– Да я и не говорю, что хочу туда пойти, – соврал Данилов, – Просто так, чтоб разговор поддержать, спросил.

– А хоть и сходи. Мне какое дело? Там нет ни хрена. Только пропадёшь. Шею сломаешь. Или облучишься ещё. Смотри, сюда больше не возвращайся тогда.

Младший молчал, глядя выжидательно.

– Ну ладно. Пару слов ещё скажу, чтоб ты туда уж точно не лез.

И, выпив рюмку, доктор рассказал, как этой осенью мобилизованные местные из соседних деревень в дырявой химзащите доставали из подземелий для ордынцев хабар. Кто-то пошёл по зову «сахалинцев» даже через горы на юг в Белорецк. Вернулась от силы половина. Добывали вещи из убежищ, несли вручную с гор, там, где размыло дороги, везли на телегах, иногда сами впрягались в них там, где не могли пройти лошади, и под конец, когда начиналась ровная дорога, – грузили новым работодателям на машины, которые те берегли куда лучше, чем рекрутов.

– И теперь там точно ничего не осталось. Ходят слухи – всё, что ордынцы не забрали, они взорвали.

«Всё равно пойду в эти бункеры и сам посмотрю. Вдруг там есть оружие. Много оружия», – подумал Сашка, но вслух не стал говорить. Понял, что это – пустая бравада. Никуда он не полезет, скорее всего.

– Ясно. Чего-то слабость накатила, – поняв, что всё это надо переварить, Данилов поднялся, допил чай и поставил кружку. – Пойду, прилягу.

– Это анемия. Ну иди, полежи. Да и мне пора по делам. Засиделись мы с тобой.

Выйдя из «господского» дома, Саша честно собирался пойти в свой «гостевой», когда услышал голоса. Они явно принадлежали не взрослым. Со стороны пустыря, тянущегося позади ряда домов, доносился детский жизнерадостный смех.

Тут он нарушил запрет и приблизился к забору, который был здесь сплошным и высоким, выше его роста. Доски забора были плотно пригнаны друг к другу. Но одна расшаталась. И он приник глазом к щели.

Вечерело. По заснеженному пустырю бежали цепочкой дети в противогазах и с автоматами. Играли в войну. А может, совершали марш-бросок. В разнокалиберных куртейках, заношенных до серости. У нескольких постарше был камуфляж, хоть и потрёпанный. Похоже, эти были главные. «Офицеры» в валенках и стоптанных сапогах. Почти все грязные, чумазые.

Мелкие были с игрушечными автоматами, грубовато сделанными из дерева и некрашеными. У одного малявки был даже гранатомёт за спиной, похоже, пластмассовый, потому что настоящий пригнул бы его к земле. А вот те, что постарше, лет двенадцати, – щеголяли с настоящими калашами. Но, наверно, холощёнными или сломанными, в которых недостает деталей. Настоящие, с патронами, вряд ли бы доверили таким соплякам, да ещё без присмотра взрослых. Хотя тут, на Урале, похоже, стреляющего железа в ещё большем изобилии, чем в Сибири.

Конечно, Младший и сам так играл, разве что у них в деревне всё попроще было, без особого порядка. И, в общем-то, тут нет ничего плохого. Надо уметь защитить свой край, и учиться этому надо с детства.

Правда, Саша вспомнил старое кино с одного из дедовских дисков дивиди. «Вы запрограммированы на самоуничтожение» – сказал большой железный человек, который правил когда-то одним полуостровом, как раз глядя на играющих детей. Что ж, может так и есть. Запрограммированы. Тем самым Создателем, который очень любит наказывать.

Девчонок не заметил. Да и что им тут делать? Сидят, наверное, по избам, и если не пол метут и матерям не помогают готовить или за младшими братиками ухаживать, то куколок пеленают-одевают. Так уж природа распорядилась. Отец ему так говорил. А дед почему-то, слыша эти разговоры, усмехался и бормотал себе под нос про каких-то толерастов и гендеры-шмендеры.

Сашка подумал, что хорошо, что Красновы и другие мстители сюда не добрались, иначе поубивали бы всех, особенно с оружием, не разбирая.

