Сняв с плеча сумки, он положил их у ее ног. К его удивлению, девушка улыбнулась.
– Благодарю, – произнесла она легко и безмятежно, и от ее голоса стало теплее, будто в шатре тоже горел костер. – Я не взяла с собой много вещей. К чему монахине мирское. В этих сумках все мое имущество.
Погрустнев, она потянулась и коснулась одной. Выражение ее лица… задело что-то внутри. Торбранд не понимал, что это, что за новое ощущение. Сейчас надо думать о деле, а не эфемерных вещах.
Он взял походный мешок, в котором была обычная для такого путешествия провизия, с учетом, что предстояло долго идти морем или, как сейчас, оставаться в лесу зимой, когда охота не всегда может быть удачной, достал им по куску копченого мяса, соленой рыбы и твердого сыра, половину протянул Эльфвине. Не сразу, но она взяла. И поступила так потому, что была умнее, чем он мог предположить до знакомства с ней. Хотя сейчас он старался не обращать внимания на ее взгляд, будто пронзающий его насквозь.
Торбранд сел рядом, заняв, пожалуй, большую часть свободного пространства, и сразу заметил, как напряглась Эльфвина. Он принялся есть, глядя на огонь, и вскоре она успокоилась, дыхание выровнялось. Подождав еще немного, она тоже приступила к еде. Он наблюдал за ней краем глаза, вновь ощущая, как внутри появляется нечто непривычное. Похожее на возбуждение, но несколько другое, с тем ему было проще справляться.
– Куда ты меня везешь? – спросила Эльфвина, проглотив последний кусок.
– На север, – ответил Торбранд.
Она перевела дыхание, словно хотела сказать что-то еще, но промолчала. И что она будет делать? Заплачет? Торбранд украдкой посмотрел на женщину, но нет, лицо ее спокойно, взгляд прикован к огню. Их бедра соприкасались, как и полы плащей, но она не двинулась с места и не поменяла позу.
Она внезапно вспомнила, как соприкасались их тела, свои ощущения во время самой медленной поездки верхом в ее жизни.
Торбранд никогда не позволял себе ласки с женщиной, это не было ему нужно. Он выбирал женщин дерзких и похотливых, с крутыми бедрами и большой грудью, чтобы можно было зарыться в нее лицом. Любил, когда соитие проходило шумно и долго. Та, которая сидела рядом с ним, не заставит не спать полночи всю таверну.
Каждое ее движение было грациозным, стояла она или сидела. Когда она приняла протянутую еду, он невольно отметил, что его ладонь вдвое больше. И все же при всей хрупкости она не дрогнула, не склонилась перед ним. Не лишилась чувств, не пролила ни слезинки.
Эта мерсийская принцесса нравилась ему все больше, хотя он понимал, как это глупо.
Впрочем, не важно, какие чувства она в нем вызывает, финал предрешен, его не изменить. Она будет рядом до той поры, пока Рагналл не решит использовать ее в своих целях. Таково было поручение короля, а в жизни Торбранда не было ничего, кроме службы и долга, это являлось смыслом его существования и самой большой радостью. Говорят, если у мужчины нет брата, спина его не прикрыта.
Он умел расслабиться и позволить силе огня проникнуть в тело. Это могло происходить на любой земле, в любое время. В такие минуты, когда одно сражение позади, а следующее впереди, он думал, как хорошо было бы оказаться в доме. Однако, пережидая время между войнами в доме, он каждый день мечтал оказаться там, где нет стен и вместо крыши – звездное небо. Темнота, особенно в лесу, была хорошим укрытием недругам и диким животным, но он знал, что Ульфрик всегда рядом, а в руках его острый меч.
Эльфвина по-прежнему сидела неподвижно и смотрела на пламя. Торбранд не стал нарушать ее покой и тоже молчал, пока не заметил, что она дрожит.
– Твой плащ мокрый насквозь, – хрипло произнес он. – Сними его.
Она посмотрела на Торбронда широко распахнутыми глазами и тут же отвернулась.
– Благодарю, не стоит, все хорошо.
– Кому пойдет на пользу, если ты замерзнешь до смерти?
