. А из косичек пришлось сделать вокруг головы несколько взрослившую её «плетёнку», к которой она привыкла и носила всю оставшуюся жизнь. Вот только цвет её волос со временем поменялся с чёрного до серебряного.

Ей приходилось нередко и самой, вместо санитарок, ни за славу и почести, перетаскивать раненых, чей вес превосходил её собственный почти вдвое. Хоть это и казалось невероятным, но стало в порядке вещей, особенно когда фронт поначалу приближался к госпиталям, которые иногда попадали под огонь неприятеля. Аиду сразу поставили на конвейер. Операции за операциями, не считаясь со временем, силами и усталостью. А по-другому не могло и быть в то время. Но она выдержала, привыкла. Ей помогал её очень добрый, мягкий, просто ласковый, домашний характер. Именно в силу его она любила и жалела всех. И если была хоть малейшая возможность сохранить раненому бойцу руку или ногу, Аида всегда шла на это.

Молодые и немолодые раненые стонали, бредили, звали маму. И она заменяла им их матерей, ласковым словом успокаивала их, гладила по головке, приговаривая:

– «Всё будет хорошо, сынок!».

И этот её оптимизм молодости и искренняя доброта передавались раненым бойцам, помогая им перенести боль и тревоги, прививая иммунитет против невзгод.

Как некурящая она меняла свою долю табака на шоколад и весь его отдавал своим подопечным раненным, уверяя их, что им его необходимо съесть для скорейшей поправки здоровья. Хотя и ей самой его поправить было бы не лишним.

Ведь весь персонал госпиталя, невзирая на чины, возраст, пол и здоровье, был постоянным донором для раненых. А крови часто не хватало.

Тогда в срочных случаях отлавливали кого попало, лишь бы группа крови совпадала. И отказов не было. Все проявляли героизм. Война была одна на всех, и люди не стояли за ценой.

Никому и в голову не приходило сказать, что уже сдавал почти час назад, или что-то в этом роде.

Фраза «Нужна твоя кровь!» не требовала дополнительных разъяснений.

Однажды к ним в госпиталь привезли раненого немецкого офицера. Для срочной операции требовалась кровь. Нужная группа оказалась у, ассистировавшей в этот момент главному военврачу, Аиды.

Фриц, поняв, что ему будут переливать кровь от этой, как он подумал, еврейки, пришёл в дикую ярость, и, извиваясь всем телом, как безумный, заорал на всю операционную:

– «Юдиш найн!».

Тогда полковнику-хирургу пришлось объяснить фашисту, что другой крови для него нет, и не будет. Немец тут же успокоился, так как очень хотел жить, и сам протянул руку для прямого переливания крови, лишь демонстративно отвернувшись от неполноценной.

А после выздоровления тот довольный и вполне полноценный пополнил ряды военнопленных.

Аида Арсентьевна никогда позже не говорила о войне с горечью, обречённостью. Наоборот, она часто вспоминала даже различные комичные ситуации, смешные моменты.

Особенно её часто забавлял, один раз даже вызвав задорный смех, их начальник хозяйственной части, выступавший перед личным составом госпиталя с политинформациями. Полуграмотный запорожец невольно оказался провидцем, в то время вещая о заморских странах, таких как «Чехия» и «Словакия», «Югия» и «Славия».

Кстати нерадивость этого хозяйственника стала причиной её очень интересной и неожиданной встречи. Во время одного из наступлений госпиталю катастрофически не хватало лекарств, перевязочного материала, и многого другого. И ругали за это конечно хозяйственника. А тот отнекивался, ссылаясь на руководство 1-го Белорусского фронта.

Тогда Аида, будучи комсоргом, в сердцах, сгоряча, не задумываясь о последствиях, заявила, что если нужно, сама пойдёт к руководству фронта с этим вопросом. И начальник госпиталя, понимая, что вопрос пора решать коренным образом, воспользовался комсомольской решимостью молодости.

И Аиду направили к начальнику снабжения фронта.

И в тот самый момент, когда она, маленькая и молоденькая, доказывала необходимость передачи их госпиталю всевозможных медикаментов и расходных материалов, в помещение вошёл К.К.Рокоссовский.

Маршал невольно услышал завершение пламенной речи девушки и практически отказ снабженца. Тогда он прервал начальника и сам расспросил Аиду более подробно о положении дел в их госпитале и их нуждах.

Видимо эмоциональный и аргументированный напор этой миниатюрной девчушки в военной форме с офицерскими погонами произвёл на маршала сильное впечатление, и всё, что требовалось, госпиталь получил.

Но с Аидой Арсентьевной случилась и другая история, о которой она вспоминала лишь с грустью и сожалением.

У немцев уже на территории Европы был отбит наш солдат, больной проказой. Те возили его с собой видимо для каких-то исследований.

Получив такой «подарок», руководство госпиталя засомневалось в своих дальнейших действиях, решив отправить того в тыл, в Союз, к вышестоящему начальству. Несмотря на острую нехватку вагонов для его транспортирования выделили отдельную теплушку. Оставалось дело за сопровождающим. Добровольцев конечно не нашлось.

Тогда руководство госпиталя соблазнило Аиду отпуском и возможностью повидаться с родственниками.

От такого великого счастья отказаться было невозможно. Она уже мысленно была дома со своими бесконечно любимыми родителями и сестрёнкой.

Но это предложение было подкреплено просьбой-приказом:

– «Да! Но при этом тебе задание – ты будешь сопровождать заразного больного. Подходить близко к нему нельзя! Ты поедешь в соседнем вагоне. Будешь поить и кормить его. А на границе сдашь, тебя будут там ждать!».

Но Аида, конечно, всё равно согласилась. Она была готова вести кого угодно, куда угодно, лишь бы домой, хоть на денёк.

А прокажённый был огромного роста с лицом похожим на львиную морду. Он всё время мерз, и никакая одежда не спасала его от холода. Поэтому он вплотную садился к «буржуйке», да так, что от его телогрейки шёл пар.

Аида понимала, что и львиная морда, и повышенная тяга к теплу, и постоянная агрессия – всё это симптомы страшной болезни. Больному было плохо, и он постоянно матерился, бросал миски, ложки. Аида, конечно, боялась, но в то же время ей было бесконечно жаль его.