Территорию к западу от Кузнецово, даже бывшую Омскую область, мстители из «Йети» уже воспринимали как вражескую. Даже при том, что это была ещё не Орда. Хоть и земли «под защитой» оной. Доктор обмолвился: земли к западу зовут словом «протектораты», но здесь этого нет. Тут земля ничейная.

Хорошо, что пацанва его, Сашку, не заметила. Потому что он не питал никаких иллюзий: если сами не изловят и не скрутят – а их много, и некоторые ростом почти с него, – то взрослым проболтаются. А другие взрослые могут оказаться совсем не такими добрыми, как доктор.

А ещё он увидел у них нашивки знакомого цвета. Сначала даже решил, что показалось. Но нет, не показалось. Поди, взяли правила этой «Зарницы» из тех самых буклетов, которые оставили «сахалинцы»? Кем-кем, а дураками СЧПшники не были, и готовили себе смену даже в нейтральных деревнях.

Вояки тем временем завершили марш-бросок, старшой куда-то отлучился, а остальные сбились в кучку, снова превратившись в толпу детей. Саша услышал считалку: «Ехали мутанты на велосипеде: один лысый, два слепых, три горбатых, пять хромых, один с хоботом как слон, самый страшный – выйди вон!».

Он подивился такому народному творчеству и всё записал.

А второй стих Младший знал и сам. Тот был и детям в Прокопе известен:

Дальше было ещё несколько строк про Америку. Пацаны рассчитались и ушли за главным, а парень остался со своими мыслями.

Печка ещё не прогорела, и достаточно было просто подложить дров. Мыться он не собирался. Хватит и раза в неделю. Учитывая, сколько обходился без бани до этого.

Немного полистал журналы. Нашёл статьи про эволюцию звёзд, расширение Вселенной, чёрные дыры. Думал, поспит часок, но не спалось. Лежал и смотрел в потолок. В такие моменты он иногда чувствовал давящую пустоту внутри.

«Странно. С чего бы это вдруг? Ничего ведь не случилось».

Остаток дня прошёл скучно. Читал. Смотрел на двор в узкое окошко. Иногда выходил подышать, приготовил поесть, один раз сходил к доктору на вечерний осмотр. Изменений в состоянии не было.

Больше ничего в этот день не произошло.

Уже среди ночи прогулялся до туалета, возвращался неспешной походкой, глядя по сторонам и на небо, прислушиваясь к ночным звукам за забором.

И увидел, что на небольшом, аккуратно обшитом какими-то панелями сарае рядом с дровяным, нет висячего замка, хотя днём он был заперт.

Оглядевшись, Саша метнулся к двери, прислушался, и, убедившись, что с той стороны не доносится ни шороха, толкнул её и вошёл. Тут же прикрыл дверь за собой.

Было темно, но у него был маленький налобный фонарь, который давал ровно столько света, чтобы видеть очертания предметов, и чуть лучше – то, что на расстоянии протянутой руки, – но не быть заметным. Батарейка садилась, другой такой у него больше не было.

Зашёл и с трудом удержался, чтобы не чихнуть. Глаза вскоре привыкли к пыльному полумраку. Помещение оказалось небольшим. Тут стояла старая мебель, лежали железки – печные заслонки, старые колёса, трубы, вёдра. Но была в этой каморке ещё одна дверь, неприметная, она почти сливалась со стеной, и Саша мог бы не заметить её. Но низенькая дверка была приоткрыта, словно приглашая войти, и, конечно, он не удержался.

Там оказалась комната побольше, которая не выглядела как грязный рабочий сарай. На полу даже был линолеум. При свете умирающего фонарика Саша увидел керосиновую лампу на полке рядом с дверью и зажёг её. Тут, похоже, и уборку делали регулярно. По стенам тянулись длинные полки, а некоторые предметы были подвешены к потолку.

Это было что-то среднее между музеем и хранилищем.

На полках разместились артефакты прошлого. Был даже настоящий патефон. А ещё музыкальные инструменты, книги, иконы. Сбережённое культурное наследие разных десятилетий. Но не самых последних, предвоенных.