Она даже не взглянула на него, будто не замечала откровенной грубости. Торбранд поймал себя на том, что смотрит на девушку по-новому. Он понимал, что кротость ее была напускной, но значит, для того должна быть причина. Почему дочь госпожи мерсийцев притворяется слабой? Неужели все слухи о ней – ложь? Он хотел понять, отчего она носила эту маску, отчего играла роль робкой и покорной женщины? А ведь он поверил, что так и есть, но это была лишь игра. Выходит, Эльфвина из Мерсии не так проста, как хочет показать.
Торбранд отодвинулся вглубь шатра, накрылся шкурами и принялся с любопытством разглядывать ее безупречно ровную спину. Поза говорила о внутреннем напряжении, хотя она не могла знать, что он за ней следит.
Он не стал вновь предлагать ей снять плащ. Пусть все идет своим чередом, он хорошо владеет искусством ожидания.
Время шло, настал момент, когда Эльфвина все же приняла решение последовать его совету. К тому моменту она тряслась так сильно, что казалось, упадет на пол. Она развернулась, подползла ближе к нему и устроилась рядом в укрытии из шкур. Затем встала перед ним на колени, и он был рад, что свет огня позволяет лучше разглядеть ее лицо и глаза, в которых сверкали золотые искры. Сейчас они были широко распахнуты, в них отчетливо читался страх. Торбранд задумался, что же могло ее напугать.
Эльфвина развязала тесемки плаща и с грацией, неуместной в шатре, отложила в сторону. Теперь он мог видеть, что было скрыто под его плотной тканью и капюшоном с отделкой мехом. Намотанный на голову шарф цвета слоновой кости был совсем мокрым, особенно спереди. Торбранд подался вперед, легко дотянулся с места до булавки, скрепляющей ткань. Ее одной было достаточно, чтобы рассказать все о положении владелицы. Работа была тонкой, изящной, а драгоценные камни дорогими.
– И его снимай, – сказал Торбранд, не решившись прикоснуться к украшению.
Эльфвина сглотнула. Очевидно, она совсем не желала представлять себя на его обозрение, чего он, откровенно говоря, очень ждал.
Торбранд мог бы заверить, что не намерен причинить ей вред, какие бы удовольствия им ни сулила эта ночь. Он искренне хотел успокоить девушку, объяснить, что ее здоровье и благополучие в его интересах. Он мог бы, однако не стал ничего говорить. Может, из любопытства, желая увидеть, как она будет себя вести.
Ведь сейчас, как ни крути, он единственный, кто может ее защитить от внезапной угрозы.
Эльфвина опять не стала протестовать и размотала шарф, волосы под которым оказались светлыми, с удивительным золотистым отливом. Они были заплетены так, что походили на обод из солнечных лучей. Они озарили все вокруг светом в это мрачное время года, когда еще так далеко до яркого и теплого лета.
Торбранд во все глаза смотрел на Эльфвину, на мгновение даже забылся. Такая способна заставить мужчину сделать все, что тот пожелает. Однако на него ее колдовство не подействует.
– Сними все мокрое, Эльфвина, если не хочешь сделать себе хуже. Ты можешь мне не верить, но я вовсе не намерен потерять тебя. Из-за недуга или чего-то другого.
Глаза ее сверкнули.
– Ты человек грешный, но добрый и милосердный.
Никогда в жизни ему не хотелось так сильно прикоснуться к губам женщины, с которых слетают эти ледяные слова, которые должны ранить, словно кинжалом. Несильные, хоть и чувствительные уколы.
Эльфвина молча развязала ленты и сняла обувь. Торбранд скинул свой плащ и пристроил его так, чтобы закрыть щель, через которую проникал свет наружного костра. Затем взял ее вещи и повесил сверху, чтобы они просохли за ночь.
Повернувшись, он увидел, что женщина сидит там же, она даже не пошевелилась. Теперь, разглядев ее, он мог с уверенностью сказать, что она поистине прекрасна, сразу видно, что из королевского рода, хотя одежда и была довольно скромной для леди ее положения. Украшавшее шею ожерелье не роскошное, но изящное, простолюдинке такое недоступно.
И все это теперь принадлежит ему.
Осталось только получить то, чего он желал больше всего.
Он скинул свою мокрую одежду и тоже развесил у огня. На нем осталась только шерстяная рубашка и штаны, которые он надевал под одежду в холодную погоду. Теперь в шатре стало темнее.
