Оу!

Данилов почувствовал желание протереть глаза или надеть очки, которых никогда не носил. Ниже плеч девочки были… одним целым! Сиамские близнецы. Саша видел такое только на картинках.

Но таращиться – невежливо.

– Здравствуйте! – поздоровалась девочка, которая стояла слева.

– Дра-тву-те, – неразборчиво произнесла вторая.

– Малышки, вам же говорили, нельзя заходить, когда старшие обедают, – проворчал доктор, но не очень сердито. Видно было, что он уже справился с неловкостью, возникшей при их неожиданном появлении. – Ладно, идите сюда. Не бойтесь, дядя – хороший.

Они подошли к столу.

– Я – Няша, а это – Нюша, – представилась за двоих та, что слева.

– Вообще-то они Таня и Аня, – объяснил Андреич. – Но недавно стали так себя звать. – Няшка-двойняшка. Не знаю, откуда слово взялось, – развёл он руками. – Будто из мультика что-то. Но сам я не смотрел. У нас с самой Войны нет теликов.

Теперь Саша смог рассмотреть девочек получше. У той, что слева, в зелёной блузочке в горошек, было нормальное симпатичное лицо ребёнка лет десяти. У её сестры в синем лицо какое-то расслабленное, припухшее, с безвольной челюстью, а взгляд пустой. В руках у неё был потрёпанный кривенький плюшевый зайчик. Один заячий глаз был из пуговицы, вместо второго торчал пучок ниток.

Девочка в зелёном с любопытством глядела на Сашу.

– А вы откуда приехали? А у вас есть что-нибудь вкусненькое? Хотите, мы расскажем стишок? А вы нам дадите вкусняшку? – она засыпала вопросами Сашу, который ещё не совсем пришёл в себя и не знал, куда девать взгляд. – Стишок хороший!

Не дождавшись ответа, «зелёная» начала:

Стих был не детский. Данилов вспомнил, что это Александр Блок, дед ему читал когда-то.

И если Няша (странное сокращение от имени Татьяна) декламировала чётко, то её сестра только монотонно бубнила. Но голос «порченной» в точности следовал за интонациями здоровой «половинки».

Создавая то ли фон, то ли мелодию напева. Как будто гудел большой пчелиный рой. Когда номер был исполнен, парень вспомнил, что полагается аплодировать, и слегка похлопал в ладоши. – Нюшка, не бойся. Дядя хороший. Он не обидит, – серьёзно сказала Таня.

«Ещё бы. Я болен и еле жив. При всём желании не обижу даже котёнка», – подумал Данилов, глядя на это творение природы. Он читал о таких. Но не думал, что они могут выжить в нынешних условиях.

Парень достал из кармана леденец, который нашел в Златоусте. Слипшийся комок сахара, пролежавший пятьдесят лет в круглом аппарате на ножке, куда надо было кинуть монетку, чтобы забрать конфетку. Аппарат пылился в углу магазина неподалёку от «Сбербанка». Рядом валялся перевёрнутый терминал, с которого когда-то можно было пополнить счёт мобильного телефона. Автомат был разбит и выпотрошен, но три конфетки застряли в трубке, по которой они должны были высыпаться в лоток. Пустырник рассказывал, какие места проверять, чтобы найти древние ништяки. Две Саша тогда сразу съел, а одна вот… пригодилась. Ничего так. И не скажешь, что им полвека. Похоже на крупный чупа-чуп, только без палочки. Данилов протянул конфету ближайшей к нему девочке, Няше.

– Нет, – отказалась та принимать гостинец. – Ей тоже дайте, а то обидится.

– Дай, – действительно обиделась «вторая половина» девочки. – Дай!

Сказано это было чётко, почти нормальным голосом. Будто капризничал обычный ребёнок. Хотя Сашке почему-то вспомнилось, что по-английски это слово означает: «Умри».

– Хочет, чтоб не только сытно было, но и вкусно, – перевела её сестра.

– Пищеварение у них частично общее, – пояснил доктор. – Поэтому если наедается одна, то и вторая не голодна. Но ощущения у каждой свои, отдельные.

Действительно. О том, что конфету надо поделить, Саша и не подумал, воспринимая сестёр как одно существо. Да уж! Стыдно.

Доктор взял у Данилова леденец, попытался распилить ножом, но не смог. Антикварная сладость была твёрже камня.

– Подождите, – сказал он и вышел. Проходя мимо девочек, погладил их по головам. В ответ на ласку Няша улыбнулась отцу. Нюшино лицо осталось полусонным и ничего не выражало. Пока доктора не было, Саша лихорадочно соображал, о чём поговорить с девочками, но так ничего и не придумал. Вертелись в голове совершенно неуместные вопросы, вроде – не надоело ли им всегда ходить в обнимку, и могут ли они сидеть на обычном стуле, или им нужен специальный… В общем, всякая ерунда. К счастью, доктор вернулся довольно быстро. Он принёс чугунную ступку и пестик. Саша был знаком с этими предметами – у бабушки на полке с кухонной утварью стояли почти такие же. Доктор положил конфету в ступку и, бормоча себе под нос: – Аккуратно, спокойно, не торопись, – прицелился и тюкнул по ней тяжёлым пестиком. Конфета раскололась на две почти равные половинки. Довольный Борис Андреевич протянул их дочерям, которые немедленно сунули куски в рот и начали грызть.

– Света не любит их, – тихо сказал он, повернувшись к Сашиному уху. – Боится, что у неё родится такой же. Из-за меня. Она думает, это мой дефект. Не верит, что это – лотерея… случайность. Думаю, она меня сожрёт даже из-за мелкого отклонения у дитя. Не дай бог. Она вовсе не такая тихая, как кажется. Ты понял, конечно, – одна из малюток, Нюша – блаженная. Может, раньше их сумели бы разделить. Они срослись ниже грудной клетки, скелеты у них отдельные, я прощупывал. Но есть общие сосуды, и частично пищеварительный тракт общий. Я не могу сделать рентген, но мне кажется, их спинной мозг тоже соединён какими-то перетяжками. Они воспринимают себя разными личностями, но многое им нравится одинаково. Заявляют, что могут чем-то «обмениваться». Хотя Нюша почти не говорит. Только «мама» и «дай». А в основном – мычит. Я понимаю её через раз, а Няша говорит, что понимает всегда. Может, фантазирует, а может, и нет.

– У них общие мысли? – тихо спросил Саша.

Но девочки услышали, и Няша ответила вместо отца, вытащив леденец на время изо рта:

– Не все. Некоторые общие. Некоторые свои. Память разная. Как два кувшина, в которые воду льют. Но один дырявый. Она глупая. А я умная. А ты ещё глупее, дядь? У тебя много мыслей в голове, но все не твои. Их тоже туда налили?

– Таня!.. Санёк, не обижайся на них, дурашек.

– Ничего, – пробормотал Сашка.

– А мы знаем, к кому ты идёшь, – вдруг произнесла, глядя на него, Няша, закончив грызть леденец.

– Серьёзно? – Младший почувствовал неприятное покалывание от направленных на него глаз. Зелёных. Но не желтовато-зелёного или изумрудного оттенка, которые были у многих в его семье, а тёмного, болотного.

– Да. Только он не Упал-намоченный. Он Собиратель. Он собирает. Из частей. Зайку-мозайку. Только эта мозаика – из мяса и костей. Как мы с Нюшей. А кто в неё не входит, тем он лишнее отрубает. И нитками сшивает. Было много людей, станет один.

– Не обращай внимания, – фыркнул доктор. – Зря я им книжки читал страшные. Не помню только, чтобы читал «Франкенштейна». А про Уполномоченного и про Орду – это они наш разговор подслушали. Девочки, сколько раз я вам говорил – нельзя подслушивать! Всё, идите к себе!

– Сейчас пойдём, папочка. Мы не подслушивали. Мы просто слушали… Мы же не виноваты, что в нашей комнате всё так слышно хорошо. А читать мы и сами умеем (это уже – обращаясь к Саше). Мама научила. Настоящая мама, а не эта. Я одну страницу, а она другую.

– Дугую, – повторила вторая «сиамка».

– Мама не могла вас научить, она умерла.

Строгий доктор сделался перед ними мягким, как воск.